Царский угодник. Распутин - Валерий Поволяев

   — Рубите лёд! — приказал Глобачёв городовым.

Те заработали ломами, пешнями так, что в воздухе повисла хрустящая алмазная пыль. Место это оказалось мелким, течение наволакивало, сбрасывало сюда ил, много ила, и Распутин лежал в этом иле как на мягкой постели, сверху он обмёрз льдом — слой льда был толстым, безобразным, сквозь прозрачные натеки проглядывало страшное лицо «старца» с изуродованным лбом, сбитым набок носом, вывернутым наизнанку одним глазом, с чёрными сгустками крови, приставшими к бороде.

   — Вырубай, вырубай его вместе со льдом, — суетился Глобачёв, — и поосторожнее, ребята!

   — Что, думаешь, он живой? — спросил у Глобачёва Курлов и, не выдержав, захохотал.

   — А кто его знает! — Глобачёв опасливо зыркнул глазами на впаянного в лёд Распутина. — Этот дядя всё может придумать.

   — Дядя... Что верно, то верно, всем нам он — дядя. Слышал бы Ефимыч наши речи!

Городовые работали так энергично и азартно, что Глобачёв распорядился налить им по стакану водки. Прямо здесь же, на невском льду. А на закуску выдать по прянику. Другой еды в здешних «полевых» условиях не оказалось. Но ничего, городовые не обиделись — водка хорошо пошла и под пряник. Городовые заметно повеселели.

Оживление этих людей можно было понять: для них началась «холодная вахта» — бесконечные пляски, чтобы согреться, на насквозь продуваемом невском льду, опасения за собственное здоровье (несколько жандармов получили морозные ожоги), еда всухомятку и рявканье начальства оставались позади.

А для начальства всё ещё было впереди. Впереди были неприятности. Дело об убийстве «старца» необходимо было тщательно расследовать, а оно могло затронуть многих могущественных людей.

Обрубленную глыбу льда с вмерзшим в неё Распутиным долго не могли поднять из воды — слишком тяжела оказалась, зар-раза, — несколько сот килограммов, поэтому обкалывать её пришлось в дымной проруби.

   — Осторожнее, ребята, рожу Ефимычу не повредите, — просил Курлов.

   — Да куда уж повреждать, вашвысбродь, — отвечали городовые Курлову, — от портрета и так остались одни воспоминания. Если только глаза, но и они уже вытекли. Вашему Ефимычу уже ничего не страшно.

   — Всё равно, — просил Курлов.

   — Выполняйте, что приказано! — рявкал на городовых Глобачёв.

Наконец увёртливую глыбу льда обхватили несколькими прочными канатами и выволокли из воды, на льду её обмотали верёвками и потащили к берегу, к недалёкому деревянному сараю. Там осторожно обкололи лёд и отпрянули опасливо от «старца» — слишком уж страшен он был: висок проломлен, и в проломе застыло что-то розовое, кудрявое — мозги ли, сукровица ли, из красно-чёрной мешанины выглядывали сахарно-белые осколки костей, волосы в нескольких местах были выдраны вместе с кожей, висели на клочках — видно, Распутин ударился о край промоины, когда его сбросили с высокого пролёта, борода была насквозь пропитана кровью, одна рука была свободна от верёвок — видать, «старец» умудрился выдрать её из верёвок, хотел уцепиться за что-то, но...

   — Слушай, а в воду он был сброшен живым, — удивлённо проговорил Курлов.

   — С чего ты взял? — спросил Глобачёв.

   — Во-первых, рука освобождена от верёвок, во-вторых, пальцы сжаты в щепоть, словно для молитвы. Это он сделал уже в воде.

   — У тебя водка есть?

   — Есть бутылка «Смирновской», у адъютанта... А что?

   — Давай выпьем.

   — Что, хочешь Ефимыча помянуть?

   — Мне он никто, чтобы его поминать. — Глобачёв, морщась, покосился на труп Распутина, из-под которого в жарко натопленном четырьмя походными буржуйками сарае потекла уже красная струйка, — Просто противно... Хотя охранял я его честно, не давал, чтобы прикончили ножом где-нибудь на улице. — Глобачёв вздохнул, потянулся изо всей силы, так, что захрустели кости, — Выпить хочется! Да и начальства сейчас сюда полным-полно прикатит... Помёрзли бы они с наше на льду!

   — А где твоя водка?

   — Городовым скормил.

Через три минуты адъютант принёс из автомобиля бутылку «Смирновской», в жарком воздухе сарая она мигом запотела. Глобачёв вновь покосился на Распутина:

   — А он здесь не протухнет?

   — Сейчас вырубим печки-буржуйки, и тут вновь станет холодно, как в преисподней.

   — Не люблю покойницкие, — сказал Глобачёв и, отвернувшись от Распутина, потянулся к своему стакану водки.

Залпом выпил, приблизился к крохотному хлипкому оконцу, врезанному в стенку сарая, глянул в него, прищурясь, и передёрнул плечами: на угрюмом низком небе возникла ржавая холодная полоса — наступившие затяжные холода обещали быть не просто затяжными и не просто лютыми: того, что ожидалось в ближайшее время, здешняя земля ещё не знала.

До конца 1916 года оставалось всего ничего, несколько дней, наступят год 1917-й, исторический, и каким он будет, этот наступающий год, не ведал пока никто, хотя приближение его вызывало у многих некую щемящую пустоту в душе, тяжесть и странную затяжную тоску, будто была проиграна в карты собственная жизнь.

Перед сараем, погромыхивая парящим мотором, остановился один автомобиль, за ним второй, потом третий — на свидание к Распутину приехали сильные мира сего. Глобачёв вздохнул и отвернулся от оконца, кинул стакан под стол, чтобы приехавшие не видели его, потом одёрнул на себе шинель и шагнул к двери встречать гостей.

...Вот и вся история про то, как жил, как грешил и как умер Григорий Распутин.

Впрочем, не вся...

У этой истории есть эпилог. И вообще, какая история может быть без эпилога?

ЭПИЛОГ

А ведь великий князь Дмитрий Павлович был прав — из Распутина чуть не сделали святого. И только то, что в лёгких «старца» оказалась вода, не позволило его покровителям в высоких церковных чинах объявить «убиенного великомученика Григория» святым.

Хорош был бы русский святой, за которым тянулась такая дурная слава, — и развратник он, и пьяница, и вор, но этого не произошло. По православным канонам, утопленник никак не может быть святым.

Когда приготовились к вскрытию — всё в том же деревянном сарае, одиноко стоявшем на замерзшем берегу Невы, — из Царского Села поступило запоздалое распоряжение императрицы: «Тело не вскрывать!»

— Дура! — рявкнул Курлов. — Это же уголовное дело, а всякое уголовное дело должно иметь доказательства. Может, это вовсе и не Гришка! Продолжайте вскрытие! — Но в следующую секунду раздалось новое рявканье его же: — Отставить вскрытие!

Тело Распутина перевезли в мрачный Чесменский замок екатерининской эпохи по прозванию «Кекерекексинен», где располагалась старческая богадельня, и вскрытие производилось там.