Классическая русская литература в свете Христовой правды - Вера Еремина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это всё, что зовём мы Родиной …
В своё время у В.Ф. Ходасевич совершенно правильно отметил[280], что у Есенина нигде не встречается имя “Россия”; “Русь” (очень часто), “Русия” (реже), “Расея”, “Инония”, наконец, “Русь советская”, она же – СССР; стилизированная, сплошь крестьянская, “мужицкая” Русь, о которой он мечтает!
Лермонтов по своей “Родине” – проезжает; в лучшем случае – проходит. Заметим, что в стихотворении “Родина” – нет человека; и те неназванные парни и девки, которые пляшут “с топаньем и свистом” и пьяные “мужички”, которые им “приговаривают” (видимо, припевают речитативом) – это ведь не более, как некий “предметный план” к широкому полотну “фона”.
К чести Рубцова, он в этом отношении выгодно от них отличается; у него нет исключительности: “Не порвать мне мучительной связи…”, а главное, к него во всех лучших стихах его есть человек.
Возьмём стихотворение, очень существенное, почти программное, в его наследии: “Седьмые сутки дождь не умолкает…”.
Седьмые сутки дождь не умолкает.
И некому его остановить.
Всё чаще мысль угрюмая мелькает,
Что может всю деревню затопить.
Плывут стога. Крутясь, несутся доски.
И погрузившись медленно на дно
На берегу забытые повозки,
И потонуло черное гумно.
И реками становятся дороги,
Озера превращаются в моря,
И ломится вода через пороги,
Семейные срывая якоря…
Какие здесь литературные реминисценции? – Конечно же, “Медный всадник” Пушкина, часть I-я (картина наводнения)
Неделю льёт. Вторую льёт… Картина
Такая – мы не видели грустней!
Безжизненная водная равнина,
И небо беспросветное над ней.
…………………………………
Холмы и рощи стали островами.
Опять из Пушкина! – “Дворец казался островом печальным…”
И счастье, что деревня на холмах.
И мужики, качая головами,
Перекликались редкими словами,
Когда на лодках двигались впотьмах.
И на детей покрикивали строго,
Спасали скот, спасали каждый жом
И глухо говорили: - Слава Богу!
Слабеет дождь… вот‑вот… ещё немного…
И всё пойдёт обычным чередом.
И, наконец, завещание Рубцова:
Но люблю тебя в дни непогоды
И желаю тебе навсегда,
Чтоб гудели твои пароходы,
Чтоб свистели твои поезда!
Когда хоронили Рубцова, то на черных полотнах были нарисованы две строфы:
С каждой избою и тучею,
С громом, готовым упасть,
Чувствую самую жгучую
Самую смертную связь.
И вторая строфа - вот эта:
Но люблю тебя в дни непогоды
И желаю тебе навсегда,
Чтоб гудели твои пароходы,
Чтоб свистели твои поезда!
Удивительно ее звучание – она звучит как марш под духовой оркестр, легко распевается на мотив – “Приходи ты на бал дорогая…”
Другой завещательный стих, хотя того просимого он уже не получил.
До конца, до тихого креста,
Пусть душа останется чиста!
Перед этой желтой, захолустной
Стороной берёзовой моей,
Перед жнивой, пасмурной и грустной,
В дни осенних горестных дождей,
Перед этим строгим сельсоветом,
Перед этим стадом у моста,
Перед всем старинным белым светом
Я клянусь – душа моя чиста.
Пусть она останется чиста
До конца, до смертного креста!
Ну, насчет чистоты – это судить Сердцеведцу Господу; но, во всяком случае, Рубцов взыскал душевной чистоты.
Сборник Рубцова “Зелёные цветы” вышел уже посмертно. Так же, как и Лермонтов, Рубцов не дожил до своей первой любви; была первая какая‑то мечтательная, которая не дождалась его возвращения с флота. Потом была полу семья, в которой он жить не мог: Генриетта и дочь Лена; фамилия у Лены была Рубцова и в доме ее воспитывали в уважении к отцу.
Что такое Людмила Дербина? Она была поэтессой, и хотя была не первой молодости (младше Рубцова года на три - четыре), но всё ещё ходила в поэтессах молодых; бывала на всех полуофициальных встречах, выступала со своими стихами; хотя о качестве стихов мнения расходились, но талант признавали все. Какова же настоящая ее роль в жизни Рубцова? Хотя они и не были расписаны, но в официальных заявлениях в облисполком он ее называл женой.
В этом отношении судьба Рубцова на редкость напоминает судьбу Аполлона Григорьева[281]. Известен романс Григорьева
Поговори хоть ты со мной,
Подруга семиструнная,
Душа полна такой тоской,
А ночь - такая лунная…
Аполлон Григорьев посещал семью Коршей (известные западники) и был влюблен в предпоследнюю сестру Антонину (в семье было два сына и четыре дочери), но Антонина отдала свою руку Кавелину, будущему незначительному профессору Московского университета (Грановский, уменьшенный в несколько раз).
Известна история, что младшие сестры склонны влюбляться в женихов или в ухажером своих старших сестер; и в него влюбилась младшая сестра Лидия, которая и стала его женой (взял, что мог – женился на Лидии, потому что не было Антонины). Дальше: он её споил, как и Яшин Веронику Тушнову (Есенин и Айседора Дункан спаивали друг друга). Слава Богу, что Вероника Тушнова умерла в 1964 году от рака; конец Лидии Корш, по мужу – Григорьевой, был гораздо хуже: она в пьяном виде заснула с папиросой – наделала пожар и от него сгорела.
В этом отношении Людмила Дербина Рубцова устраивала, так как вполне могла быть собутыльницей, и она у него не отнимала ни бутылки, ни стакана, в отличие от Генриетты. Людмила Дербина “пришлась” в жизни Рубцова, потому что не было лучшей; и инициатива была с ее стороны, также как у Лидии Корш.
В 1983 году вышел сборник воспоминаний о Рубцове и там есть живое свидетельство – его самого: “одна тут ко мне навяливается, желает согреть мою продрогшую душу”. Это и была Людмила Дербина. Рубцов решился, но остановка была за жильем: в Вологде у него долго не было своего жилья. Где-то в 1969 году получил место в общежитии (!) и незадолго до смерти получает квартиру. Для получения квартиры написал письмо к секретарю Вологодского обкома партии, в котором сказано: “При Вашем благожелательном участии (Вы, конечно, помните встречу с Вами вологодских и других писателей) я получил место в общежитии. Искренно глубоко благодарен Вам? Василий Иванович? за эту помощь, так как с тех пор я живу в более или менее нормальных бытовых условиях.
Хочу только сообщить следующее: первое, нас в комнате проживает трое; второе, мои товарищи по месту жительства – люди другого дела; третье, в комнате, безусловно, бывают родственники и гости. Есть еще много такого рода пунктов, вследствие которых я до сего времени не имею нормальных условий для работы.
Возраст уже не тот, когда можно бродить по морозным улицам и на ходу слагать поэмы и романы. Вследствие тех же “пунктов” я живу отдельно от жены (речь идет уже о Людмиле Дербиной) - впрочем, не только вследствие этого: она сама не имеет собственного жилья. (Людмила Дербина была разведена, у нее была девочка, которая жила у ее матери).
Среди малознакомых людей я привык называть себя “одиноким”. Главное, я не знаю, когда это кончится”.
Рубцов получил квартиру после 1969 года на улице Яшина (Яшин скончался в 1968 году). Итак, в последние месяцы у Рубцова есть квартира и для переезда он занимал деньги у Астафьевых; и есть свидетельство жены Астафьева Марии Карякиной, как он возвращал долг.
“Возвратить долг Коля пришел не один, а вместе со своей женой: оба пьяненькие, оба наспех одетые. “Я пришел вернуть долг!” - сказал он, уставившись на меня пронзительным, не очень добрым взглядом.
- Хорошо, сказала я, теперь у тебя всё в порядке? На житьё-то осталось? А то не к спеху, вернёшь потом.
- Нет, сейчас, вот.
Он вытащил из кармана скомканные рубли и трёшки, порылся в другом, пальто расстегнул. – “А можно или нельзя мне войти в этот дом (перед этим был скандал- В.Е.)? Чтоб долг отдать? - Резко с расстановкой заговорил он.
- Конечно, Коля, проходи, - посторонилась я.
- А она – талантливая поэтесса, - кивнул он в сторону своей спутницы, остававшейся на лестничной площадке этажом ниже.
- Возможно.
- И она же – моя жена.
Он опустил голову, что-то тяжело посоображал и опять уставился на меня в упор.
- Ничего-то вы не знаете! Я тоже ничего знать не желаю! - выпятился на лестничную площадку и с силой закрыл за собой дверь”.
