Шерас - Дмитрий Стародубцев

— Арпад изобретателен, будто был не гиозом, а с ранних лет прислуживал в кратемарье, — произнес Идал, когда тот вышел.

Однако ДозирЭ думал о своем и пропустил мимо ушей слова товарища. Эжин это заметил, но не обиделся, а дружески положил руку ему на плечо.

— Тебе до сих пор не дает покоя твой родовой жезл? Забудь. Видят Гномы, так будет лучше. Ты авидрон, белит, айм Белой либеры. Сдались тебе эти свитки, от которых в любом случае нет никакого проку!

— Да, конечно, — рассеянно проронил белоплащный воин.

— Послушай, рэм, — Идал лукаво прищурился, — давно хотел у тебя спросить. Где ты пропадал так долго во время пира у Инфекта? Помнишь? Одрин два раза ходил тебя искать.

ДозирЭ вздрогнул. Именно об этом, а вернее, о своей несчастной возлюбленной Андэль он только что думал.

— Я ходил? — удивился белоплащный воин. — Никуда не ходил…

Однако после небольшой паузы ДозирЭ махнул рукой и рассказал другу во всех подробностях о тайном свидании с Андэль у развалин Тобелунга. Идал закивал головой, показывая, что так и предполагал.

— Она хочет бежать из Дворцового Комплекса, хочет, чтобы я помог ей это сделать, забрал ее…

Идал нахмурился. Потом поднял руку, заставив белоплащного воина замолчать, поднялся, подошел к двери и выглянул наружу. Убедившись, что их не подслушивают, он вернулся на место, и против обыкновения, налил себе полную чашу нектара. Опустошив ее одним махом, как в старые добрые времена, торговец тут же наполнил чашу снова и, понизив голос, произнес:

— Даже эта твоя встреча с Андэль уже грозила тебе галерами или переводом в самую дальнюю партикулу, если б вас застали вдвоем в уединенном месте. Не можешь же ты всерьез думать о том, чтобы выкрасть Андэль из Дворца Любви?

— Почему бы и нет? — ДозирЭ расправил плечи, показывая, что ему всё нипочем.

— Если вы попадетесь, тебя посадят в клетку и отправят во дворец Наказаний, где толпа будет много дней наслаждаться твоей медленной смертью, оскорблять тебя, плевать в тебя, насмехаться над тобой, ничего не зная о твоей любви и твоих страданиях…ДозирЭ поежился от этой мерзкой картины.

— Алеклия не может так казнить своих лучших воинов, — возразил он. — Божественный наверняка позволит мне умереть быстро и с гордо поднятой головой.

— Возможно, — согласился Идал. — Однако смерть есть смерть, и, в сущности, не имеет значения, где она тебя нашла: в клетке, на костре или на шпате. Конец всё равно один, и каждый из нас хочет его избежать, а вернее, поскольку мы все обречены, сделать свой путь к звездной дороге как можно более долгим… Но в этой ситуации пострадаешь не только ты — мужественный воин, всегда готовый к смерти. Если вас поймают, несчастная Андэль, хрупкое беззащитное создание, почти ребенок, в любом случае будет обречена на долгие мучительные страдания.

ДозирЭ задумался. Как ни странно, но эта мысль никогда не приходила ему в голову.

В помещение, вежливо постучавшись, протиснулся Арпад, неся на серебряном блюде подрумяненного со всех сторон зайца. За ним следовал необычайно предупредительный слуга — бывший содержатель «Тхелосов», бирулай-вольноотпущенник, которого ДозирЭ едва не убил в тот день, когда они с Идалом случайно забрели в эту кратемарью. Бирулай был в высшей степени вежлив; окинув опытным взглядом стол, он в мгновение ока навел на нем строгий порядок и освободил перед ДозирЭ место, куда Арпад и поставил блюдо с жареным зайцем. Мусак, наверное, не один раз пожалел о своем поступке, когда не выказал должной почтительности белоплащным воинам; он тогда потерял все, и теперь ему приходилось вновь подниматься наверх с самых низов. Однако надо отдать должное его упорству и выдержке. В грономфской кратемарье обычно все работники делились на семь категорий, начиная с подручного «пыльного» слуги и кончая содержателем. Первое свое восхождение бирулай совершал восемнадцать лет. Однако на этот раз он уже через полгода стал правой рукой содержателя, то есть помогал во всем Арпаду, который, как ни странно, простил ему то, что когда-то был выкинут им на улицу. На самом деле Идал имел на Арпада серьезные виды, ибо его хозяйственные подвиги впечатляли. Поэтому в скором времени его место освобождалось, и бирулай вновь мог стать содержателем «Двенадцати тхелосов». По мнению многих и даже злопамятного ДозирЭ, он полностью соответствовал этой важной должности.

Когда Арпад и его помощник вышли, Идал, с непривычки изрядно захмелевший, стукнул кулаком по столу и сообщил удивленному другу:

— А знаешь? Если твои намерения серьезны — я тебе помогу!

— Как? — опешил белоплащный воин. — Зачем тебе это?

— Не забывай, что ты — мой друг «на крови», и я просто обязан это сделать. Если бы с нами сейчас был Тафилус, он поступил бы так же. И я не в силах смотреть, как ты страдаешь уже многие месяцы. А без меня все твои попытки будут обречены. Ведь тебе несомненно понадобятся помощники и деньги. Много денег. У меня их достаточно, чтобы осуществить любой, даже самый фантастический план…

На этом разговор закончился и более месяца не имел никаких последствий. Однажды, возвращаясь из Эврисаллы, в которую ходил пешком, ДозирЭ столкнулся в одном людном месте с молоденькой люцеей. Девушка показалась ему знакомой, и он спросил: «Как тебя зовут, милая пташка?» — «Зирона!» — отвечала прелестница в бронзовом венце и, сунув ему в руку тонкий свиток, тут же растворилась в толпе. Тут белоплащный воин вспомнил, что эта же люцея передала ему послание от Андэль на пиру у Инфекта; он оглянулся по сторонам, спрятал свиток в потайном кармане и поспешил в Старый город. Вскоре он был уже во дворце Идала, уединившись, развернул онис и прочитал его содержимое:

«Андэль. Люцея «восьмой раковины» Дворца Любви.

Где же ты, мой гордый возлюбленный? Помнишь ли обо мне? Не забыл ли те слова, которые услышал от меня у развалин Тобелунга, где я рисковала жизнью, чтобы увидеться с тобой?

Пишу тебе, и слезы сами собой льются из моих глаз. Мне так горько, так одиноко и одновременно так сладко от жгучего щемящего чувства, которое с недавнего времени поселилось в моем сердце, — чувства надежды. Я всё время думаю о тебе и мечтаю о том времени, когда мы будем вместе, когда бескрайние поля, покрытые фиолетовыми и желтыми цветами, и рощи, пахнущие дикой грушей, станут нашим прибежищем! Я мечтаю о тебе и, как истинная авидронка, мечтаю о свободе, о настоящей свободе. Или это пустая глупость?

Готов ли ты, как готова я, поступиться всеми своими наградами и званиями? Готов ли ты всё бросить и бежать вместе со мной, как призывал тогда на корабле? Если нет — давай забудем друг друга. К чему бесплодно страдать? Раз и навсегда смирившись, мы вскоре обретем спокойствие и к тому же сохраним верность Божественному, что совсем немало и что поможет нам превозмочь горечь несбывшихся надежд. Ведь правда же, ради него мы оба готовы на любые жертвы?