Княжий пир - Юрий Никитин

Плохая примета, сказал себе. Плохая. Но все-таки надо идти. Мужчина тот, кто все равно идет. А все приметы толкует в свою пользу. Никуда не деться, надо пойти и выкрасть перстень с печаткой.

В Золотой Палате нескончаемый пир гремел песнями. Заезжий гусляр тешил народ новыми песнями, но внимали ему разве что двое-трое еще не упившихся вусмерть, остальные сами пытались орать песни, перекрикивая шум и гвалт. Наконец гусляр не вытерпел, ухватил гусли, а с ним ушло четверо трезвых да охочих до песен.

Претич прошелся вдоль стола, вроде выбирая место, кивал на приветствия, улыбался, хлопал по плечам, а когда мимо проплыла грузная фигура хана Сыртака с его блестящей, как валун, круглой головой с оттопыренными ушами, ласково погладил по лысине, сказал покровительственно:

— Как у тебя здесь гладко и чисто! Как задница моей жены.

Вокруг услужливо захохотали. Пошел между столами, растопырив руки, довольный. Сыртак в задумчивости сам потрогал свою голову, согласился:

— Да, ты прав.

Претич не понял, почему за столом захохотали еще громче: народ легко меняет симпатии за удачный ответ.

Великий князь уже за столом, кубок в правой руке, на лице ясная отеческая улыбка. Похоже, в самом деле забыл, что в городе нет войска, а печенежская орда выступила на Киев. Уже погиб храбрый, но беспечный воевода Калаш, уже вторая хвостатая звезда прошла по небу, указав хвостом на Киев, уже третью ночь подряд вокруг луны светится бледный как покойник круг, а сегодня наметилось второе кольцо, что охватило и первое, будто еще одно кольцо осады…

По лицу князя было видно, что выпил немало. Правда, Претич помнил, что князь из тех, кто не старается упиться и поскорее завалиться под стол, а даже питие превращает в ристалище, поединок: кто кого перепьет, а потом вроде ни в одном глазу. Но кто слишком часто в этом упражняется, сам не замечает, как из бойца-поединщика превращается в запойного пьяницу.

Воевода приблизился, сказал многозначительно:

— Веселимся, княже?

— Еще как, — ответил Владимир. Посмотрел в лицо воеводы, насторожился, но виду не подал, неспешно осушил кубок, поднялся, для важности опершись на плечо отрока. — Чой-то засиделся… Надо ноги размять.

Претич последовал за князем в отдалении. Когда тот прошел по коридору и зашел в свою комнату, сердце заколотилось, как у пойманного зайца. Уже надеялся, что князь свернет в горницу или светлицу, тогда можно злодейство отложить, но он, будто ведомый неведомой… или ведомой силой, прет, как лосось на нерест, навстречу гибели.

По коридору прохаживались два гридня в полном оружии. Претич уловил ощупывающие взоры, толкнул дверь. Владимир стоял к нему спиной на том конце комнаты, смотрел в темное окно. Оттуда снизу доносились пьяные выкрики, гогот, звонкий женский смех.

— Еще какие-то новости? — спросил он, не поворачиваясь.

— Есть, — согласился Претич. — У нас что ни день, так новости…

Остановившись за спиной князя, он неслышно вскинул руку и помахал над головой. Кто бы ни находился в темном дворе, отчетливо рассмотрит освещенную масляным светильником ладонь.

— Добрые?

Претич провел рукой по усам, заодно тронул колючий подбородок, пора срезать щетинку, хмыкнул:

— Чего бы тогда скрытничал? Там бы и каркнул во все… во все воронье горло. Увы, княже. Прибыл мой человек… Ну, из тех, кто за степняками приглядывает. Сам степняк, но его родня уже у нас. Так что доверяю.

Владимир спросил чужим голосом:

— Что принес на хвосте?

— Печенеги не по своей воле собирают войско.

— А по чьей же?

— Поговаривают, что еще с весны во всех стойбищах побывали знатные ромеи. С подарками! Долго степняков подбивали… Наобещали, настращали. Да и не дивно, что долго их науськивали: мы с печенегами лет сорок уже не воевали! Ну, если не считать всякие мелочи…

Со двора донесся многоголосый крик. Затем сквозь взволнованные голоса прорезался тонкий девичий крик:

— Вольдемар!.. Вольдемар, спаси меня!!!

Князь изменился в лице. Глаза стали выпучиваться, а рука метнулась к мечу. Претич успел вскрикнуть:

— Что с тобой?

— Оставайся здесь! — выкрикнул князь.

Дверь за ним гулко хлопнула, простучали тяжелые сапоги. Претич метнулся к сундуку. Крышка поднялась легко, а в глубине блистал окованный золотом массивный ларец.

Трясущиеся руки нырнули в глубину скрыни, как камни в воду. Ларец показался неожиданно тяжелым. Торопливо вытащил, пальцы соскальзывали. Сердце стучало так громко, что могли услышать во дворе.

Обламывая ногти, ухватился за крышку, поддел. На миг мелькнула страшная мысль, что ларец заперт как-то хитро, но крышка открылась с легким щелчком, будто лопнул сухой орешек. В глубине на чистой тряпице блистало крупным изумрудом толстое золотое кольцо, именуемое перстнем.

Он ухватил торопливо, кончиком указательного пальца успев ощутить на ровной поверхности драгоценного камня выпуклости и выемки, именуемые печаткой. Звонко захлопнулся ларец, скрыня закрылась почти бесшумно, а когда хлопнула дверь и на пороге появился князь, Претич уже торчал из окна, наполовину свесившись во двор. Не по возрасту густые, хоть и до единого волоска серебряные волосы, как львиная грива, падали на спину.

— Свалишься! — рыкнул Владимир от двери. Лицо его было бледным, в глазах метались страх и растерянность. — Или зад перетягивает?

Претич повернулся:

— Да все пытался узреть, куда ты побег… Что-то случилось?

— Ничего, — ответил Владимир зло. — Ничего не случилось!.. Просто почудилось. Так что, говоришь, ромеи их подбили?

Но глаза его блуждали, смотрел сквозь воеводу. Претич скомкал разговор, распрощался. Князь смотрел, как он уходит, но Претич понимал, что всесильный князь видит совсем другое.

Когда он вышел во двор, отшатнулся в испуге. Огромный двор залило оранжевым светом, словно над Киевом среди ночи повисло огромное косматое солнце. По углам и вдоль стен дюжие гридни поставили бочки со смолой, между ними — бочонки с греческим огнем, все это било в небо столбами огня, заливало оранжевым трепещущим светом как сам двор, так и окрестные улицы.

Умельцы из местных подсыпали в бочки соли, огонь получился где красный как кровь, где алый как утренняя заря, а кое-где даже ярко-синий. На заднем дворе устроили состязания: кто с одного удара перерубит столб, кто на полном скаку подденет с земли длинным копьем перстенек с мизинца, кто попадет в такое кольцо с сорока шагов булатной стрелой. Самые могучие богатыри спорили, кто дальше всех зашвырнет мельничий жернов, а когда жернов наконец раскололся, швыряли на спор большую наковальню Людоты.