Книга жизни. Воспоминания и размышления. Материалы к истории моего времени - Семен Маркович Дубнов

общества и, признаться, преодолеть упадок духа в самом себе. Помню, как в те пасхальные дни, когда появилась моя статья, у меня самого посветлело на душе от этого призыва к действенной вере в лучшее будущее. Но события скоро опять омрачили душу. Даю слово автору дневника.

6 марта. …Вчера в пленуме доклад Слиозберга: скорбная летопись месяца. Наши думские депутаты были у Сазонова и Горемыкина, рассказали о военных расправах с евреями Польши и Галиции, выслушали несколько якобы сочувственных слов и заявление, что все зависит от военных властей...

17 нарта. Несколько дней все на людях: заседания, совещания, а вчера пасхальный «сейдер» в большом обществе у Винавера. Говорились бодрящие речи. Винавер поставил вопрос «ма ништане?»: чем отличается эта ночь ужасов и мрака от прежних ночей нашей истории? Я ответил историческими параллелями о четырех Египтах — фараоновском, времен Элефантины, иудео-эллинском и маймонидском — для освещения круговорота еврейской истории. Читали Гагаду, веселились, а все-таки чувствовалось, что всех точит червь переживаемой ночи ужасов...

Выселения из военного района докатились и до нас: запрещено евреям селиться на дачах в приморской полосе Выборгской губернии (Финляндия). Наши бедные депутаты мыкаются по министрам., и все идет по-прежнему.

18 марта. Пишу, точнее составляю из прежде написанного, «американский» очерк истории евреев в Польше, но как тяжело теперь писать! Порою снова тянет к личным воспоминаниям, в святая святых души, куда заглядываешь только в Иом-киппур, в дни очищения, просветления душевного.

Был с Гольдштейном (Сальв. Мавр.) у Гаркави, просил о передаче его архива в наше Историческое общество. Вспоминается, как я, еще безвестный юноша, ходил к нему весною 1881 или 1882 г., чтобы расписаться в получении пособия от Общества просвещения. Потом — как я задел его в критике и как вообще наши дороги разошлись. Прошло 30 лет, и я с ним минувшею весной встретился в собрании нашего Исторического общества, а на днях впервые переступил порог квартиры 75-летнего старца. Как все тут безжизненно! Вот могила истории! Пробовал я расшевелить мертвеца, предлагал темы маленьких научных работ (о новом хазарском фрагменте), собирание жизненного труда — все, что должно волновать и привлекать уходящего от жизни. Никакого отклика. Все мертво, как было и 30 лет назад, мертвая наука, мумия истории, зарытая в квартире-склепе среди книг и бумаг. И тут я снова убедился, что мне с этим человеком действительно не по пути, мне, для которого история — родник кипучей жизни, борьбы, творчества живого духа, источник миросозерцания, священная легенда веков...

24 нарта. Неделя тишины, в переработке польских глав истории для американского издания. Невольно мысль тянулась к завету жизни: завершению «Всеобщей истории» и других трудов. И тут впервые созрело решение: изменить программу работ второй очереди, в центре которой стояла обширная история евреев в Польше и России как отдельный труд в нескольких томах. Часть этого труда я перенесу в работы первой очереди, т. е. во «Всеобщую историю», где удвою объем польско-русского отдела на основании собранного огромного материала. Пусть уже эта «Всеобщая история», которую стараюсь довести до возможного совершенства, осуществит и старый мой обет и станет моим единственным большим трудом... Остаток жизни (я намерен) посвятить монографической разработке истории евреев в Польше и России, вместо систематического курса, который уже будет дан во «Всеобщей истории». Это не связывает как многотомный труд. Когда ангел смерти потребует, можно в любой момент сказать: я готов...

Как странно, однако, думать об этом, стоя на современном вулкане!.. С нами в России творится ужасное, а готовится еще более ужасное. Гнусный навет шпионажа отравляет души темных масс и даже многих интеллигентов. Кн. Е. Трубецкой{557} (либеральный профессор) в Москве согласился подписать воззвание русских писателей о равноправии с дикой оговоркой: чтобы евреям запрещалось жить в пограничной полосе. Некоторые радикалы против допущения еврея в деревню во избежание «эксплуатации». Вчера обо всем этом докладывали в собрании «Лиги борьбы с антисемитизмом», учрежденной Горьким{558}, Л. Андреевым и Сологубом{559}. Говорил Горький о задачах Лиги (читал по бумаге), подробно докладывали о первых ее шагах Кускова{560} и Калмыкова{561}, в прениях — депутат Керенский. Публика наполовину была из евреев, но говорили почти исключительно русские... Говорили горячо... Досталось молчащим кадетам, которые отсутствовали. Председательствовал ветеран революции Чайковский{562}, в публике была старая Вера Засулич{563}. Говорилось много смелого, нецензурного (в отсутствие полицейского чина).

Депутат Бомаш{564} рассказал мне о визите нашей депутации к министру Маклакову{565} по поводу изгнаний из пограничной полосы. Конечно, все валит на военные власти, советует не шуметь в газетах и не раздражать главнокомандующего. Министр заявил, что не может пустить массу еврейских беженцев за «черту», ибо это прорвет плотину, а потом у него, Маклакова, спросят: «Городовой! зачем ты евреев напустил во внутреннюю Россию?»

Вчера правление здешней еврейской общины отважилось на смелый шаг: послало главнокомандующему письмо с протестом против обвинения евреев в шпионаже и вытекающих отсюда зверств (в Полтаву сосланы 70 еврейских заложников из Царства Польского). Поможет ли? Здешних евреев наконец пробрало запрещение селиться на дачах на всем побережье Финского залива... Ныне все проводят праздничные каникулы узниками города.

4 апреля. Вчера кончил «американскую» переработку, превратившуюся в сложную работу с значительными прибавлениями к тексту отдела XVI—XVIII вв. Отослал в Америку, а душа неспокойна: дойдет ли при нынешнем военном пиратстве на морях?

Умер Перец. Совещались о соединенном траурном собрании представителей всех обществ. Доклад о «Хасидизме в творчестве Переца» требовали от меня, но я уклонился, так как в последние годы не следил за мистико-символическими писаниями Переца. Вспомнились острые углы в наших литературных отношениях, особенно последняя встреча в 1911 г.

7 апреля. Опять перекладываю источники и литературу на специальном столике: перехожу в эллинский период. И тянется при этом обычная, насыщенная тоскою песенка пахаря мысли... Длинные сумерки, предвестники белых ночей, смотрят в окно, и кажется вот-вот «раздастся над вселенной песнь торжественных времен», песнь весны, зов в поле, в лес. «Зачем отравили вы песню мою?..»

8 апреля. Какое-то особенно теплое, солнечное утро. Недавно явилась мысль посетить в это лето Мстиславль, поездить по Сожу и Днепру, побывать в районе Гомеля и Речицы. Сегодня посетил меня С. Гурвич (писатель), недавний берлинец, и предложил мне пожить в июне в его доме на окраине Гомеля. Возможно, что так разрешится летний вопрос, что скоро побываю на могилах юности и позднейших юных порывов... Для меня это приобщение к былому — религиозный акт...

12 апреля, сумерки. Шагаю взволнованный по