Наследство последнего императора - Николай Волынский

– Это так, – подала голос Куликовская-Романова. – Тем не менее, дело пошло дальше. Претенденты из романовской ветви Кирилловичей не спят. Самые последние интересные новости: буквально позавчера у меня состоялась встреча, конфиденциальная встреча, с одним молодым человеком, бывшим работником из аппарата мэра Собчака. И сообщил удивительную информацию. Абсолютно секретную. Оказывается, его бывший начальник в свое время дал приказ городскому отделу записи актов гражданского состояния – сокращенно это учреждение называется ЗАГС… Дал приказ выписать свидетельства о смерти следующим гражданам: Романову Николаю Александровичу, Романовой Александре Федоровне, их детям Ольге, Татьяне, Марии, Анастасии и Алексею.

– Это шутка? – изумленно воскликнула Новосильцева. – Такое беззаконие или наглость просто невозможны. Вы, конечно, шутите?

– Нисколько! – заявила Куликовская-Романова. – Копии свидетельств у меня уже имеются. Официально заверенные.

– Но основания?! Должны быть основания! – недоумевала Новосильцева. – На что они рассчитывают? Кто признает такие документы? Иван Иванович, что это?

– Для меня это действительно новость, – сказал Иван Иванович. – Мне ничего не было известно.

– Нашлись и основания для выписки свидетельств, – сообщила Куликовская-Романова, – если их можно таковыми назвать. Свидетельства выписаны на основании официального заключения судмедэксперта главного бюро судебно-медицинской экспертизы министерства здравоохранения РФ некоего доктора Абрамова Сергея Сергеевича. Вот, можете взглянуть, – она предложила листок Новосильцевой, которая быстро пробежала глазами текст.

– Потрясающе! – с восхищением проговорила Новосильцева. – Я в восторге! Просто гениально. Нет, вы только послушайте, что пишет этот высокопоставленный судебный медик, ответственный государственный чин… Нет, уважаемые коллеги, это не простой эксперт. Это кудесник! Это Богочеловек! Посильнее Иисуса Христа!

Куликовской-Романовой сравнение явно не понравилось, и она демонстративно перекрестилась.

– Чем же я не права? – обратилась к ней Новосильцева. – Иисус оживил только одного – Лазаря. И то – только не более, через три дня после его непонятной смерти, которая, кстати, могла быть комой или летаргическим сном. А тут Сергей Сергеевич Абрамов… Вот что он пишет: «На основании осмотра трупов… пришел к выводу, что они принадлежат…» и так далее, по очереди – Романову Николаю Александровичу и остальным. Абрамов из кучки костей и косточек сотворил пять полноценных трупов, опознал их! Назвал их фамилии, год рождения! А потом – еще больший подвиг: из ничего сотворил Абрамов тех, о которых даже комиссия Немцова не упоминает: Алексея и Анастасию[181]! Он их тоже осмотрел и идентифицировал! Господи, Твоя воля! – вздохнула графинька и медленно, с чувством, перекрестилась, отметив уголком глаза, что после этого взгляд Куликовской-Романовой несколько смягчился.

– Как юрист, – подал голос Онтонов, – могу сказать, что эти документы опротестовать легко.

– Но ведь кто-то их получил! – сказала Новосильцева. – Кто?

– Известно кто, – угрюмо ответил Онтонов. – Мадам Леонида Георгиевна Багратиони-Мухранская-Кэрби-Романова. Она сейчас уже в Лондоне.

Новосильцева расхохоталась до слез.

– Бедная она, бедная… – доставая носовой платок, произнесла Новосильцева. – Бедняжка! Как мне жаль ее, вот видите – до слез жалко!.. Надеюсь, коллеги, в случае надобности, засвидетельствуют, что я, действительно, пролила красивые чистые слезы в адрес Мухранской. Очевидно, она решила, что лондонские выжиги не заинтересуются деталями сотворения трупов из неизвестных костей или из пустоты.

Она аккуратно вытерла свои красивые чистые слезы.

– Ну вот, теперь можно жить дальше!.. Совесть спокойна, – сказала она. – Ольга Николаевна, вы даже не представляете, как мы с Иваном Ивановичем вам благодарны за то, что вы сумели поднять нам настроение!.. Иван Иванович!

– Да? Я весь внимание, – предупредительно отозвался Иван Иванович.

– Немедленно отвечайте: у вас поднялось настроение? Только честно!

– Очень! – подтвердил он. – Дальше некуда.

– Что-то кисло вы улыбаетесь, – с подозрением заметила Новосильцева. – И восторг ваш недостаточно ярко выражен. Ну, хорошо, об этом я еще с вами поговорю отдельно! – пригрозила она и спрятала платочек. – Вернемся к делу: для экономии времени и полной внятности и ясности, предлагаю сейчас обсудить два блока вопросов. О наличии сведений об интересующих нас событиях в архивах ЧК, ГПУ, НКВД, МГБ, КГБ и, наконец, ФСК и ФСБ, в которых мы с Иваном Ивановичем копались несколько месяцев. Истины ради надо признать, что больше копался он. Я занималась больше мистической стороной вопроса. Второй блок – открытые документы.

Никто не возражал.

– По первому вопросу, не сомневаюсь, все ждут сенсаций или, по крайней мере, что-нибудь новое, – предположила Новосильцева. – Вынуждена всех разочаровать. Сенсация в том, что никаких сенсаций нет. Потому что ничего, кроме того, что нам большей частью известно, в архивах указанных органов не имеется. Повторяю для ясности: ни-че-го! Увы!

Гости в замешательстве переглянулись. Лица Онтонова и Беляева вытянулись. Куликовская-Романова недоверчиво покачала головой.

– Не может быть! – с разочарованием воскликнул Онтонов. – Мы так надеялись! Вам, наверное, не все документы показали! Конечно! Разве можно было ждать от них другого!..

– Я не могу гарантировать, что показали всё, – согласилась Новосильцева. – Но думаю, что почти всё – ходатайства у нас перед руководством русских спецслужб были очень серьезные. Но я хочу я еще не все сказала: кое-что накопали. Но ничего суперсенсационного или явно секретного. Что я хочу этим сказать?.. О существовании некоего захоронения в Поросенковом Логу, которое и было сейчас и раскопано и выдано за находку, в двадцатые годы знали не только истинные создатели захоронения и некоторые посвященные в страшную тайну сотрудники ЧК, потом – ГПУ. Знало много посторонних лиц. Точнее, лица из определенного круга. Но все равно – их было слишком много! Столько – что это не дает никакого основания говорить, что похоронщики во главе с Юровским действительно хотели скрыть следы! А уж после того, как в 1928 году было напечатано стихотворение Маяковского «Император», о могиле расстрелянного Николая Второго узнали все! Маяковский точно указал место: на 9-й версте от Екатеринбурга по московскому тракту. И даже упомянул два кедра, остатки которых тоже можно разглядеть на месте и сейчас. Кто мог в 1928 году дать Маяковскому такие сведения? Сам Маяковский называет председателя исполкома Парамонова. Оказывается, в тех краях до 1937 года была традиция у наиболее видных уральских партийных и советских работников: по случаю, фотографироваться на память около этого самого захоронения под шпалами и указывать, что фото сделано около «могилы царя». Существует несколько таких фотографий. Это я относительно тайны, секретности и сенсационности открытия Рябова-Авдонина… Кто-нибудь знает это стихотворение?

Оказалось, никто.

– Иван Иванович, – сказала графинька. – Публика просит.

Иван Иванович слегка откашлялся.

– Читаю только фрагмент, – сообщил он. – Вступление пропускаю. Оно не относится нашей к теме.

ИМПЕРАТОР

За Исетью, где шахты и кручи,За Исетью, где ветер свистел,Приумолк исполкомовский кучерИ встал на девятой версте.Вселенную снегом заволокло.Ни зги не видать – как на зло.И только следы от брюха волковПо следу диких козлов.Шесть пудов (для веса ровного!),Будто правит кедров полком он,Снег хрустит под Парамоновым,Председателем исполкома.Распахнулся весь, роют снег пимы.– Будто было здесь?!

Нет, не здесь.Мимо! —Здесь кедр топором перетроган,Зарубки под корень коры.У корня, под кедром, дорога,А в ней – император зарыт.Лишь тучи флагами плавают,Да в тучах птичье вранье,Крикливое и одноглавое, ругается воронье.Прельщают многих короны лучи.Пожалте, дворяне и шляхта.Корону можно у нас получить,Но только вместе с шахтой!

Последние слова он произнес «с выражением», как советский школьник на уроке литературы, чем вызвал злобноватую усмешку Онтонова.

– Спасибо. Садитесь. Аплодисментов не надо. Кроме того… – продолжила Новосильцева.

– Разрешите, Лариса Васильевна, – подал голос Онтонов.

– Прошу покорнейше!

– Мне показалось, – начал Онтонов, – что в этом стихотворении есть чрезвычайно интересные сведения. Маяковский говорит, что император зарыт прямо в грунт дороги, оказавшейся под корнями кедра. Это сколько же лет должно быть должно быть кедру, чтобы он из подростка превратился в более-менее молодое дерево?