Тавриз туманный - Мамед Ордубади

- Когда были убиты все приближенные святого Сейидушшухеда, он сел на своего Зюльджанаха* и выехал на площадь, где шло сражение. Обращаясь к войскам Куфы и Шама, Имам Гусейн сказал: "Есть ли среди вас храбрецы, которые любя и уважая моего деда-пророка, возвещавшего народу волю бога, помогут нам в трудном положении?" Святому Сейидушшухеду никто не ответил. Лишь в шатре призыв имама услышал его шестимесячный сын, святой Али-Акпер. Выпростав руки из пеленок и заплакав, младенец ответил вполне внятно: "Отец мой, я тебе помогу!"

______________ * Зюльджанах - крылатый конь.

О святой Гусейн! Как желал бы твой раб послушный Солтануззакирин, чтобы в тот момент, когда ты просил о помощи, казаки императора были там. Они в один голос ответили бы тебе:

"Я Аби-Абдулла*, мы готовы отдать жизнь за тебя".

______________ * Аби-Абдулла - еще одно имя имама Гусейна.

Присутствующие оплакивали убитого имама, били что есть силы себя по голове, но взгляды их были устремлены на царского консула. А он, не желая показывать всем свое удивление, смешанное с презрением, закрыл лицо платком.

Сардар-Рашид и Гаджи-Самед-хан плакали по-настоящему. Многие участники траурного собрания самобичеванием довели себя до обморочного состояния.

Видя все это, консул решил про себя, что народ, барахтающийся в смрадной луже суеверия, опьяненный религиозным дурманом и фанатизмом, никогда не сможет сопротивляться колонизаторской политике царского правительства, у него на это не хватает ума и воли.

Вслед за Султануззакирином на трибуну поднялись еще четыре марсияхана, но им не удалось заставить правоверных плакать так, как это сделал Султануззакирин.

Церемония кончилась. Мусульмане, собравшиеся сюда лишь для того, чтобы показаться царскому консулу и Гаджи Самед-хану, выпить чаю, покурить кальян, послушать марсию, начали расходиться.

Консул, Гаджи-Самед-хан и я перешли в другую комнату, где воздух не был отравлен едким дымом кальяна и дыханием огромной толпы. Здесь был сервирован ужин. Нина, играя порученную ей роль, пришла приветствовать Гаджи-Самед-хана. По случаю траура она была в черном. Следуя тавризским традициям, она сначала поцеловала руку Гаджи-Самед-хану, а потом, поздоровавшись с консулом, удобно уселась в кресло и обратилась к ним обоим:

- Нет никакого сомнения, если бы не траур по имаму Гусейну, вы не осчастливили бы своим присутствием наш дом.

Гаджи-Самед-хану это понравилось, он одобрительно похлопал Нину по плечу и, гладя ей волосы, сказал:

- Молодец, доченька, молодец!

В разговор вмешался консул:

- Многие девушки хотели бы сейчас быть на вашем месте, Нина.

С полчаса они втроем оживленно беседовали, потом консул взглянул на часы, давая понять, что пора уходить. Заметив это, Нина возразила:

- Прошу вас, не смотрите на часы. Для вас и его превосходительства я собственноручно приготовила ужин. Если господин консул разрешит, мы пошлем машину старшей и младшей ханум, чтобы они тоже оказали нам честь, поужинав вместе с нами.

Консул охотно согласился.

- Я не возражаю, посылайте машину. А еще лучше - сразу же позвоните, пока машина приедет, они уже будут готовы.

В ожидании женщин снова подали чай и кальян. Гаджи-Самед-хан обратился ко мне:

- Наш уважаемый хозяин ежегодно устраивает такое траурное собрание в память имама Гусейна или это первый случай?

- В прошлом году нам помешала смута. Но теперь, когда благодаря усилиям вашего превосходительства и господина консула, в стране установились тишина и порядок, мы можем спокойно дышать и выполнять свои обязанности перед богом и его пророком. Кроме того, есть и другая причина. Нина-ханум была тяжело больна, не было надежды на ее выздоровление. Мы дали обет десять дней справлять траур по имаму Гусейну и снарядить за свой счет двадцать человек, которые изъявят желание поехать на поклонение его гробнице в том случае, если она поправится от тяжелого недуга.

Гаджи-Самед-хан поднялся, поцеловал меня в лоб и повторил мои слова консулу. Когда он произнес: "уважаемый друг наш дал обет послать двадцать человек на поклонение гробнице имама Гусейна", консул пожал мне руку:

- Это очень кстати, - сказал он. - Мы тоже намерены выбрать человек сорок - пятьдесят достойнейших и отправить их на богомолье в Кербалу. Что ж, в добрый час, начнем вместе, так будет разумнее:

Гаджи-Самед-хан тоже заявил:

- И я дал обет послать за свой счет сорок человек в Кербалу. Мы заставим господина Сардар-Рашида снарядить человек тридцать-сорок. Так и наберется больше ста паломников. Замечательно.

Я чувствовал, что постепенно приближаюсь к раскрытию интересовавшей нас тайны. Это меня очень обрадовало, но я хотел узнать все до конца.

- Ваше превосходительство, - обратился я к Гаджи-Самед-хану, - было бы очень хорошо, если бы вы поручили составить список желающих отправиться в Кербалу кому-нибудь, кто хорошо знает тавризцев. Ведь нельзя же посылать кого попало. Вот я, к примеру, из Тавриза, а знаю здесь очень немногих.

Консул слушал меня очень внимательно. По его лицу было видно, что мои слова пришлись ему по вкусу, отвечали его намерениям. Он повернулся к губернатору:

- Мысли, высказанные господином Абульгасан-беком, вполне совпадают, по-моему, с благими намерениями вашего превосходительства. Было бы очень хорошо, если бы наш уважаемый хозяин участвовал и в других мероприятиях, проводимых вами.

Гаджи-Самед-хан, не зная, что ответить на это, нерешительно заерзал на месте, оглядываясь по сторонам, и, наконец, сказал:

- Я не сомневаюсь в положительных качествах господина Абульгасан-бека. Он человек толковый, энергичный и, если господин консул на этом настаивает и господин Абульгасан-бек не возражает, я от всей души приветствовал бы, чтобы он участвовал в осуществлении наших благих намерений.

От радости я растерялся, не знал, что делать и что говорить. Еще бы! Они собирались посвятить меня в свои тайны. С почтением склонив голову, я ответил:

- Сочту за величайшую честь и счастье в точности выполнить все то, что мне поручают господин консул и его превосходительство. Я очень хорошо понимаю, что и господин консул и его превосходительство Гаджи-Самед-хан всемерно содействуют процветанию иранского народа, стремятся к его подлинному благоденствию.

В ответ на мои слова Гаджи-Самед-хан решил немного приоткрыть свои карты. Подумав, он начал, поглаживая свои длинные усы:

- Господину Абульгасан-беку небезызвестно, что революция и порожденный ею хаос совершенно подорвали нравственные устои народов Ирана. Чем дальше, тем больше попираются религия, вера, не исполняются обряды, нарушаются наши славные традиции. Наполовину сократилось количество паломников в Мекку, Медину, Мешхед, Кербалу. Народ раскололся на секты. Появились какие-то бабтисты, дехри, суфисты, бехаисты, чего доброго, скоро объявятся еще демократы и социалисты. Нам необходимо любыми способами выжечь из сознания людей всю эту ересь, заставить их соблюдать священные правила шариата. Мы должны укрепить веру. Господин Абульгасан-бек, вероятно, понимает, что эта революция, это сумасбродство не что иное как следствие вероотступничества, сотрясение основ, на которых зиждется мир. Поэтому-то так нужно опять разжечь религиозные чувства народа. Надо почаще устраивать такие траурные собрания, отправлять паломников в святые места. Только так мы сможем вернуть наш народ на путь истинный. Господин консул со мной согласен. Первым долгом надо усилить религиозную пропаганду в Тавризе, богато украсить мечети, это привлечет туда правоверных. Я решил - и клянусь, я добьюсь этого - во что бы то ни стало выбить из голов иранцев всякое вольнодумие, это порождение революции. Если сейчас мы не сделаем этого, через несколько лет от исламской веры не останется и следа, и ответственность ляжет на наши плечи. Пока не поздно, народ надо перевоспитать. Эта миссия, несомненно, не из легких. С такой задачей могут справиться не один, не два человека, необходима крепкая партия, вокруг которой объединятся все достойные, честные мусульмане. Чтобы организовать такую партию, нужны влиятельные, умеющие люди, это будет залогом ее успеха. Участие господина Абульгасан-бека будет иметь огромное значение.

Закончив излагать свой план, Гаджи-Самед-хан умолк, ожидая моего ответа. Чтобы выведать у него все до конца, я сказал:

- Я против организации партии...

Он прервал меня:

- Нет, нет, сударь, не беспокойтесь, с политикой эта партия не будет иметь ничего общего. Организовать такую партию - это моя идея. Она будет сугубо религиозной, не имеющей ничего общего с мирскими делами. Она направит свою деятельность на то, чтобы как можно скорее появился Гаим-Мохаммед*, да будет ему наш салам! Я даже придумал для нее название, в точности соответствующее ее цели. Мы назовем ее "Интизариюн", то есть партия страстно ждущих явления Гаим-Мохаммеда.