Царский угодник. Распутин - Валерий Поволяев

Водолазы работали героически: провели под водой два с половиной часа, нашли на невском дне массу всяких вещей, даже ствол от старой пушки и полуразложившуюся, около которой кормились сомы, корову, но тело Распутина не нашли.

   — Где же он? — обеспокоенно начал расспрашивать водолазов Глобачев.

   — Здесь очень сильное течение, ваше высокопревосходительство, — стуча зубами, отвечали водолазы, — тело отнесло далеко вниз, может быть, даже уволокло в море...

Глобачев постучал ногою о ногу, потом перчатками потёр уши — мороз прижимал, над горизонтом появилась красная полоса неземного стылого света — верный признак того, что наступают затяжные холода.

   — В море, говорите, уплыл?

   — В море, ваше высокопревосходительство.

Глобачев с сомнением покачал головой, вид у него сделался задумчивым, и он приказал прочистить питерские улицы и исследовать городской снег.

   — Зачем, ваше высокопревосходительство? — поинтересовался дотошный следователь.

   — А затем, чтобы доказать: ваша версия неверна, господин хороший. Распутина убили в городе и привезли сюда, на Петровский мост. Тело, естественно, кровоточило. Должна остаться кровяная дорожка. Не может быть, чтобы ничего, никаких следов не осталось. Нет такого преступления, которое не имело бы следов. — Глобачев назидательно поднял указательный палец.

Но поиски следов крови на забрызганном петроградском снегу ничего не дали.

   — Куда же он делся? — с тоской пробормотал Глобачев: на него давило собственное начальство, прессовало Царское Село, следствием интересовался сам государь, только что вернувшийся с фронта, разные влиятельные старухи типа бабки Головиной, банкиры и фабриканты, готовые отвалить вагон золота, чтобы был найден труп «дорогого Григория Ефимовича», — в общем, было от чего кручиниться бравому жандармскому генералу.

На Петровском мосту было выставлено несколько полицейских постов, полынью обнесли верёвкой с красными флажками, а министр внутренних дел Протопопов поехал к царю с «фантастическим прожектом»: ломать лёд от Петровского моста до Кронштадта, по рисункам течения, — и искать «старца» в ледовых проломах.

Царь на это не пошёл — слишком дорого было, но усердие Протопопова оценил, угостив его папироской из своего портсигара.

   — Продолжайте искать! — сказал он Протопопову.

На невский лёд тем временем потянулись люди — какие-то увечные старики, награждённые медалями за русско-турецкую кампанию и изгнание янычар с Шипки, хромоногие старухи с бидонами, купеческого вида дамочки со стеклянными банками, дворники и мастеровые люди, каждый со своей ёмкостью, чтобы зачерпнуть студёной невской водицы, ставшей, судя по слухам, святой: раз в ней утопили «старца» — значит, она святая.

   — Этого ещё не хватало! — не выдержав, плюнул Юсупов. — Обычную собаку обращают в святого! Тьфу!

   — А ведь действительно могут объявить Гришку святым! — изумлённо воскликнул Дмитрий Павлович.

Они так и продолжали вдвоём сидеть в Сергиевском дворце. Им уже сообщили, что царь, приехавший с фронта в приподнятом настроении, решительным шагом вошёл в спальню Александры Фёдоровны, вышел же оттуда с побитым видом, на подгибающихся отчего-то ногах.

Через час своим указом он утвердил распоряжение царицы об аресте Юсупова и великого князя Дмитрия Павловича. Известного думского оратора Пуришкевича он трогать не стал — побоялся.

   — Не думаю, чтобы Гришка стал святым. — Взгляд Юсупова потвердел, он отвёл глаза в сторону, глянул на улицу, потом неожиданно зажмурился. — Неужели и с этим ещё придётся бороться?

   — Русский человек — дурак, — зло произнёс Дмитрий Павлович, — я сам русский, по себе это знаю. Примет один раз неверное решение, а потом мается половину жизни.

   — Не обобщайте, Дмитрий Павлович, русский человек — это умный человек, но у русских людей, как у всяких других, среди умных попадаются умники, вот они всю картину и портят, потому что каждый умник — это наполовину дурак. Вот эти-то люди все и портят.

Шло время, а тело убитого Распутина так и не было найдено.

Морозы продолжали давить, невский лёд сделался каменным, его ни пешней, ни ломом взять было невозможно.

На то, что Распутин где-то отсиделся, скоротал время под подолом у цыганки или какой-нибудь блудливой баронессы — и такая версия была, — надежд у Царского Села не осталось. Иногда оттуда доносился жалобный бабий вой. Воющих голосов было два — государыни и Вырубовой.

Генерал Глобачёв продолжал искать Гришкино тело, прочёсывал петроградские улицы и морги, свирепствовал в цыганских притонах, надеясь всё-таки найти там следы «старца», сантиметр за сантиметром обследовал лёд Невы, продвигаясь от Петровского моста вниз, — и мрачнел лицом, ярился, когда к нему приставали с вопросом, будет ли найдёт Распутин.

Нашли Распутина случайно, совсем не там, где он должен был бы находиться, — строптивое течение сильной реки отнесло его в сторону, швырнуло на приглубую косу всего метрах в тридцати от моста, и там «старец», попав в некую подлёдную воронку-заводь, покрутился в течении немного и примёрз спиной к изнанке ледяного свода.

Один из городовых, чистивший лёд пешней, отошёл в сторону по малой нужде, чтобы не пачкать «поле действия» своими брызгами, и неожиданно увидел торчащий из-под снежной налипи кусок шубы — Распутин таким образом умудрился подать о себе знать. Похмыкав и покривив намерзший, переставший повиноваться рот, городовой поработал немного пешней, освобождая кусок ткани, потом подёргал мех. Тот не подался, вмёрз в лёд мертво. Тогда городовой решил вырвать его — и опять не тут-то было: невская сталь прочно держала чью-то тайну.

   — Чи Распутин, чи не Распутин? — крутил городовой круглой головой, опасаясь тревожить начальство, но потом всё-таки решил, что потревожить надо, и выкрикнул зычно, сметая мощным дыханием крупку со льда: — Ваше высбродь!

   — Це-це-це! — обрадованно зацокал языком примчавшийся из-под моста Глобачёв.

Следом за ним поспешали ещё полтора десятка разных важных чинов в тёплых шинелях с меховыми воротниками, в папахах. Городовой разом оробел, язык перестал слушаться его, глаза выкатились из орбит.

   — Смотри, служивый, зенки себе не обморозь, — предупредил его генерал Курлов, старый дружок Распутина и Белецкого, неожиданно сделавшийся трогательно заботливым: Курлов, как крупный эмвэдэшный чин, вместе с Глобачёвым отвечал за поиски тела «старца».

   — Рубите лёд! — приказал Глобачёв городовым.

Те заработали ломами, пешнями так, что в воздухе повисла хрустящая алмазная пыль. Место это оказалось мелким, течение наволакивало, сбрасывало сюда ил, много ила, и Распутин лежал в этом иле как на мягкой постели, сверху он обмёрз льдом — слой льда был толстым, безобразным, сквозь прозрачные натеки проглядывало страшное лицо «старца» с изуродованным лбом, сбитым набок носом, вывернутым наизнанку одним глазом, с чёрными сгустками крови, приставшими к бороде.