Путь Никколо - Дороти Даннет

— Виконт де Рибейрак, — возразил Николас.

— Но у тебя были веские причины, чтобы наказать его. А затем, как только разнесутся слухи, что ты совсем не тот, за кого себя выдаешь, то люди начнут воображать даже то, чего не было. Насчет увольнения прежних работников и найма новых, которых ты выбрал сам. Насчет твоей женитьбы, разумеется. Насчет того, что ты намеренно занимал Феликса мальчишескими шалостями, держа в стороне от значительных дел… И насчет его гибели.

Голос ее сорвался. Он не поднимал глаз. Ему не хотелось видеть, как она плачет.

— Я хотел бы оказаться на месте Феликса. Я как-то сказал ему об этом в Милане. — По-прежнему упираясь локтями в колени, он начал медленно растирать пальцами лицо, словно это могло чудесным образом принести ему облегчение. Затем он застыл, сжав нос между ладонями и прижимая пальцы к закрытым векам. — И к какому выводу пришел Тоби?

На сей раз молчание длилось так долго, что он все же не выдержал и открыл глаза Марианна плакала, но только совсем немного. Она просто ждала его. Вот и все.

— Тоби сказал, что они проговорили весь день. И не могли прийти ни к какому выводу, пока не узнают мое мнение.

— И каков же твой вывод? — на сей раз он не смог разгадать выражение ее лица.

— Я знала о де Рибейраке. То, чего не знал лекарь. Я знала и многое другое, чего не знал он. Но у меня также было преимущество. Я знала как ты по-настоящему к нам относишься. К Юлиусу. К Феликсу. И, полагаю, ко мне.

— И что же? — он с трудом удерживался, чтобы не застучать зубами.

— А то, что, как мне кажется, я подтвердила его собственное мнение, — промолвила Марианна. — Я сказала ему, что ты самый надежный и преданный друг, о каком только можно мечтать. И все, что ты сделал, было лишь ради компании, а вовсе не по политическим мотивам. Что ты любил Феликса и превыше всего заботился о его воспитании. И что он навсегда остался бы ребенком, если бы не ты. Но я также сказала ему, что за тобой нужно присматривать днем и ночью, ибо ты наделен способностями, которые делают тебя куда более опасным, нежели Мег или Марта, или любое из существующих орудий войны. И до сих пор не умеешь управлять этими способностями.

Горло его сжалось. Он не мог ответить. И тогда она добавила:

— Я сказала ему все это. А потом подумала, что раз уж он это знает, то заслуживает и того, чтобы узнать остальное. Поэтому я сказала ему, кто ты такой.

— Они провели ночь порознь, — заявил Юлиус.

— Вот как? — отозвался Тобиас, от которого виднелся лишь горб черного платья: он стоял на коленях на стуле, выглядывая в окно.

— Так почему бы не рассказать нам, что между вами произошло? Ну же, — поторопил его Юлиус. — Ты виделся с демуазель, ты все ей рассказал. Что она ответила?

— Я же говорил, — сердито отозвался Тоби. — Сперва она желает побеседовать с Николасом. Потом пригласит меня к себе после мессы. А затем я вам скажу.

— Но они провели ночь порознь.

Грегорио вмешался:

— На это могло быть немало причин. Полагаю, нам лучше дождаться, пока Тоби сможет все рассказать. К тому же, если бы ему было хоть что-то известно, он не торчал бы у окна, выглядывая, пойдут ли они в собор вместе.

Черный горб не шелохнулся.

— Идут! — воскликнул он, наконец.

Юлиус подскочил к соседнему окну и распахнул ставни. В самом деле, внизу толпились лакеи в ливреях Шаретти. Лоппе на добрых полторы головы возвышался над ними. Лицо его казалось совершенно невыразительным, что Юлиус воспринимал как дурной знак. Здесь же дожидались две лошади. Марианна де Шаретти в белоснежном головном уборе и темном плаще уже сидела в седле А затем вышел и Николас, и вдел ногу в стремя.

Юлиус отпрянул от окна. Тоби последовал его примеру.

— Все выглядит не так уж забавно, когда видишь результаты, не так ли? — вопросительно заметил лекарь.

Грегорио, неслышным шагом подойдя к окну, тоже выглянул наружу.

— Им все равно пришлось бы поехать. Ради соблюдения приличий перед друзьями.

— И не только перед друзьями, — отозвался Юлиус. — Саймон Килмиррен будет среди шотландцев.

Тоби стянул с головы шапку.

— А ты откуда знаешь?

Стряпчий насмешливо сморщился.

— Потому что я подбираю себе правильных клиентов. Лиддел, секретарь епископа Кенеди и наставник юного шотландского принца. Они все остановились в особняке лорда Вейра. Я вчера ходил туда с бумагами. Лиддел сказал мне, что Саймон будет на мессе. Жену он тоже привез с собой.

— Помню, — отозвался Грегорио. — Во время турнира Белого Медведя милорд Саймон сопровождал сестру Рида, торговца из Степла. Кажется, ее завали Мюриелла.

— Несомненно, так ее зовут и доныне, — заметил Юлиус. — Но он женился не на ней. Четыре месяца назад взял в жены Кателину ван Борселен. Я видел ее. Очень беременная.

— Очень беременная? — переспросил Тоби.

— Вот я и говорю, — бодрым тоном отозвался Юлиус. — Похоже, Саймон сделал свое дело на целый месяц раньше, чем священник. По словам Лиддела, он в восторге. Много лет пытался завести детей. Как звали ту девушку?

— Мюриелла, — сухо ответил Грегорио.

— Нет, — возразил лекарь. — Он говорит о Мабели. О, Господи Иисусе. Николас. Он не знает, что Саймон женился?

— Нет, — внезапно посерьезнев, ответил Юлиус. — Мне, вероятно, следовало бы его предупредить?

— Да, следовало, — хмуро подтвердил Тоби.

Восторг — это слово лучше всего характеризовало настроение Саймона Килмиррена в последние дни. Наблюдая за тем, как горничные наряжают его жену к выходу, он почти не чувствовал нетерпения. Больше всего он жалел, что, по последней моде, ей положен столь длинный шлейф. Она подхватывала его на руку и прижимала к груди, скрывая тем самым округлившийся живот.

А внутри бил ножками его ребенок. Наследник Килмиррена. Теперь, когда с его отцом покончено, а неудачник-дядюшка, наконец, отошел в мир иной, Килмиррен принадлежал ему, и титул тоже. Со временем он передаст его сыну.

Кателине казалось, что ребенок развивается слишком быстро. Саймон полагал, что это не имеет значения. После того, как на Сильвер-стрете она разыгрывая недотрогу, сперва он был удивлен тем, какой прием его ожидал в Бретани. Однако, поразмыслив, понял в чем тут дело. Леди Кателина ван Борселен изголодалась по изысканному обществу. Флирту. И умелым ухаживаниям.

В тот первый вечер в Бретани он надел свой лучший дублет, скроенный коротко, до талии, на французский манер и открывавший обтянутые шелком бедра и превосходный гульфик. Что касается чулок, то он выбрал самые тонкие двуцветные шоссы, вышитые от колена и до пояса вьющимися розами. Все произошло так, словно сами ангелы ради него повернули время вспять, дав возможность переиграть ту унизительную сцену в заполненном дымом саду.