Оправдание Шекспира - Марина Дмитриевна Литвинова

Замок Хелмсли был мощным фортификационным сооружением. Чем ближе к Шотландии, тем толще должны быть стены, уже бойницы, недоступнее подходы. До севера Йоркшира новая мода обустраивать средневековые жилища на новый, ренессансный манер не дошла. Угроза исходила не только от шотландцев, но в давние времена от норманнов, а в не столь давние – от своих, же во время междоусобиц. От замка Хелмсли не осталось никаких зарисовок, чертежей, одни каменные развалины. Но тогда это был центр богатого имения, полученного Мэннерсами вместе с Бельвуаром во второй половине XV века благодаря браку Элеоноры, сестры и сонаследницы Эдмунда лорда Роса, с сэром Робертом Мэннерсом, брак был устроен великим графом Уориком. Третий граф Ратленд Эдуард, старший брат отца нашего Роджера, жил на царскую ногу в недавно отстроенном Бельвуаре; земли вокруг Бельвуара в аренду фермерам не сдавались, это были, главным образом, пашенные угодья. Много времени Эдуард проводил при дворе в Лондоне. Его младший брат Джон жил в замке Хелмсли, вокруг которого – пастбища и огороженные леса, полные дичи. В девяностые годы в Хелмсли разводился мелкий и крупный рогатый скот, в имении Бельвуара выращивались зерновые. «…В Хелмсли часть хозяйских земель была сдана под пастбища, на этой земле пасся скот фермеров. В Бельвуаре большую часть денежных доходов приносила продажа зерна, поступавшая от фермеров-арендаторов… На пастбищах Хелмсли в конце года (1596-1598 годы) паслось сто голов кастрированных быков и бычков и таких же баранов от 470 до 700 голов» [443]. Привожу эти сухие цифры, взятые из столь же сухого, но точного исторического исследования, потому что они перекликаются с началом комедии «Как вам это понравится». Вот что говорит в самом первом монологе младший брат Орландо, жалуясь на своего старшего брата:«Разве можно назвать такое воспитание воспитанием? Чем такое воспитание отличается от существования быка в стойле… я, брат его, приобретаю у него разве только рост; да ведь за это скотина, гуляющая на его навозных кучах, обязана ему столько же, сколько я» [444]. Орландо в пьесе не похож на Джона Мэннерса, отца Роджера.

Разве только тем, что он – младший брат. Но не это важно, а то, что эта бытовая подробность (быки и навозные кучи) могла быть извлечена автором из воспоминаний детства. Поместье Хелмсли поставляло в Бельвуар продукцию скотоводства. При всем том детям Джона Мэннерса жилось в Хелмсли, наверное, куда лучше, чем в лощеных покоях и ухоженном парке Йорк-хауса. Их было много, всех их горячо любила заботливая, судя по письмам, матушка.

Вокруг холмы, долины, леса, полные дичи, реки, озера, речушки. Редкие селения – крестили Роджера в пятнадцати милях от замка поздней осенью, дороги в Англии скверные, значит, ближе церкви не было. Это самый север Йоркшира. Город Йорк значительно южнее. Окружение – слуги, фермеры, простой люд, с их детьми играли дети хозяина замка. Думаю, что в такой глуши социального расслоения, как в Лондоне, не было.

Сам Джон Мэннерс учился в Кембридже и даже в Грейз-инн, но в Лондоне не остался.

Женившись довольно рано, он получил от брата, а возможно, по завещательному распоряжению отца, отдаленный замок, где зажил своей семьей. Бельвуар и Хелмсли были два главных имения семейства Ратлендов. Только замок Бельвуар был перестроен в соответствии с новомодными веяниями, а Хелмсли оставался средневековой крепостью. И пока брат Эдуард делал при дворе головокружительную карьеру благодаря родственным связям, собственному уму и обширной образованности, младший с молодой женой обзаводились в далекой глухомани детьми. У старшего была пока только одна дочь. Есть предположение, что Джон изучал историю, но документальных подтверждений этому нет. Можно, однако, утверждать, что интересом к сложным перипетиям европейской политики его старший сын обязан именно ему. Став лордом и переехав в Бельвуар, Джон получал от своего поверенного и секретаря Томаса Скривена, верно служившего трем лордам, подробные реляции о войне между Испанией и Нидерландами, о волнениях во Франции, об отношениях Европы с Турцией. И, возможно, читал хранившиеся в семейном архиве письма английских королей времен не очень далекой междоусобной войны, с которыми его семейство было в родстве.

Но в сравнении с блистательным старшим братом [445] он был простой захолустный дворянин. Впрочем, не такой уж и простой.

У отца были многочисленные хлопоты, при таком-то семействе, детей ведь надо не только обуть, одеть, при натуральном хозяйстве это просто, но их надо учить, вывести в люди, тем более что он – младший сын, детям его придется или самим пробивать дорогу, или так и погрязнуть среди навозных куч в этой глуши.

Письма матери и отца Роджера поражают одним замечательным свойством: помимо того, что они естественны, не униженно просительны, полны заботы о детях (письма матери), они еще написаны чистым и правильным английским языком – редкий случай в то время.Характер у отца был желчный, неуступчивый, но человек он был честный, дороживший собственным достоинством. Он сам об этом писал сыну первого министра Роберту Сесилю, когда стал, после неожиданной смерти брата, четвертым графом Ратлендом. Вот это письмо: «1587, июнь 15. Поскольку, как я узнал, Ваша благородная натура созвучна моим понятиям, позвольте этим письмом поближе Вас со мной познакомить. Я не лицемер и не питаю любви к людям по причине их мирского успеха. Ибо я презираю свет и уповаю только на Бога, вознесшего меня столь высоко не за мои заслуги или тайные надежды: я не пригоден к подобной деятельности и недостоин ее. Когда в свете сложится обо мне мнение, уверен, оно будет соответствовать тому, каков я на самом деле. Я скор в оценках и склонен к поспешным выводам, и если друг, которому я доверяю, поведет себя вопреки моим ожиданиям, то я, будучи чужд лукавству, коим поражен мир, тут же вспыхну, и уж тогда ему не сдобровать; будучи человеком сильных страстей, я не умею прятать обиду. И в простоте душевной не терплю коварства, сколько бы раз с ним ни столкнулся. Прости и помилуй, Господи, того, кто со мной слукавил, я никогда больше не буду ему верить. На свете нет более желчного человека, но я все же надеюсь, что Господь сподобит меня, и я смогу в собраниях сократить свой нрав и не раздражать чиновников. Я открылся перед Вами, чтобы Вы, взвесив мое признание, решили, сможете ли Вы навечно принять мою любовь, как я приму Вашу» [446]. Письмо это требует психологического анализа