Дневная битва - Питер Бретт

– Это ты виноват, – произнесла Кадживах, и вокруг заахали. – Вот что бывает, если отказать племянницам в белом!

Асом кивнул:

– Хватило уже заявить всему свету, что они не достойны милости Эверама. Теперь ты прикажешь им взять копья и встать на стене обычными воинами?

Джардир почувствовал, что сдержанность изменяет ему. Он приподнял полу верхнего белого облачения и продемонстрировал черное, надетое под него.

– Я сам – обычный воин, сын мой. Как и твой старший брат.

Он глянул на ауру Джайана и не удивился тому, что юнца не волнует исход. Старший сын не хотел, чтобы ему на шею посадили женщин, но и не считал это достойным поводом перечить отцу. Он был рад постоять в стороне и полюбоваться на страдания Асома.

– В свое время и ты умолял сделать тебя воином, – напомнил Асому Джардир. – Я скорблю по тому мальчику. Его честь не имела границ.

– Я выводил людей в ночь, – ответил Асом.

Джардир пожалел об оскорблении, увидел, сколь глубоко оно врезалось в дух сына, но случай был не тот, чтобы миндальничать.

– Да, действовал из тыла, – уточнил Джардир. – Сын мой, ты отличный тактик и полководец, но не познал на своем лице мерзкого дыхания алагай. Иначе бы уважительнее относился к копью.

– Отец говорит дело, брат, – поддакнул Джайан.

Аура выдала его мотив: попытку показаться разумным, снискать отцовское расположение и пнуть удовольствия ради брата. Джардир хмуро покосился на него, и аура Джайана съежилась.

– Эверам благословил бы меня, сумей я сплавить вас в одно, как серебро и золото, и получить подходящего наследника.

– Сын мой, я всегда уважала копье, – встряла Кадживах. – И разве не воспитала того же в тебе? Эверам свидетель, без Хошкамина приходилось тяжко…

Аура Инэверы вопила, хотя уловил это только Джардир. У остальных сложилось впечатление, будто Дамаджах изучает накрашенные ногти, словно они намного занятнее происходящего. Она не собиралась принуждать Джардира к публичному выбору между нею и матерью.

– Но еще я учила тебя уважать женщин, – продолжила Кадживах. – Холить их и лелеять, защищать. Охранять в ночи и содержать. И теперь ты отправляешь их в бой? Что дальше – прикажешь взяться за оружие детям?

– Да, если это понадобится для победы в Шарак Ка, – отозвался Джардир, и тут осеклась даже Кадживах.

Он оглядел зал в поисках новой пищи для размышлений и сверкнул глазами на Шанджата. Он знал его с детства, еще с шараджа, и тысячу раз в ночи сражался и лил свою кровь рядом с ним. Аура кай’шарума отражала внутренний конфликт, но смысл его оставался скрытым без дополнительной информации.

– А ты, Шанджат? – спросил Джардир. – Что говорит тебе сердце? Хочешь, чтобы твоя дочь взяла копье?

Шанджат опустился перед троном на колени, положил копье рядом, уперся ладонями и уткнулся лбом в мраморный пол.

– Не мне обсуждать твой указ, Избавитель. Не мне и сомневаться как в чувствах Дамаджи Ашана к дочери, так и в чувствах дама Асома к его дживах ка. – Он оторвал лоб от пола, сел на пятки. – Что касается меня, задай ты мне этот вопрос вчера, я бы сорвался на крик при мысли о женщинах подле меня на стене или о том, что женщина прикроет меня на шараке. – Он посмотрел на Шанвах, и его аура исполнилась любви. – Но когда я наблюдал за действиями этих воинов, то восхищался ими. Я не знаю никого, даже среди Копий Избавителя, кто сражался бы лучше. Когда они сняли покрывала и я увидел лицо дочери, то испытал не потрясение и не гнев, а гордость.

Шанвах ответила отцу таким же взглядом. В чувствах, которые их соединили, Джардир увидел, что она едва его знала – заброшенная ради братьев и рано забранная из дома для муштры во дворце дама’тинг. До сих пор она мало что испытывала к Шараджу, но после его слов от нее к нему протянулась ответная нить любви.

Джардир кивнул, размышляя.

Инэвера прочистила горло.

– Муж мой, при всем уважении – ты посовещался с клириками и советниками. Ты посовещался с отцами, посовещался с матерями. Ты посовещался с мужьями, посовещался с братьями. Посовещался даже с алагай хора. Ты посовещался со всеми и всем, кроме самих женщин.

Джардир кивнул и знаком приказал вероятным шарумам выйти вперед.

– Мои возлюбленные племянницы, – проговорил он, когда они опустились перед ним на колени, – знайте, ваша доблесть безгранична как в глазах Шанджата, так и в моих. Но не могу отрицать, что меня пугает идея отправить вас в ночь. Если вы желали мне что-то доказать, то доказали. Если желали почтить меня и свой род – вы это сделали. Мое чувство собственного достоинства не нуждается в большем, и я не потерплю ни того, чтобы некоторые втолкнули вас в эту жизнь, – он глянул на Инэверу, – ни того, чтобы вы убежали в нее от других. – Он стрельнул глазами в сторону Асома. – А потому я спрашиваю: действительно ли вы этого хотите?

Обе женщины незамедлительно кивнули:

– Да, дядя.

– Подумайте хорошенько, – предупредил Джардир. – Если возьметесь за копья, ваша жизнь изменится навсегда. Возможно, вы смотрите на шарумов и видите только излишества, которые им дозволены, но за эти льготы приходится дорого платить. В ночи есть слава, но и боль, и потери. Кровь и жертва. Кошмары станут преследовать вас во сне и наяву.

Женщины кивнули, но он продолжил:

– Вам будет труднее, чем мужчинам. Шарумы-мужчины сочтут вас слабыми и не захотят подчиняться вашим приказам. Вам бросят вызов, и придется быть дважды бойцами по сравнению с вашими завенами мужского пола до тех пор, пока не заслужите их уважение. Если мужчины не решатся ударить вас, то лишь потому, что убоятся меня, а не из уважения к вам.

Ашия подняла взгляд:

– Я всегда знала, что Эверам уготовил мне особый путь, отличный от пути твоих дочерей. Теперь, когда побывала в ночи, я поняла. Если я позорю мужа, тогда расторгни наш союз, чтобы он нашел более достойную дживах ка. Мне суждено умереть на когтях алагай.

Шанвах кивнула, взяла Ашию за руку, и из окна на них пал первый луч солнца.

– На когтях алагай.

«Сегодня ночью ты приобретешь воинов, – сказала Инэвера, – но потеряешь других днем». Но что это значило? Он должен отказать им? Или его люди взбунтуются, не пожелают сражаться бок о бок с женщинами?

Джардир встряхнул головой. То же самое было сказано, когда он сделал шарумами хаффитов. Сейчас эти люди доблестно служат ему. Нет, он не откажется от воинов по личному произволу. Ребенком ему было нестерпимо взирать на позорное обращение, которому подвергалась его мать, не имевшая мужчины, способного за нее заступиться. Его ужасало, что и он умрет, а сестер заберут местные дама и продадут как дживах’шарум.