Святая Земля. Путешествие по библейским местам - Генри Мортон

«Музыкальное окно» Дж. М. Барри («От Этель, 2 августа 1918 года»), «Графиня Дюбарри» (пометка «Иерусалим»), «Самопомощь» Сэмюела Смайлза, «Суд меча» Мод Дайвер (Библиотека железнодорожной станции Аксбридж).

Что за странная, потерянная компания собралась здесь, на краю Ливийской пустыни?!

Хотя я знал, что прибыл в уединенное и романтичное место, никто не предупредил меня, что Мерса Матру — один из прекраснейших уголков Египта. Открыв ставни утром, я увидел перед собой сцену, напомнившую мне «Коралловый остров» Баллантайна и «Голубую лагуну» Стэкпола. Это была просто идеальная декорация для съемки романтического фильма: белые облака сияли в золотистом утреннем свете; белоснежные песчаные дюны высились вокруг лагуны, голубой, как гиацинт; далеко на востоке виднелась маленькая гавань, в которой стояли на якоре парусные суда.

Окруженная береговой линией лагуна простиралась в двадцати ярдах от моего балкона. Даже в Ионии я не видел такого цвета. Светлая, сияющая в самой лагуне, вода становилась на глубине изумрудно-зеленой, а дальше в море обретала нежный яблочно-зеленый оттенок. А еще там было множество других тонов и оттенков: неожиданно яркие полосы розовато-лилового и пурпурного там, где таились густые водоросли, бледно-аметистовые пятна и проблески янтарно-золотого, словно в воду опрокинули ведра маляра. А за чертой цветного залива и ослепительно белых дюн тянулась широкая полоса берлинской лазури вдоль горизонта: глубокие воды Средиземного моря.

Отель стоял особняком примерно в миле от деревни, и после завтрака я отправился на исследование окрестностей. Маленький аванпост съежился на безлесом берегу у кромки моря. Он напомнил мне поселения Дикого Запада из ранних вестернов, где привязывали коней к вбитым в землю шестам, пока их владельцы сидели в салуне, вынув револьверы из кобур. Однако в Мерса Матру явно бывали люди с амбициями. Широкие, оптимистично просторные дороги были окаймлены жесткими, прямоугольными контурами домов, но три-четыре особняка выделялись из общей череды, нервно прикрываясь садовыми изгородями.

Наиболее устойчивыми структурами казались лавки греческих бакалейщиков, где хитроумные улиссы продавали мыло, печенье, шоколад, чайники, непременные напитки узо и рецину — в таких заведениях не устоит даже самый скупой и выдержанный посетитель. Эти торговцы сегодня мало отличаются от своих эллинистических предшественников, приезжавших в Египет в поисках коммерческого успеха. Над одной из греческих лавок я заметил полустертую надпись по-английски: «За пределами» — память об абиссинской кампании, когда британские войска стояли в Мерса Матру, всего лишь в двух сотнях миль от итальянской границы Триполи.

Я удивился, увидев маленькую современную греческую церковь и при ней кладбище. С полдюжины греков-бакалейщиков в городке должны быть исключительно набожными людьми, чтобы выстроить такую церковь, подумал я. Это было так поразительно, что я решил заглянуть в одну из лавок, чтобы все разузнать поподробнее. Но прежде, чем я смог получить информацию, пришлось купить шоколад, коробку печенья, коробок спичек и мухобойку. Полагаю, эти провинциальные греки — лучшие продавцы в мире: неудивительно, что они богатеют даже в пустыне. В лавке, в которую я заглянул, находился низкорослый, плотный человек из Андроса. Войлочная шляпа сидела почти на затылке, товары не только заполняли весь прилавок и полки вдоль стены, но даже свисали с потолка, как чучело крокодила, популярное у астрологов. Продавец взглянул на меня необыкновенно умными карими глазами и с удовольствием продемонстрировал знание английского.

— А почему здесь церковь? — поинтересовался я.

— А, это церковь ловцов губок, — ответил он. — Город Мерса Матру знаменит этим промыслом. Каждый год сюда приезжают греки с островов, много, очень много судов, и они собирают губки по всему побережью, до самого Соллюма. Отсюда вышли лучшие губки в мире, знаете, такие маленькие коричневые губки, которые продают на улицах в Афинах? Но самые лучшие губки, большие и мягкие, отправляются в Англию. На этом делают деньги.

— А вы их продаете?

Он склонил голову к плечу, прикрыл глаза, поднял ладонь на уровень плеча, что на языке жестов, характерном для греков и понятном по всему Ближнему Востоку, означало «нет», но не грубое и категоричное отрицание, а мягкое сожаление, даже извинение, задумчивое и печальное.

— Это не разрешается, — произнес он. — Торговцы приезжают, скупают все губки и сразу же увозят их в Александрию. Нам здесь их покупать не позволено.

Он объяснил мне, что те немногие корабли, которые сейчас стоят в гавани и видны с моего балкона, задержались после окончания сезона.

— А кладбище? — спросил я. — Оно только для греков?

— Ах, ловля губок — такое опасное дело. Всегда бывает много трупов.

И снова он сделал выразительный жест, знакомый грекам по всему свету. Поджал губы и одной рукой помахал в воздухе, как веером. Это означало богатство, изобилие, огромное число, но в конкретный момент — «очень много погибших ловцов губок». Когда я покидал лавку, он почтительно поклонился, так что почти скрылся за прилавком.

Самое крупное здание в городке служило штаб-квартирой администрации Западной Пустынной провинции Египта. Это замечательно организованное полувоенное-полуполицейское учреждение выполняло в пустыне роль няньки, матери, доктора и детектива; его в свое время создали британцы, но теперь все должности занимают египтяне, что отражает новый статус независимого государства. Если у бедуина умирает верблюд, убегает жена, если случился неурожай или заболевает осел, пострадавший преодолевает сотни миль, чтобы сообщить об этом администрации. На самом деле он докладывает все, кроме имени человека, убившего его лучшего друга. Такое в этих краях знают все заинтересованные лица, но полиция никогда не получает в подобных делах поддержки от родственников жертвы.

Я был наслышан о благотворительной деятельности администрации и ее военизированных подразделении, так что не удивился, когда увидел перед штаб-квартирой сотни бедуинов, ожидавших бесплатной раздачи ячменя. Они собрались с территории охватом во много миль.

Офицер, раздававший зерно, рассказал мне печальную историю. В районе уже шесть лет не было дождей. Племена голодали. Лошади и верблюды сотнями гибли от жажды. От людей оставались только кожа да кости, я видел это собственными глазами. Но теперь прошли благословенные дожди, и бедуины явились из далеких уголков пустыни, умоляя дать им ячмень для посева. Вскоре, если дожди не прекратятся, ближние районы покроются зеленой порослью, предвещающей новый урожай. Племена могли оставаться в прибрежной полосе, пока в апреле — мае не созреет зерно, а затем их скудные потребности будут удовлетворены и они смогут перекочевать на юг, сквозь сверкающее знойное марево.