История Советского Союза: Том 2. От Отечественной войны до положения второй мировой державы. Сталин и Хрущев. 1941 — 1964 гг. - Джузеппе Боффа

Сталинские преступления и их осуждение в СССР подняли не только юридические, но и моральные проблемы. Гражданин размышлял не только о законе, но и о своих отношениях с государством и коллективом, об этике, то есть об отношениях между людьми вне юридических рамок. Потребность эта была настолько сильной, что руководители общества почувствовали себя обязанными отреагировать /497/ на нее не только потому, что претендовали на роль носителей новой морали, но и потому, что не у властей искал гражданин ценностей, которых был лишен. Он искал их, например, в религии и в церкви, оживившей свою деятельность, что беспокоило правительство. В 60-е гг. под руководством Хрущева развернулась новая шумная, но малоэффективная атеистическая кампания[12]. Один из немногих имеющихся в нашем распоряжении социологических опросов показывает, что в типичном районе русской провинции около 30% населения верующие[13]. Данные этого опроса скорее преуменьшены, чем преувеличены.

Партия попыталась наполнить новым этическим содержанием свои традиционные мероприятия. В 1961 г. был провозглашен Моральный кодекс строителя коммунизма[14]. Чтобы соответствовать ему, требовалось не только, как прежде, участвовать в социалистическом соревновании и повышать производительность труда, но и взять на себя более общие социальные, политические и моральные обязательства, дающие коллективу право именоваться «бригадой коммунистического труда». Могло ли это вылиться в настоящее реформаторское движение? Вероятно. Однако для этого нужен был новый дух, а не обычная формально-бюрократическая практика, которая обезличивавала соревнование. Несмотря на впечатляющие цифры официальной статистики[15], получалось что-то вроде стахановского движения 30-х гг.

Моральные проблемы переплетались с новыми политическими проблемами. Возвращение заключенных из сталинских лагерей, их трагические воспоминания создали в стране обстановку критики, требований полностью осветить прошлое и заставить ответить за него многих представителей старого репрессивного аппарата, сохранивших видные посты в обществе. Медленно растущий уровень жизни не мог заполнить пустоты от рухнувших фидеистских мифов. Повышение восприимчивости к влиянию извне поставило под удар многие догмы официальной идеологии, так как за рубежом были не только враги но и страны социалистической системы, коммунистическое движение в котором под влиянием XX съезда КПСС начались более обширные, чем в Советском Союзе, изменения. Наконец, оппозиция официальной идеологии пополнялась из мира культуры, в свою очередь потрясенного критикой послесталинских лет. Она проявлялась прежде всего в специфических спорах о свободе творчества и в отказе отождествлять так называемый социалистический реализм со славословием режима. Это не должно вводить в заблуждение, потому что, как это знал Грамши и чувствовал Сталин, «в странах, где существует единая тоталитарная правительственная партия... политические вопросы принимают форму культурных»[16].

Руководство партии

Все это было неудивительно после XX съезда. Гораздо большее впечатление производила способность структурных органов сталинского /498/ государства сопротивляться переменам. Выборы конституционных органов все так же проводились в форме плебисцита и остались все тем же монотонным и формальным ритуалом. Цензура печати и всех средств информации осталась строгой. Ее представители были во всех издательствах, журналах и газетах, хотя все руководители этих учреждений отбирались и назначались центральными органами партии. Этих структурных органов государства лишь коснулись политические действия Хрущева. Однако они не были серьезно затронуты прежде всего потому, что этого, видимо, не слишком хотел сам Хрущев. Он видел, что только так может проводить свою правительственную политику, насыщенную противоречивыми реформами. Кроме того, эти структуры показали свою жизнестойкость не только после Сталина, но и после Хрущева.

Особенно это было нужно важнейшему структурному органу: государства — партии. После смерти Сталина она еще больше стала отождествляться с основой государства, чем при нем. Это отождествление формулировалось еще резче, чем самим Сталиным. Именно на XX съезде говорилось, что нужно усилить руководящую роль партии в государстве[17]. Отсюда и впечатление, что она всегда имеет право управлять, играет неоспоримую руководящую роль, которую не нужно постоянно завоевывать политической деятельностью. Все это провозглашалось как неизменный принцип официальной политической мысли.

Необходимо подробнее изучить развитие партии в эти годы. Мы знаем, как мучительно оно было при Сталине — от периодов значительного роста до полного застоя. Послевоенные годы в основном представляли собой вторую стадию этого развития. С 1954 г. возобновился активный рост, темп которого спустя некоторое время стабилизировался и с тех пор неизменен. Число членов и кандидатов составило 7,2 млн. человек в 1950 г., 8,2 млн. в 1959, 9,7 млн. в 1961 и 12,4 млн. в 1966 г.[18] В конце правления Хрущева чуть больше 5% членов партии представляли старые поколения. Среди остальных около половины вступили перед войной или во время войны и половина — в последнее десятилетие[19]. Стали заметны еще два важных явления. Первое состояло в стремлении ограничить тенденцию последнего сталинского периода принимать в основном служащих и руководителей. В течение нескольких лет, особенно между 1956 и 1961 гг., новых членов принимали прежде всего из рабочих. Их соотношение изменилось с 30 до 38% общего количества[20]. Во-вторых, стали заботиться об усилении сельских парторганизаций. Благодаря укрупнению хозяйств в начале 60-х гг. почти каждый колхоз имел низовую парторганизацию[21].

Однако было бы ошибкой считать, что после этого социальный состав партии стал отражением действительного социального состава общества. К 1961 г. 38% членов партии составляли рабочие, 16 — колхозники и 46% — служащие. В последнюю категорию в действительности входили работники административного /499/ аппарата, интеллигенты и технические специалисты. Члены партии составляли чуть больше 5% населения страны, рабочие-коммунисты — 11,5% всех рабочих[22]. Уровень образования коммунистов был выше среднего по стране. Лица, имеющие высшее и среднее образование, составляли 43% членов партии против 16% среди населения страны. Часто у коммунистов было специальное образование, потому что при Хрущеве в партию принимали преимущественно технических специалистов, а не административных работников, в их пользу и изменилось внутреннее соотношение. Среди некоторых категорий доля членов партии была значительно выше средней: среди преподавателей — 25%, инженеров — 42%, научных работников — почти половина[23]. В армии коммунистами являлись 65% командиров взводов, 90% командиров рот, почти все высшие офицеры были членами партии, как и руководители предприятий[24].

Важным было то, что в партию вступали не все, кто хотел: в нее отбирали. Концепция партии лучших, провозглашенная сталинскими руководителями накануне войны, была подтверждена на съездах и освящена в новом Уставе 1961 г. В прессе стали говорить о «лучших среди лучших»[25]. КПСС не была и не хотела быть представительной частью всего общества. Наоборот, она сохраняла сталинский характер ордена, предназначенного для создания руководящего ядра страны. Это была не единственная ее особенность. Партия стремилась играть роль ордена во всех нациях СССР и в основных слоях населения в зависимости от их важности и специфического веса: среди рабочих не меньше, чем среди интеллигенции, как потому, что они являлись основными производителями материальных благ, так и потому, что партия правила от их имени. Все остальные организации, охватывающие без различия более широкие массы граждан, — Советы, профсоюзы, комсомол — оставались ее «приводными ремнями», и ими руководили ее представители. По сравнению с прошлым они получили в годы Хрущева больше прав, но не самостоятельности.

Партия должна была еще добиться определенной представительности скорее в социологическом, чем в политическом смысле. В более свободной атмосфере, сложившейся после XX съезда, она не могла остаться в стороне от новых веяний в обществе. В экономических дискуссиях, о которых мы говорили в предыдущей главе, многие увидели, например, проявление столкновения новых технократических кругов с косными бюрократическими методами управления экономикой[26]. Мы уже говорили о влиянии военных (как касты) со своими специфическими требованиями. Все это верно, если не пытаться считать эти различные круги советского общества внепартийными центрами объединения. Ничего подобного не происходило ни во время правления Хрущева, ни после. Военные, инженеры, работники советского административного аппарата, представители других групп сосуществовали в партии, где каждая из этих групп могла оказывать давление в свою пользу вместо того, чтобы в демократических /500/ спорах коллективно разрабатывать политическую ориентацию партии. КПСС никогда так не функционировала. Партия сохраняла жесткую централизованную структуру, созданную Сталиным для защиты от любого центробежного движения в стране.