Святая Земля. Путешествие по библейским местам - Генри Мортон

Свет исчезает с неба, жизнь уходит с полей и лугов, где растут рис, кукуруза и сахарный тростник; все набережные превращаются в площадку для домашних собраний, черные фигуры двигаются в последних отблесках солнца, отражающихся на храмовых фризах.

Босоногие девушки в ярких красных и синих платьях гонят домой коз, смуглые мальчишки, забегая с разных сторон, управляют стадами водяных буйволов, стараясь успеть до заката; и с каждого участка возделанной земли идут загоревшие до черноты феллахи, шумно топая босыми ногами по дороге в сторону деревни, окруженной финиковыми пальмами.

Они стремятся дать телу долгожданный отдых, а еще боятся темноты. И я могу понять их страх. Эта кромешная тьма, наступающая на пятки золотому дню, неизбежно вызывает в воображении пугающие картины потустороннего мира, который рисовали на стенах гробниц древние египтяне. Они верили, что смерть будет похожа на египетскую ночь, эта смерть будет населена странными, фантастическими созданиями, полулюдьми-полуживотными, напоминающими неясные силуэты, пробирающиеся ночью сквозь заросли сахарного тростника в неверном лунном свете.

Тишина и темнота воцаряются в Египте. Феллахи и члены их семей устраиваются на ковриках, постеленных прямо на глинобитном полу. Похожие на волков псы бродят по деревне, яростно лают на шакалов, которые пытаются пробраться с кукурузных полей к людскому жилью и тихо тявкают в ответ.

Наступает час, когда с одиноким путником может случиться все, что угодно, когда выходят на охоту те, кто живет в полях и водах и под землей; в это время лишь четыре глинобитных стены защищают человека от сил темноты. Восемь вечера. Через девять часов мир вновь оживет…

Я стоял на балконе и любовался рассветом. Еще видны были звезды. Внизу раскинулось озеро Карун, широкое серебристое полотно. Финиковые пальмы в саду были темными и недвижными в утренней тишине; ни звука вокруг, словно злые ночные твари унесены прочь утренним сиянием, вернулись в глубину земли и воды, улетели в пустыню.

Понемногу поднимается ветер, он едва шевелит листья пальм, на востоке разливается по небу сероватый свет. Это дыхание жизни, начало нового дня. Свет распространяется. В нем растворяются звезды. Серое сияние становится желтым, оранжевым, красным, и внезапно над горизонтом поднимается солнце, Египет пробуждается.

Раздается голос петуха, а следом — крик осла, странные, булькающие звуки, издаваемые верблюдами; красно-коричневые смуглые люди Египта идут на поля. Кто-то поет или смеется, другие озабочены мыслями о предстоящей работе, они смотрят под ноги так, словно вся жизнь сосредоточена в земле и воде. Ранним утром тени от пальм наискось падают на глинобитные стены, женщины кормят младенцев, а перед ними в пыли скачут юные козлята с шерстью, напоминающей черный бархат.

В начале египетского дня есть аромат счастья, словно все безобразное и несправедливое унесено прочь ночью; словно человек заново начинает свой путь к совершенному миру, где солнце будет согревать его, а над головой раскинется синее небо.

Я спустился к озеру, чтобы взглянуть на рыбаков, которые выгружали ночной улов. Это единственные люди Файюма, не привязанные душой и телом к черной земле. По происхождению это кочевники-арабы или бедуины, чьи предки давным-давно осели на золотой кромке пустыни с северной стороны озера. Они поставили черные шатры и научились ловить рыбу, а их потомки продолжают заниматься тем же делом по сей день.

У них крупные, тяжелые суда, по форме подобные каноэ, их изготавливают на берегах озера Карун, а весла вырезают из больших кусков дерева; рыбаки пользуются неводом и ручной сетью, которые веками известны на Востоке. Такая же ручная сеть была у апостолов на Галилейском озере.

И хотя Галилея находится в ста пятидесяти милях от озера Карун, которое представляет собой замкнутый водоем, в нем водится именно морская рыба. Озеро Карун является объектом особой заботы египетского правительства, туда подвозят в контейнерах по воздуху рыбу из Средиземного и Красного морей.

Каждое утро, примерно в шесть часов, рыбацкие лодки медленно подходят к берегу, и открывается утренний рынок. Покупатели сидят на корточках на песке, постепенно передвигаясь вдоль кромки воды. Аллах наполнил сети? Да! Всемилостивый наполнил сети так, что они едва не разорвались от тяжести. Он так щедр, что лишь гигант смог бы перенести улов на берег за один раз.

Довольно любопытно, что столь оптимистический подход, типичный для рыбаков всего мира, входит в явное противоречие со следующим эпизодом: маленький мальчик приподнял и подоткнул за пояс полы галабии, ступил в воду, а потом вернулся, удерживая корзину с рыбой на голове. Время от времени улов доставляли на берег двое мужчин, но ни разу не понадобилось усилий больше этих! Во всяком случае, я так и не увидел чрезмерно тяжелого и изобильного улова.

Распределив рыбу на песке, покупатели и продавцы погрузились в длинные споры, которые сопровождают на Востоке даже приобретение шнурков для ботинок. Они смеялись. Они хмурились. Они изображали возмущение, гнев, огорчение; наконец заключали сделку ко всеобщему удовольствию — сделку стоимостью несколько шиллингов. Как приятно видеть счастливого рыбака, ведь в других частях мира он является жертвой ценовой политики и посредников.

На озере Карун торговцы перегружают рыбу в корзины, подвешивают их по бокам ослов и отправляются продавать товар в деревни. Рыбаки покупают себе пригоршни фиников или щепотки зеленого чая, а потом развешивают сети на просушку.

Самое странное, что я слышал об этих рыбаках, — это принятый у них способ ловли уток. Зимой большие стаи мигрирующих диких птиц прибывают на озеро Карун. Они чрезвычайно пугливы, и охотник должен маскировать плоскодонную лодку камышом, прятаться в ней и сидеть в засаде часами, прежде чем удастся сделать выстрел. Но рыбаки изобрели метод, который, вероятно, мог прийти в голову только бедуинам.

Они устанавливают ловушку примерно на глубине пяти футов, неподалеку от поросшего камышом берега. Затем рассыпают рис на поверхности воды и, прикрепив к ногам камни, прячутся в воде и дышат через соломинку. Иногда им приходится сидеть в засаде около получаса.

Как только утка спускается к воде, чтобы подобрать рис, сидящий в воде араб хватает ее за лапы и утягивает вниз; причем делает это так ловко и стремительно, что порой удается поймать четыре-пять птиц, прежде чем их товарки заметят, что происходит нечто неладное.

Если взглянуть на озеро на закате, увидишь, как рыбаки собираются на ночной промысел. Как сильно отличаются они от крестьян, работающих на полях. По всему Файюму, за исключением этих двадцати пяти миль воды, темнота означает окончание работ и возвращение домой. Только рыбаки отважно отправляются в ночную тьму. Но каждый феллах знает, что в этом нет ничего удивительного: ведь ни один злой дух ночи не осмелится приблизиться к рыбаку-африту, потому что все призраки боятся его сетей. Мне говорили, что если придется выйти на улицу после наступления темноты — да хранит от этого Аллах! — необходимо уговорить рыбака сопровождать тебя в дороге.