Святая Земля. Путешествие по библейским местам - Генри Мортон

Писания восточных отцов церкви содержат много упоминаний о том, как надо простираться на молитве, целовать вход в храм, колонны церкви. Коптские монахи по-прежнему придают большое значение этому жесту, и рядовые верующие, как я мог видеть в Абу Сефаин, все еще опускаются на колени и ладони перед алтарем, как делали наши праотцы-христиане в старые времена. На Западе единственным «реликтом» этого обычая является коленопреклонение перед Святыми Дарами, когда верующие опускаются на оба колена, и католический ритуал prostratio, когда верующий ложится ниц.

Паства состояла из бедных людей, живущих в окрестных кварталах. Мужчины в церкви оставались в фесках — действительно, Восток! — в то время как большинство женщин сидели на полу, скрестив ноги, а головы их прикрыты черными платками. Меня очаровало то, что детям — некоторые из них едва умели ходить, — разрешалось сидеть на ступенях, ведущих к алтарю, и маленькие глазки с любопытством заглядывали внутрь святилища. Серьезно изучая собравшихся, они сидели там и в то время, когда священник готовил алтарь к курбану. А если ему приходилось на пару минут выйти из алтаря, он вынужден был перешагивать через двух-трех ребятишек; один раз смуглый малыш забрался в святилище, и священник осторожно вывел его оттуда, ласково потрепав по волосам. И хотя у нас найдется немало тех, кто заявит, что копты погрязли в невежестве и суевериях, на самом деле они не забыли слова Иисуса: «Пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне»26.

Пока я рассматривал живописную паству и размышлял о том, как поразительно копты имитируют облик своих завоевателей, — ведь в их одежде нет ничего такого, что отличало бы их от соседей-мусульман, кто-то осторожно потянул меня за рукав. Это был один из моих друзей, младший сын ризничего, с которым я встречался во время предыдущих посещений церкви. Он повел меня с того места, где я сидел, во двор церкви, где в ноздри ударил аромат свежего хлеба.

— Отец готовит священный хлеб, — прошептал мой спутник и указал на потемневшую пекарню, где старик в галабие и феске бормотал псалмы по-арабски и хлопотал у кирпичной печи.

Для каждого курбана выпекают евхаристический хлеб — на алтаре для причастия должен быть хлеб только что из печи, его обязательно должен готовить ризничий в утро литургии. Он выпекает около двадцати хлебов, светло-коричневых, гладких, красивой формы, примерно три дюйма в диаметре и дюйм в толщину. Сверху на каждом хлебе есть отпечаток в форме креста.

Когда мы вернулись в церковь, священник уже облачился для проведения литургии. Риза с глубоким вырезом по горлу, сверху еще одно одеяние до самого пола, без пояса. Облачение священника было сшито из шелка кремового цвета и ничем не украшено. В отличие от многих других, он не надел на голову платок-шамла, который повязывают, как тюрбан; вместо этого священник носил подобие митры, невысокое и круглое, а не раздвоенное посредине, как это принято на Западе. Головной убор был обильно расшит крестами, а сзади почти до пят опускался длинный плат-вуаль, украшенный единственным крестом. Не было ничего, напоминающего стихарь, пояс, манипулу или орарь. Сопровождавший священника дьякон, босоногий молодой человек, был облачен в стихарь без пояса, через левое плечо перекинут орарь, а на голове красовалась небольшая белая шапочка.

Хор состоял из четырнадцати смуглых юношей в белых льняных одеждах с орарем через левое плечо. Один человек принес кимвалы, другой — металлический треугольник. Без вездесущих фесок и вне арабского окружения эти люди поразительно напоминали фигуры с древнеегипетских фресок и греко-египетских файюмских портретов, которые можно увидеть сегодня во многих музеях.

Литургия началась с долгой церемонии освящения даров и причастия в соответствии с чином святого Василия Великого. Священник произносил молитвы на коптском языке, паства отвечала по-арабски. Хор пер на коптском, голоса были высокими, а произношение носовое, так что слова словно вибрировали в воздухе, головы запрокинулись, глаза были закрыты. Время от времени пение сопровождалось звуками кимвалов и звоном треугольника.

Можно ли называть этот тип пения «восточным» в том смысле, что он имеет арабское происхождение? Не разумнее ли предположить, что арабы, пришедшие в Египет, заимствовали музыку у местных жителей? Слушая коптский хор, я задумался о том, не является ли это церковное пение последней реликвией музыки времен фараонов, как язык коптской литургии — наследием того древнего языка?

Ризничий внес евхаристический хлеб. Священник подошел к алтарным вратам и внимательно осмотрел все хлебы, поворачивая их и разглядывая с той и другой стороны; он выбрал самый лучший и вернулся с ним к алтарю, потом положил хлеб на дискос. Затем ему принесли вино из изюма. Во времена мусульманского завоевания в Египте запретили возделывать виноградники и христианам приходилось в тайне изготавливать вино для причастия, используя вместо свежего винограда изюм. Священник влил вино в потир, добавил немного воды из обычного глиняного сосуда гулла. Потом он поставил потир в раскрашенный деревянный ящик, который всегда находится на коптском алтаре, а поверх потира поставил дискос и прикрыл все покровом из желтого шелка.

Священник несколько раз обошел вокруг алтаря, храм к тому времени заполнился дымом от благовоний. Некоторое время сохранялась тишина, слышны были только позвякивания кадила и голос священника, произносившего молитву на языке Древнего Египта. Потом священник внезапно появился в алтарных вратах и спустился к пастве с кадилом в руках; он шел сквозь толпу, окуривая всех собравшихся. Кроме того, он с благословением коснулся головы каждого человека в церкви.

А потом возникло какое-то несогласие. Один мирянин в феске подошел к алтарной преграде, позвал священника, и они погрузились в оживленную дискуссию. К ним присоединились еще два-три человека. Принесли книги, листали страницы, диспут возобновился. Эта странная импровизация происходила в обстановке глубоко почтительной, с невероятной тщательностью и основательностью.

Наконец были выбраны и прочитаны тексты — на коптском, а потом на арабском, а после этого состоялась литургия верных.

— Придите, встаньте со страхом, обратитесь на восток! — возгласил дьякон.

— Милость, мир и жертва достохвальная! — пропел священник.

Пока произносились ритуальные слова, паства отвечала регулярным «аминь», который здесь звучал как «армен»; потом по церкви словно прокатилась волна: священник преломил хлеб и открыл потир. Люди опустились на колени и ладони, громогласно возглашая: «Аминь, аминь, аминь, верим и исповедуем и прославляем Его». Все время курились благовония, а священник накрыл священные дары новым, на сей раз алым покровом.