Призрак Проститутки - Норман Мейлер

Да, задача не из простых. Я все время поражаюсь, насколько мал этот остров. Возможно, территория Кубы в самом деле составляет восемьсот миль в длину, но такое впечатление, что каждый здесь в те или иные годы успел пожить в определенном районе Гаваны. Все эти люди не только годами знакомы между собой, но в один голос утверждают, что лично знают Кастро. Не исключено, конечно, что среди них есть его агент или агенты. Даже те, кто внушает доверие, ведут себя как наэлектризованная латинская семейка, раздираемая убийственной враждой. Наши пятеро лидеров фронта последние тридцать лет находятся в непрестанной политической вражде друг с другом, так что не позавидуешь Ханту, которому приходится держать их в узде и единым строем двигать вперед.

Таковы наши высокопоставленные соратники. Один из них — бывший председатель кубинского сената (до разгона его Батистой); другой был министром иностранных дел при президенте Карлосе Прио Сокаррасе; третий служил президентом Банка промышленного развития, но ничего особо выдающегося в них я, увы, не нахожу. Более того, подчас даже трудно представить себе, как они попали на столь высокие государственные должности.

Здесь я подумал, не пора ли поставить точку? Я знал, что все равно не отправлю этого письма, и мне было тоскливо, как человеку, танцующему в пустом зале без партнерши.

Киттредж, я попытался было лечь спать, но все напрасно. Приходится признать: в своей новой жизни я безмерно одинок. Я обитаю в захудалом мотеле, и не поверишь: того, что я плачу за номер, вполне хватило бы на небольшую меблированную квартирку в скромном предместье, но что-то во мне противится этому — вероятно, то же, что каждый раз заставляет меня отказываться от любых приглашений коллег по «Зениту». Круга общения у меня нет, и виноват в этом я сам. Мне просто лень предпринимать ритуальные попытки соответствовать, казаться светским. В Уругвае было проще. Там наша светская жизнь была более чем уютно упакована в череду посольских приемов. Здесь, в Майами, куда оперсостав Конторы слетается со всех точек на планете, а посольством и не пахнет, мы больше напоминаем переселенцев, осваивающих очередной Бумтаун. При одном заметном нюансе. Поутру все стекаются под крышу «Зенита», а вечером разлетаются по местным пристанищам — соответственно своей платежеспособности. Так что у меня дилемма — то ли начать якшаться с семейными, то ли каждый вечер надираться с такими же, как я, коллегами-холостяками. Не хочу ни того, ни другого. У семейных моментально возникнет поджидающая меня подруга жены, а подходя к дому, я споткнусь о перевернутый детский велосипед; что касается холостяцкой компании, то от одной мысли подкатывает тошнота. Слишком многие тут напоминают знакомых по Ферме — бражничать с ними по вечерам оказывалось порой куда муторнее любой работы днем.

Разумеется, есть еще Ховард Хант. Они с Дороти в значительной мере заполняли мои вечера в Уругвае. Но Дороти пробудет с детьми в Монтевидео до окончания учебного года, а Хант мотается между Вашингтоном и Майами. Я вижусь с ним примерно раз в неделю за ужином, и он неизменно читает мне очередную лекцию о браке. Он больше не занимает прежнего места в моей жизни. Под знойным небом Флориды с ее ночами, напоенными ароматами олеандра и бугенвиллеи и буйством бередящих страсть цветов на тихих улицах, мне начинает казаться, что я жду тут… — Киттредж, это, быть может, самое безысходное из всех слов на свете, но именно оно здесь как нельзя кстати —…да, я жду ро-ма-на, глотка доброго американского вина, настоянного — прекрасно это знаю — на выжимке из кучи дешевых восторгов, почерпнутых, в свою очередь, из вереницы забытых целлулоидных мелодрам.

Вот тут я и в самом деле бросил писать и отправился в постель. А утром проснулся с мыслью, что вряд ли стоит держать подобное письмецо в мотеле, разумнее взять его с собой в контору и спрятать в сейф.

Позже в «Зените», как будто мои эпистолярные усилия уже успели сотворить небольшое чудо, по обычному телефону позвонил Проститутка. Сказал, что есть ко мне разговор. Спросил, могу ли я найти предлог и подскочить в Вашингтон. Могу, ответил я.

— Как скоро?

— Завтра.

— Увидимся за обедом. В час дня. В ресторане «У Харви».

И в трубке раздался щелчок.

5

— Удивительно, — воскликнул Хью Монтегю, — как это Ховард Хант позволил тебе посетить Вашингтон вместо себя! Он всегда так рвется засветиться.

— Да просто моя миссия на этот раз не из его любимых, — ответил я. — Надо попытаться наскрести деньжат для фронта. Это требует времени, да и работа заведомо черная.

— «Пушки вместо масла» — слышу я ропот толпы. Сколько же тебе надо?

— Десять тысяч не помешали бы для поднятия боевого духа фронта. Это сделает наших лидеров чуточку сговорчивее.

— Наплюй ты на боевой дух фронта. Я бы не доверял этим вашим кубинским бонзам. Но я с удовольствием наведу Ховарду туману про твои таланты в добывании денег. Если он почаще будет посылать тебя сюда за очередными порциями, мы с тобой сможем восстановить наши в какой-то мере заржавевшие узы.

Он сохранял такой дружелюбный тон на протяжении аперитивов и закусок. Мы не говорили ни о Киттредж, ни о его сыне Кристофере; в остальном же могло показаться, что видимся мы регулярно.

— Хорошо, — сказал Хью, — я достану тебе денег.

Я мог не спрашивать, где он их возьмет. Известно было, что Аллен Даллес рассовывал горшки с «капустой» по всем углам и закоулкам секторов, отделов и управлений. Карта, я не сомневался, хранилась у Проститутки.

— Приятно встретить человека, которому достаточно одного, телефонного звонка, — заметил я, но лесть не нашла получателя.

— Почему ты решил заняться Кубой? — спросил он.

— Я верю в это дело, — ответил я. Прозвучало это даже для моего слуха на редкость уныло. — Ведь это, пожалуй, самый прямой путь, чтобы дать бой коммунизму.

Хью фыркнул.

— Наша цель — подорвать коммунизм, а не делать из коммунистов мучеников. Нам не надо сражаться с ними. Я потрясен. Неужели ты ничему от меня не научился?

— Я научился многому. — Помолчал и повторил: — Научился многому, а потом потерял контакт с наставником.

Ты всегда был в выигрыше, если мог посмотреть ему в глаза. В них никогда не случалось увидеть привязанности.

— Да, — сказал он, — ты случай сложный. Я не хочу понапрасну растрачивать твои силы, а как тебя использовать — не знаю. Вот почему в итоге я и дал тебе поболтаться. — Он откашлялся. — Не все, однако, потеряно. В последнее время у меня возникли кое-какие мыслишки по твоему поводу.

По пути в Вашингтон я много думал о том, как дорого обходится мне слишком затянувшаяся пауза в контакте с ним.

— Что ж, — сказал я, — пожалуй, я готов вас выслушать.

— О нет, не сейчас, — остановил он меня, отодвигая десерт и закуривая сигару «Черчилль».

Пыхнув дымом, Хью снова полез в нагрудный карман и протянул мне такую же: разве «Черчилль» — не лучшие гаванские сигары? Дымя его подарком, я лучше понял Кубу — надушенные фекалии, смешанные с честью и железной волей, — да, на этот раз в никотине таилась алхимия.

— Нет-нет, не сейчас, — повторил Хью, — я еще не закончил с Кубой. Ты хоть представляешь себе, какая стряпается комедия?

— Боюсь, что нет.

— Готовься к фарсу. Куба станет нашим искуплением за Гватемалу. Тут уж ничего не поделаешь. Душка Айк не читал Мартина Бубера[146].

— Я, кстати, тоже.

— Так прочти его «Хасидские легенды». Ничего лучше не придумаешь, чтобы потрясти коллег из МОССАДа. Их семитские глазки-бусинки сразу влажнеют, стоит мне процитировать Мартина Бубера, их соплеменника-еврея.

— Могу я поинтересоваться, какое отношение имеет Бубер к Кубе?

— Самое непосредственное. Есть у него симпатичная легенда о бедной бесплодной замужней женщине — она до того одержима желанием иметь ребенка, что проходит пешком пол-Украины в надежде встретить странствующего раввина. В восемнадцатом веке эти благочестивые господа — хасиды, — подобно нашим миссионерам, взяли за правило посещать отдаленные уголки Российской империи. Хасидский раввин в сопровождении оравы учеников переезжал из одного местечка в другое, и везде его неизменно сопровождала потрясающе красивая и соблазнительная жена. Евреек, в отличие от наших менее ортодоксальных мажореток-христианок, всегда привлекала мощь интеллекта, воплощением чего в ту почти средневековую пору, можешь не сомневаться, являлся раввин. В нашей истории печальная и бесплодная еврейка вынуждена тащиться бог знает сколько верст по бездорожью, подвергаясь разного рода домогательствам всякого сброда, но в конце концов добивается своего, ибо их бродячее преосвященство благословляет ее. «Ступай к своему супругу, — возглашает раввин, — и у тебя будет ребенок». Она благополучно возвращается назад, беременеет и спустя девять месяцев рожает здоровенького карапуза. Естественно, находится соседка, которая тоже жаждет обзавестись потомством, и она решает год спустя отправиться в тот же путь. На этот раз раввин говорит: «Увы, ничем не могу тебе помочь, моя дорогая. Одной — чудо, остальным — молва». Мораль: нам не овладеть Кубой тем же способом, каким мы разгромили коммунистов в Гватемале.