Чтоб знали! Избранное (сборник) - Михаил Армалинский

Бесспорно, что дурной вкус и бездарность процветают в порнографии в такой же степени, как и в любом другом жанре литературы и искусства. Однако порнография – это поистине чистое искусство, которое не грязнит себя социальными, нравственными, политическими проблемами. Она оперирует только с высшим наслаждением и сторонится вмешательства реальности в страну мечты.

Порнография, как и трагедия, рождает катарсис. Были произведены эксперименты, где заключённым в тюрьме насильникам показывали фильмы с добровольным совокуплением. В результате было установлено, что это отвлекает их от мыслей о насилии и направляет в русло любовного соития, то есть их злоба на общество исчезает!

Другие исследования показывают, что многие женщины используют порнографию для упрощения достижения оргазма.

Не оттого ли иные женщины выступают против порнографии, потому что она их возбуждает против воли (в чём есть элемент изнасилования), то есть они чувствуют, что ими манипулируют, что кокетство и сопротивление здесь им не помогают?

Изображение соития может вести к пагубным последствиям только тогда, когда им дразнят.

Если привести в кинотеатр голодных людей и показать им фильм о приготовлении деликатесов, то начнётся бунт. На этом основании можно смело ввести цензуру на показ кулинарных фильмов в обществе голодных вместо того, чтобы их накормить.

Так что если порнография толкает самых голодных людей на преступление, то дело не в порнографии, а в голоде, которым общество их морит.

Все опасения о вредности порнографии, которая якобы провоцирует на изнасилования, исчезнут, если не держать человека впроголодь. Но общество именно в этом и заинтересовано. В лагерях, как описывает Солженицын, повиновения удавалось достичь только с помощью жестокого голода, держа людей на грани смерти. Если же стражники, поддаваясь жалости, давали зэкам больше еды, то люди прекращали повиноваться.

С другой стороны, защитным действием зэков был запрет на разговоры о еде, которые лишь подтачивали последние силы и толкали людей на отчаянные поступки.

Подобное происходит и в обществе с помощью запрещения порнографии: вместо того чтобы накормить людей соитием, их держат впроголодь, давая в лучшем случае пайку брака, но зато обществу удаётся манипулировать людьми. Порнография же может толкнуть отчаявшихся людей на бунт изнасилования.

Государство старается подавлять желание, вместо того чтобы его удовлетворить; так, в немецких концлагерях заключённым вместо еды давали жвачку, которая уничтожала аппетит.

Миллионы людей на Земле голодают и умирают от голода. Миллионы людей голодают по счастливому соитию, и от этого голода умирает их живое отношение к сексу.

К счастью, бунт от показа соития голодному можно предотвратить мастурбацией. Но иудейско-христианская мораль считает мастурбацию противоестественной. Например, апостол сексуального счастья, Д. Г. Лоуренс, такой либеральный в своём эссе «Порнография и непристойность», тут же демонстрирует свой удручающе твердолобый предел, он не допускает мастурбацию. Он проповедует это и через своих героев – Мэлор и Конни – из «Любовника Леди Чаттерлей», которые живут годами в одиночестве, но не мастурбируют. Лоуренс не упоминает и словом об их мастурбации, хоть он подробен и смакующ в описании их совокуплений. Нет чтобы повесить плакат над хижиной, в которой жил Мэлор: «Здоровье в порядке, спасибо разрядке».

Противники мастурбации стремятся оставить человека совершенно беззащитным перед обществом, управляющим человеком с помощью голода и отнятия у него единственной возможности хоть как-то утешить себя в одиночестве, насаждаемом повсюду. Общество, как надсмотрщик в концлагере, рыщет по углам барака в поисках спрятанной еды.

(В идеале порнография должна распространяться в упаковке с сексуальным партнёром, так, чтобы возбуждение направлялось в русло размножения. Ведь одним из аргументов для начала либерализации порнографии в скандинавских странах было резкое понижение рождаемости, и правительство с помощью порнографии намеревалось усилить сексуальные желания, часть которых неизбежно должна была воплотиться в детей.)

Другой аргумент против порнографии – что, мол, она делает партнёров взаимозаменяемыми, а это опять негуманно. Любви, мол, не видать. Но соитие есть акт совершенно безразличный к личности партнёра. Потому многие пары совокупляются в темноте или с закрытыми глазами, полные фантазий. Они отрекаются от собственного лица, от собственной личности и полностью перепоручают себя гениталиям.

Вспомни сказку то ли из «Тысячи и одной ночи», то ли из какой-то непронумерованной ночи, когда в темноте мужу подменили жену или жене – мужа, и никто не заметил подмены, то есть еблись вслепую, не глядя. Суть соития именно в его антигуманности, в том, что половые органы верховодят над всеми наслоениями, воздвигнутыми цивилизацией. А противники порнографии стремятся, чтобы государство присутствовало даже при соитии.

Ещё один укор, которым пеняют порнографию, состоит в том, что она без спросу провоцирует сексуальное возбуждение у читателя или зрителя. Однако это лишь следствие, а причина – это изначальное желание человека воздавать Богу оргазмом, и процесс этот вызывает возбуждение у наблюдающих за отправлением этого священнодействия другими. Ведь так можно сказать, что человек ест в ресторане у окна с единственной целью – вызвать голод у всех проходящих мимо.

Бороться следует не с порнографией, а с насилием. Мне очевидно, что возражения против порнографии основаны не на желании предотвратить изнасилования или садизм, а наоборот, изнасилования и садизм используются в качестве предлога, чтобы предотвратить изображение соития.

Если вид половых органов неприличен, то человек таким восприятием оскверняет даже своё одиночество, ибо он должен испытывать омерзение от своей наготы. Насилие же – это подавление обществом исконного желания людей восхищаться видом гениталий и стремиться к их совокуплению. Антипорнографы насилуют естественные человеческие мечты и фантазии, и таким образом антипорнографов следует обвинить в том, в чём они обвиняют порнографию, – в насилии.

Потому-то общество и не хочет перенести акцент своих стараний на борьбу с насилием, поскольку тогда оно должно будет бороться с самим собой, основанном на насилии.

Борьба против порнографии – это социально приемлемая борьба против соития. Люди, больные болимией, умерщвляют себя голодом в убеждённости, что скелетоподобные заключённые в концлагере – это идеал красоты. Точно так же существуют люди, которые морят сексуальным голодом себя и других, будучи уверенными, что сексуальный голод тем лучше, чем сильнее.

Порнография страшна для общества не потому, что она привносится извне, а потому, что она напоминает, открывает помыслы каждого из его членов. И до тех пор, пока люди будут делать вид, что порнография им чужда, до тех пор общество будет стараться её уничтожить, как преступник, который старается замести следы своего преступления.

А вот мой рецепт утверждения порнографии в её законных правах. Борцы против порнографии – это группа больных, которых надо лечить соитием. Больного или больную следует публично доводить до оргазма, причём публика должна реагировать приветствиями и подарками. Испытавший или испытавшая оргазм выбирают себе постоянного партнёра, который будет гарантировать повторение только что испытанного оргазма. Подобное лечат подобным, клин клином вышибают. Вот где христианская идея «люби врага своего» наконец идеально воплотится – в наказании наслаждением тех, кто выступает против соития: им силой должно быть доставлено наслаждение умелыми, юными и красивыми, чтобы, вкусив его, они не имели бы больше причин ополчаться на него, а стремились бы к его повторению. Таким образом, совокупляясь с тем, кто выступает против соития, палач будет любить своего врага.

Так что я не порнограф, а Граф Порно.

Ууух! Отстрелялся. Как тебе это нравится?

Б.

Чем больше я прихожу в себя от своего умо-сердце-члено-помрачения, тем точнее осознаю, что за меня Карен вышла лишь потому, что я первый имел глупость сделать ей предложение. Если весьма привлекательная баба, которая не сидела взаперти, а перепробовала изрядное количество ёбарей, не была ни разу обручена до почти 30 лет, это значит, что все они настораживались, увидев в ней всё то, что я умудрился увидеть только после двух лет женитьбы. И опять – не увидеть, а признаться себе в увиденном. И от этого ещё больший позор. Утешение, что все в любви слепнут, не помогает. Что мне все?!

Её любовника Энди, пьяницу, она назвала джентльменом, когда я спросил, кто это на фотокарточке, пришпиленной к стене у неё в кухне. Она с ним торчала четыре года. Он ей, как она призналась, жениться не предлагал. У Энди был ребёнок от какого-то там брака, и он, пьянь, всё же понимал, какой мачехой может стать Карен для его отпрыска. Да и женой тоже. Так что, когда она спуталась с новым мужиком и решила, что пора с Энди кончать, а потом, когда с новым распуталась и позвонила обратно Энди, мол, давай опять, Энди сказал, нет уж, милочка, поздно. Почему поздно, я не знаю, то ли он лучшую бабу нашёл, то ли раскусил Карен и решил больше о неё не пачкаться, то ли по ещё какой здоровой причине, но с ней встречаться он больше не захотел. Этим он разбил её сердце, и она наплакалась всласть. Это она мне сама рассказывала, я у неё ничего не выпытывал – вот дура-то, ко всему прочему.