История одной семьи - Майя Улановская

Энгельс, как известно, специализировался на военных вопросах. Но это — не академический интерес к науке о войне. В письме к Вейдемейеру (12 апр. 1853 г.) он сообщает, что уже изучил старые кампании, наполеоновские походы, Жомини, Клаузевица и др. «Вопрос о том, заключался ли оперативный план Наполеона в 1812 г. в том, чтобы сразу идти на Москву, или в первую кампанию продвинуться только до Днепра и Двины, снова встанет перед нами при ответе на вопрос, что должна делать революционная армия в случае удачного наступления на Россию». Но меня, признаюсь, больше трогают поэтические места в этой переписке. Говоря о позорном поведении прусского правительства, «сбросившего пышный плащ либерализма и представшего во всей наготе перед миром», Маркс говорит, что это заставляет его закрывать глаза от стыда, и дальше высказывает прямо замечательную мысль: «Стыд — это уже революция; …стыд — это своего рода гнев, только направленный вовнутрь» (Маркс-Руге, март 1843 г.). Очень красиво.

Не сердись, что я всё письмо посвятил посторонним вопросам, но я уже сказал, что у меня мало других материалов.

У меня возникла идея послать Иринке немного денег, если бы я знал её точный адрес. Если ты уже получила от неё письмо из Москвы, сообщи мне её новый адрес.

Передай мой горячий привет Сусанне и другим племянницам. Крепко целую.

Твой А.

23.9.55

Здравствуй, родная моя!

Сегодня пишу только оттого, что срок подошёл, и я не хочу из-за мокрого носа нарушать установившийся порядок. Впервые за последние 7 с лишним лет подцепил прямо зверский насморк, из носа течёт ручьём, из глаз — тоже, горло пересохло, все удовольствия сразу. Если увидишь пятно на письме — это не слеза. Впрочем, сегодня уже лучше немного.

Твоё письмо от 6.9. получил. Прочёл и перечитываю его. «That is the spirit!»[196]. Как жаль, что Маюшке этого духа по-видимому, не хватает. Она сильно меня беспокоит. Вот уже второе её письмо с намёками на «врагов», с которыми она всё воюет. Я знаю, как эти «мелочи» могут отравлять жизнь. Не знаешь ли ты чего-нибудь об этом?

Мы с ней ведём литературные дискуссии. Ну, конечно, я не имею ничего против поэзии и не настаиваю, чтобы она вместо Пушкина читала антирелигиозную «научную» литературу. Но я очень боюсь, что её увлечение поэзией и именно Пушкиным — escape, что она надорвалась[197]. А жаль — она человечина настоящая.

С её фотографией у нас вышло недоразумение. Эту карточку я имею и при сём возвращаю тебе твой экземпляр. Кстати, получив карточку, я стал к ней внимательно приглядываться. Какой у неё измученный вид, несмотря на широкую улыбку. Неужели это всё «личные переживания»?

Очень хорошо, что она, по-видимому, «переоценивает ценности», но как жаль, что нет у неё под рукой человека, который мог бы ей помочь разобраться во всём. Как крепко ей не повезло и всё ещё не везёт. В моей неудачной попытке попасть к ней на свидание виноват я сам. Вот старый дурак! Я ещё подожду немного и, если к тому времени не выяснится моё положение, я опять возобновлю ходатайство.

Очень одобряю твоё довольство, что живёшь именно сейчас. Действительно, мы живём в самое интересное время, может быть, во всю историю человечества, даже если нам немного оттоптали мозоли. Но я не понимаю твоей тяги в Якутию. Правда, и оттуда видно, но видеть — мало. Совершенно согласен с тобой относительно Чернышевского. Герцена я совсем недавно читал и тоже одобряю твою оценку. Белинского придётся перечитать.

А пока, не удивляйся, я с наслаждением читаю том переписки Маркса-Энгельса. В свете последующих событий отдельные места звучат довольно весело, но книга безусловно стоющая. Там, где они пишут о далёком прошлом, они вполне современны и сейчас. И Маркс далеко не был таким последовательным марксистом, как его последователи. Очень интересно объяснением различия между Востоком и Западом различием между орошаемым и неорошаемым земледелием. Жаль, что они, насколько я знаю, подробно не разработали этой идеи. А непочтительное отношение к героям Французской буржуазной революции? Например, о терроре: «Мы понимаем под последним [террором] господство людей, внушающих ужас; напротив того, это господство людей, которые сами напуганы. Это большей частью бесполезные жестокости, совершаемые для собственного успокоения людьми, которые сами испытывают страх». А далее идёт такая резкая, без оглядки на литературные и иные приличия оценка деятелей Французской буржуазной революции, что я просто не решаюсь её тут привести и никогда не решусь повторить при молодых девушках.

Ну, а пока будь здорова, дорогая, целую крепко. Твой А.

P.S. Как у вас восприняли Указ? У нас тут некоторые волосы на себе рвут, что не служили полицаями, не расстреливали и проч. Теперь бы они были полностью восстановлены.

3.10.55

Родная моя, здравствуй!

Возвращаюсь к твоему последнему письму от 6.9., так как мне и совестно, и надоело страшно начинать словами: новостей никаких.

Поспорил на днях со своим приятелем-историком. Я повторил ему твою мысль, что мы живём в интересное время и жить — интересно. На это он меланхолично возразил, что в интересные времена жить скучно, а интересно жить только в скучные времена. По обыкновению, он основательно подкреплял это утверждение историческими примерами, самими по себе очень интересными. Но я всецело на твоей стороне: и жить интересно, и времена интересные, хотя его позиция мне понятна. Он провёл несколько счастливых скучных лет, изучая Смутное время по подлинным документам, увлёкся (и продолжает увлекаться) Александрийским периодом древней истории и попутно занимался революцией. Большую часть (26 лет) «интересных» времён он провёл в строгом уединении и весьма скучно. Хотя, правда, наблюдательный пункт у него неудобный, всё же жить — интересно, очень.

Особенно занимательно наблюдать выкрутасы Годунова Мыкыты. Нельзя не вспомнить бессмертное изречение Эмки[198].

Я тоже усиленно занимаюсь ликвидацией своей безграмотности. К сожалению, в местной библиотеке, кроме беллетристики, почти ничего нет, а съездить в город я всё не соберусь. Я даже обратился к Фриде Давыдовне за помощью. Взял я тут читать Драйзера. Прочёл «Титан» и «Американскую трагедию». Очень занимательные книжки. Но почему «Американская трагедия» — мне непонятно. «Титан» очень любопытная штука. Писать о Чикаго 80-х годов и ни разу, ни единым словом, не упомянуть о рабочем движении, о Иоганне Мосте[199], о первомайской забастовке — это любопытно для члена партии. При этом подробные, подозрительно подробные описания любовных приключений героя и туалетов героини. Но ты это, конечно, читала.