Русская фантастика 2011 - Василий Мельник

Я скинул простыню, сел и огляделся. В полумраке скудного освещения — горела всего одна лампа дневного света — место, где я оказался, выглядело зловещим. Это было весьма просторное помещение, стены его покрывал серый кафель. На каталках лежало несколько тел, накрытых простынями. Я спустился на пол — голые ступни обожгло холодом, — подошел к одному из тел и откинул покров. На каталке лежала девочка лет четырех, глядела в пустоту застывшим, спокойным взглядом, какой бывает только у мертвых. Голова ее была так же обрита, как и моя. Значит, она умерла от той же болезни, что и я, и проходила перед смертью химиотерапию.

Разумеется, все эти выводы я смог сделать много позже. А тогда я пребывал в растерянности, я и предположить не мог, что умер и оказался в больничном морге. От страха я закричал что было сил:

— Рыжий! Рыжий, где ты?!

Я так привык к тому, что клоун все время рядом, что мне казалось — он никогда не покинет меня, будет всегда моим спутником, способным подсказать правильное решение, дать нужный совет, рассмешить, когда грустно, и успокоить, когда страшно. Но никто не откликнулся на зов.

Я обернулся и вдруг увидел его — на простыне, которая недавно служила мне саваном. Рыжий лежал в позе, выдающей страдания, скрючившись от боли. Сведенные судорогой руки обнимали колени. Я сразу понял, что мой клоун умер. А вместе с ним важная часть меня. Я понял, что уже никогда не смогу улыбаться, как раньше, осознал, что мир жесток и часто несправедлив. И самое страшное знание — он может быть жесток к тем, кого мы любим…

Мое чудесное воскрешение вызвало массовый переполох в больнице. Вокруг меня воцарилась суета, а я был словно во сне. Проявления внешнего мира — крики и беготня — воспринимались мной через плотную пелену глубоких переживаний. Помню, как орал на подчиненных, угрожая им увольнением, главврач, как возмущалась мама, говорила, что этого так не оставит, как извинялись передо мной по очереди местные доктора, как затем в больнице объявились сектанты, прослышавшие о моем чудесном выздоровлении, и как они же пытались меня похитить. А потом все по очереди расспрашивали меня о том, что со мной случилось. Я повторял одно и то же: «Не помню, помню только, как очнулся там, где все умерли».

Они держали меня в больнице еще несколько месяцев. Все это время крошечное безжизненное тельце клоуна лежало в коробке из-под мятных конфет. Я заклеил ее скотчем и никогда больше в нее не заглядывал. Что бы там ни было, оно уже не было Рыжим. Осталась только пустая оболочка, срисованный из моего сознания положительный образ — клоуна из цирка.

Эту же коробку весной я сунул в цветной рюкзачок, подаренный мне родителями пару недель назад. Из больницы меня повезли на дачу. Несмотря на заверения врачей, что я полностью излечился, родители опасались, что болезнь отступила лишь на время, и полагали, что мне нужен свежий воздух…

Был дождливый апрель. Я сидел на заднем сиденье, слушал, как дождь барабанит по крыше автомобиля, и смотрел, как стекают по стеклу крупные капли. Мне было удивительно спокойно. Вдохнув в меня жизнь, клоун словно внушил мне уверенность, что теперь все будет в порядке. Не помню, ощущал ли я тогда боль утраты. Скорее всего, я почувствовал эту болезненную пустоту, какая остается, когда уходит кто-то близкий, много позже, став на несколько лет взрослее. И только тогда я по-настоящему осознал, что сделал для меня рыжеволосый пришелец в пестром наряде и нелепых ботинках. Он подарил мне не только жизнь, но и важное понимание — есть нечто намного дороже жизни.

Это возможность отдать ее за того, кого любишь.

Артем Белоглазов

Береги себя

Мысль приходит в голову вдруг. Она немного сумбурна, эта мысль, она удивляет. Трудно кого-то удивить в наше время, я-то знаю.

Я думаю: лучше убираться. Я говорю: убирайся, парень, к дьяволу, на хрен из города. Ноги-в-руки-быстро-твою-мать.

Я спрашиваю: понял?

От роду не был альтруистом. Никогда не любил людей. За что их любить? Пошел вон из города! Живо! В городе Настя, и Мишка, и родители. Ты не обязан заботиться обо всех на свете, но…

В который раз убеждаюсь: «вдруг» — очень емкое слово. Очень правильное и точное. Слово «вдруг» уместно в любой ситуации. В десять лопат не разгребешь в такой куче самых разных ситуаций.

Я бы сказал, что обстоятельства мои весьма затруднительны. Дела просто швах, как выражался незабвенный приятель отца Филипп Карлович. Он громко сморкался в платок и заявлял, дескать, дорогие Алексей Петрович и Гузель… э-э… Рашидовна, здоровье, считай, уже не то. Дети разъехались, жена померла, остался, мол, с хозяйством, сил держать нету, бросить — жалко. Захиреет, стало быть, он, дядя Филипп, — слышь, малой? — зачахнет, ты вот герань не поливаешь? ну? не ври старшим, вижу — не поливаешь, так вот и он, Филипп, как несчастная герань без воды зачахнет, лишенный радостей жизни, а дальше — известное дело: два кубометра земли с кособоким крестом наверху, и навестить-то некому.

Дядя Филипп путался в именах, датах и родственниках. Кажется, он был давним коллегой отца — еще при Союзе — по замшело-нудной работе то ли в НИИХИМ-ПРОМ, то ли НИИ-ТЕПЛОПРИБОР, но почему-то считал отца свояком. Это забавляло, ведь жена Филиппа Карловича была русской, в отличие от моей матери «Гуели… э-э… Рашидовны» — папиному приятелю никак не давалось столь «сложное» отчество.

Воспоминания будто процежены сквозь марлю: иссякающая мутная струйка. Это мое детство. Далекое-далекое, в редкой дымке тумана, весенне-осеннего, стоящего над полями молочным киселем; озаренное лучами яркого, до рези в глазах, солнца — пошли купаться? — пойдем! — брызги сверкают крохотными радугами, негромко матерится пожилой рыбак с рыжими усами, шумят тополя; детство, припорошенное белым знобким снегом, в ноябре уже катались на лыжах, сугробы в начале ноября наметало — ого! не сравнить с нынешними зимами.

Оно никуда не делось, вот и все, что можно сказать о детстве.

Юность принесла свои проблемы, наверняка одинаковые для многих парней и девушек, но довольно конкретные и важные для тебя. Впрочем, те проблемы — смех да и только по сравнению с теперешними, И впрямь — что тебе сейчас любовь кудрявой третьекурсницы Евы? или вражда с дворовыми пацанами? — семья переехала, а новенькому нелегко найти общий язык с устоявшейся компанией. Или вечная нехватка денег, случайные подработки, купленный на первую получку телефон — какими же топорными они были. А помнишь? — кинотеатр, глупая мелодрама, Ева тайком плачет, ты целуешь ее, и вот вы стоите у подъезда, в потных руках бутылка мерло, на языке вертится дурацкий вопрос, хорошо, что промолчал, и Ева приглашает тебя, малолетку, — для нее ты малолетка — в гости, и там…