Княжий пир - Юрий Никитин

Калаш, шатаясь, пытался поймать коня. Хоть и стреноженные, те в испуге отпрыгивали от залитого кровью страшного человека. Рудик выбежал вперед, ловко ухватил за гриву крупного серого коня, набросил узду:

— Готово!.. Садись, дядя!.. Я помогу…

Воевода опустился на одно колено. Его руки опирались на топор, ладони скользили по скользкому от крови древку. Дышал он с хрипами, на племянника смотрел почти с ненавистью.

— Дурак… Беги!

— Дядя…

— Предупреди князя…

— Мы сможем оба!

Рудик бегом подвел к нему коня, воевода перекосился, когда племянник подхватил его под мышки:

— Дурак… не понимаешь…

Еще двое печенегов вынырнули из утреннего тумана. В руках окровавленные сабли, руки по плечи в крови, красные пятна покрыли халаты. Наткнувшись на двух уцелевших русских, удивленно завопили. Рудик выронил грузное тело, сделал шаг вперед. Его трясло, но удар сабель встретил свирепым ударом меча. Один степняк завалился навзничь с распластанным надвое лицом, второй с визгом отступил и скрылся в багровой темноте.

Рудик гнаться не стал, снова поймал коня. Воевода все еще стоял на коленях, под ним была красная лужа. Не поднимая головы, прохрипел в землю:

— Скачи…

Мороз и стыд осыпали разгоряченное лицо. Пальцы ухватились за гриву, он взметнул тяжелое в доспехах тело в седло. Каблуки ударили в конские бока. Конь оскорбленно взвизгнул, Рудика качнуло, навстречу метнулись багровые тени, пламя костров, теперь горела даже одежда на зарезанных дружинниках. Степняки торопливо переворачивали лежащих, в руках сверкали короткие острые ножи. Раненых надо спешно дорезать, добыча досталась неплохая, вся русская дружина полегла, почти не сопротивляясь…

Рудик пронесся краем стана, за спиной слышались крики. Он страшился, что если погоня, то его с легкостью настигнут, степняцким коням не тащить на себе тяжелого русича в тяжеленном доспехе, но то ли сразу удалось нырнуть в ночную тьму, то ли не решились впотьмах гнаться за одиноким всадником, когда в стане такая богатая добыча, за это время растащат самое ценное, но Рудик гнал и гнал коня, пока бока зверя не покрылись мылом, а изо рта не полетела желтая пена.

Прислушавшись, пустил коня шагом, а потом соскочил на землю и побежал, ведя в поводу. В полном доспехе и с оружием дружинник должен уметь бежать верста за верстой, и теперь Рудик несся рядом с усталым конем, старался дышать ровно, но удавалось плохо: перед глазами стояло залитое кровью лицо воеводы, его глаза, которые отводил всячески, пряча стыд и гнев.

— Хотел умереть, — прошептал он на бегу. — Он не хотел возвращаться…

Через две версты бешеного бега, когда дыхание стало вырываться с хрипом из раскаленного горла, он вспрыгнул на конскую спину и продолжил скачку к Киеву.

Глава 24

Владимир снова с тревогой всматривался с крепостной стены. Вчера к вечеру из отряда Калаша на взмыленном коне примчался один-единственный дружинник. Конь пал замертво за сажень до ворот, а сам гридень, весь раненный и посеченный, рухнул в долгое беспамятство. Однако он успел прошептать подбежавшим стражам, что великая орда валит в сторону Киева.

Это был именно тот страхополох, что боялся каждого куста и которому Калаш говорил, как слышал сам Владимир, что они-де печенегов шапками закидают. Сейчас по городу спешно таскали к стенам камни, в мешки сыпали песок и складывали кучами. В дальние племена помчались вестники, надо срочно подтягивать к городу войска из числа союзников.

Заскрипели ступеньки, Претич поднялся, уже будто для жаркой битвы: в панцире, на руках железные налокотники, широкие поножи защищают ноги, на плечах широкие булатные пластины, но металл тонковат — умен воевода, знает, что не от тяжелых мечей защита нужна, а от легких сабель. Когда дрались с мурманами, тогда на плечи надевал булат с палец толщиной.

— Послать бы весточку Добрыне, — сказал Претич вместо «здравствуй». — С его воинским умением стало бы полегче! Да и с его мечом…

Владимир смолчал, отвел взгляд. Претич покачал головой. Значит, верно, что князь ненавидит дядю. Тот и собой хорош, и каждый воин в нем души не чает, и вообще Добрыня — для одних образец, а для других — постоянный укор. Вот и опять спровадил куда-то героя, чтобы о нем забыли. А то в такое место послал, чтобы голову сложил…

— Не надо ждать Добрыню, — проронил наконец Владимир. — Никто нас не спасет, надо самим…

Спровадил насовсем, мелькнуло в голове злое. Всех героев, всех богатырей разогнал, погубитель народа славянского.

— Почему не надо ждать?

— Он собирался… — ответил Владимир медленно, — в очень дальние страны. Очень!

— Настолько дальние, — спросил Претич с умыслом, — что его не достать? Не послать весточку?

Владимир поморщился:

— Давай оставим Добрыню. Скажем так, ему сейчас… не до нас.

Претич сказал сурово:

— Для мужчины нельзя лучше закончить дни, чем в служении отече… тьфу!.. ваше отечество русов дымом пошло, но хоть в служении родному племени! И нет краше гибели, чем отдать живот свой за своих женщин, детей и родных богов.

Владимир смолчал, в таких случаях можно только молчать, а если говорить, то соглашаться с каждым словом, иначе каждый узрит в тебе злобное чудище, которому не место в людском племени.

Претич сопел, злился. Когда поднимался по ступеням, уже хотел рассказать про хитрого ромея, как плетет сети, как и его пытался поймать и настроить супротив князя, но сейчас, столкнувшись с явной дурью этого пришибленного любовью к заморской прынцессе, заколебался. Вызвать Добрыню — это если не спасение для Киева, то серьезная подмога. Только полный адиет отмахнется. Но этот пьяница и бабник отмахивается, а блудливые глаза уже шарят по сторонам, молодых девок замечают… Нет, не такой правитель этим землям нужен!

Легкий ветерок трепал черный чуб великого князя. Выбритая до синевы голова блестела. Претич заметил мелкие капельки влаги, что выступают по всему лицу князя и тут же испаряются, словно на жаровне. То ли перепил вчера, то ли внутренний жар изгоняет влагу, как при жаре дерево тянет из земли и сбрасывает с листьев воды побольше, чем в холод.

Наклонившись, великий князь рассматривал земляной вал, вбитые по косогору заостренные колья, обломки кос, перевернутые бороны. Претич прогудел за спиной, как большой сонный шмель:

— Муромец бьется на дальней заставе богатырской… Пока голубь до него домашется, здесь все решится… Отважный Руслан уехал в дальние края да там, похоже, и сгинул. Не слышно о могучем Залешанине, незнаемо где хвастливый, но наделенный великой силой Фарлаф…