Измена командармов - Андрей Владиславович Ганин

сильно освещенную полосу дороги и тогда только увидели, что за нами тянулся санитарный обоз. Как только он вошел в освещенную полосу, раздалось три взрыва, — советская артиллерия выпустила три тяжелых снаряда, попавших в цель. Много санитарных повозок взлетело в воздух, были убитые и раненые.

В этом месте беженцев, разных повозок и автомобилей, отступающих венгерских и немецких частей скопилось так много, что явилась немецкая жандармерия и начала регулировать движение.

Все вытянулось в одну длинную нитку на несколько десятков километров, и никто из общей линии не имел права выехать ни вперед, ни назад. Ожидая своей очереди, мы вдруг увидели нашего инженера на белой лошади, обрадовались, снова прицепились к его повозке и всю дальнейшую дорогу до Wolckenbruck уже были вместе. Дорога шла через дефиле, сильно укрепленные; было срублено много соснового леса и из толстых бревен сделаны баррикады.

Русские авангарды шли за нами по пятам — всего в пяти-шести километрах, и мы постоянно слышали перестрелку. Весь день мы были в движении, к вечеру сделали небольшой отдых, часа на два с половиной, а затем снова пошли, так как красные сильно наседали.

Закупорка на дорогах была колоссальной. Обоз по мере движения очень увеличивался. Немецкая жандармерия носилась от одного края к другому, стараясь восстановить порядок, но это ей мало удавалось.

Остановившись в одной деревне, я, полусонный и усталый, пошел поискать продуктов. Переходя дорогу, я внезапно почувствовал сильный толчок, зашатался и упал и тут же увидел немецкого жандармского офицера, лежащего на земле, ругающегося и кричащего на меня. Оказалось, что он, чтобы не задавить меня, сделал такой крутой поворот, что вылетел из своего мотоциклета, а не сделай он этого — я был бы раздавлен.

Наконец, наш обоз тронулся дальше, и в колонну влились еще венгерские жандармы и противовоздушная батарея, имевшая четыре орудия. Около двенадцати часов дня нас атаковала советская эскадрилья. Местность, по которой мы шли, была ровной, открытой — голая степь. Спрятаться было негде. Венгерская батарея открыла огонь и сразу сбила два советских аэроплана, пилоты которых вынуждены были спуститься на парашютах и были взяты в плен, один из них — женщина.

В середине апреля мы подошли к городу Кирхберг[1510], где я и Таня получили продовольственные карточки. Выйдя из бюро, мы стали поджидать попутный автомобиль, и с нами того же автомобиля ждал венгерский доктор с женой и множеством мелких пакетов. Быстро погрузив в подошедшую машину наши вещи, я помог Тане сесть в него, а сам остался ждать, пока доктор погрузит свои вещи. Немцы начали ворчать и, в конце концов, объявили, что ждать больше не будут. Доктор, окончив погрузку, соскочил с автомобиля, чтобы помочь жене взойти в него, но в это время автомобиль тронулся, я вскочил туда уже на ходу, доктор с женой остались на дороге, а их вещи поехали с нами. Из разговоров немцев я понял, что они сделали это нарочно, мстя венграм за то, что вторая венгерская армия перешла на сторону красных. Проехав с полкилометра, немцы постепенно выбросили из машины все вещи доктора — двенадцать пакетов, которые оказались разбросанными на протяжении полутора или двух километров; очень сомнительно, чтобы доктор мог собрать их, тем более что по обочинам дороги тянулось болото и рос кустарник.

Несмотря на то что стемнело, нам приказано было двигаться дальше, ибо красные сильно нажимали. О ночлеге не могло быть и речи. Наш обоз был официальным: он был включен в немецкую колонну, имевшую своего начальника, приказания которого должны были исполнять и мы. Позади нас ехал венгерский барон с сестрой в очень нагруженной бричке. Барон, которому было лет пятьдесят шесть, сидел на самом верху, а его сестра — внизу, с кучером. Дорога шла лесом, и с одной ее стороны тянулся крутой обрыв, а кроме того, она часто пересекалась ручьями и речками. Сделалось холодно. Сзади слышалась сильная ружейная перестрелка. Приказано было ускорить ход. Мы взъехали на небольшой мост, и там у нашей телеги сломалось колесо, телега накренилась, налево и остановилась. Ночь была очень темной, и кучер барона, не заметив нашей остановки в кромешной тьме, полным ходом налетел на нашу тележку. Сильный толчок выбросил лежавшего наверху и дремавшего барона из брички, он перелетел слабые перила моста и упал прямо в воду.

Барон так испугался, что, стоя в воде, не издал ни одного звука. Сестра барона, очнувшись и не увидев в бричке своего брата, стала кричать:

— Имре! Дорогой братец, где ты?

В ответ послышался глухой, хриплый голос барона:

— Дорогая сестрица! Я упал в воду и стою в ней по грудь. Дальше идти боюсь — здесь очень глубоко. Спаси меня! Я не умею плавать!

Прибежали люди, вытащили бедного барона, выглядевшего плачевно: мокрый, дрожащий… Было начало апреля и в горах очень холодно. У барона, как говорится, зуб на зуб не попадал. К счастью, обоз проезжал деревню. Злосчастного барона увели в первую же хату, обсушили и отогрели. Мы починили колесо, провозившись до трех часов ночи, а потом измученные, сонные и голодные двинулись дальше. Утром узнали, что одна телега с крестьянской семьей упала в овраг восьмиметровой глубины. Двое детей были убиты, трое взрослых — тяжело ранены.

После тяжелого недельного похода, мы подошли к городу Steyr[1511], где имелись большие фабрики и заводы. Это было самое опасное место в Австрии: город почти каждый день бомбили. Мы должны были обязательно здесь остановиться, чтобы получить продовольственные карточки. Мы приехали поздно вечером, бюро было закрыто, но сторож предложил нам переночевать во дворе, однако мы, несмотря на полное переутомление, отказались и отъехали на полкилометра от города. И хорошо сделали: ночью сильнейшие взрывы потрясли воздух — весь город был снесен с лица земли, не осталось камня на камне. Утром, отправившись за продовольственными карточками, мы не нашли бюро. Один горожанин, узнав, что мы ищем, указал на груду еще дымящихся развалин:

— Оно больше не существует. Ночью весь состав с продовольственным материалом погиб при бомбардировке. Вот, оно было здесь.

Хорошо, что мы не остались ночевать во дворе «Картенштелле»!

Через три дня мы подошли к городу Гмунден, где должны были расстаться с нашим инженером и снова собственными силами тянуть нашу тележку. Инженер имел специальную задачу доставить продовольствие своей семье в Коклабрюк. Здесь он должен был остаться и ожидать окончания войны.

Не доходя пяти километров до города, мы остановились на ночлег. Тут уже встречались югославские беженцы. Ночь была очень холодной, поэтому, оставив тележку во