Женщины средиземноморского экспресса. Книги 1-3 - Жюльетта Бенцони
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Глупость какая! Разве мы не… спим вместе?
– О, да! – с горечью откликнулся он. – Я нашел в себе силы, чтобы сделать тебя женщиной, но это получилось так неуклюже! Раньше я не знал, что слишком бьющая в глаза красота может ослепить мужчину, как вспышка молнии; муж из меня получился дрянной…
Александра медленно приблизилась к нему и взяла за руки.
– Джонатан, ответь на один вопрос, если это только возможно.
– Да, если возможно…
– Думаю, да. Ты любишь меня?
– Вот это вопрос!
– Наверное, он неправильно задан. Как ты меня любишь?
– Как идиот! Не принимай это на свой счет. Как передать тебе уныние моих одиноких ночей? Знаешь ли ты, о чем я думал, когда наблюдал по вечерам, как ты снимаешь свои кольца, браслеты, ожерелья, как распускаешь волосы? Я боролся с собой, чтобы не наброситься на тебя, не сорвать с тебя одежду, не овладеть тобой прямо на ковре. Но я так боялся вызвать у тебя страх! Ты бы приняла меня за ненормального-Александра прыснула:
– Нет, за влюбленного! Конечно, немного не в себе, но, кажется, именно об этом и мечтают все до одной женщины. Ты прав: выходя замуж, я была еще очень молода. Я тоже боялась… Мне говорили, что я должна выполнять все требования мужа, в том числе самые неожиданные, и я так и поступала, сожалея лишь, что моему замужеству недостает… полета. Но ведь не впервые же в жизни тебе пришлось заниматься любовью?
– С девицей – впервые! И к тому же с такой красавицей…
– Тогда, может быть, мы можем начать все сначала?
Он бросился к ней, и она почувствовала, что он весь дрожит. Он неуверенно обнял ее за плечи, но она вскрикнула от боли, и он отпрянул.
– Прости меня! – Он не знал, куда деваться от досады. – Я забыл, что ты тоже пострадала от рук этой кошмарной женщины, поэтому и причинил тебе боль.
– Ты и это знаешь? – прошептала испуганная Александра.
– Разумеется! Когда корабль отдавал швартовы, я сидел в баре в компании твоего чудесного дядюшки, который будет теперь и моей родней. Ты и представить себе не можешь, как много можно узнать всего за одной рюмкой виски!
– Теперь стыд гложет меня, – прошептала она со слезами на глазах. – Маньчжурка поставила на мне клеймо, как на корове… Разве вы сможешь с этим смириться?
– Смогу, и гораздо лучше, чем ты, ибо знаю, что жестокости женщин нет пределов. Покажи мне свою рану, милая!
– Что?! Ты хочешь?..
Он подошел к ней, обвил руками за талию и припал лицом к ее шее, осыпая ее поцелуями.
– Я сам тебя раздену, любимая, как должен был поступить уже в брачную ночь. Обещаю, я буду очень аккуратен…
Спустя мгновение каюта, едва освещенная неяркой лампочкой под розовым абажуром, огласилась счастливыми стонами. Поднялся ветер: «Лотарингия» вышла в открытый океан. Волны подбрасывали трансатлантический лайнер, а заодно с ним – и разворошенную постель, в которой Александра познавала на собственном опыте то, о чем слышала со всех сторон: что тело ее буквально создано для любви…
Каррингтоны не показывались на палубе на протяжении всего плавания.
За несколько дней до Рождества в усыпанной цветами, освещенной тысячами свечей церкви Мадлен герцог де Фонсом сочетался браком с мисс Корделией Хопкинс. Это стало главным светским событием парижской зимы и собрало цвет европейской аристократии и немало видных американцев. Все сожалели об отсутствии на церемонии брата новобрачной, однако Джонатана Каррингтона только что назначили судьей Верховного суда США, и он с молодой женой осваивал один из чудеснейших особняков Вашингтона; поговаривали к тому же, что Александра в последнее время стала необычно бледна, что предвещало интересное событие.
Злые языки, обожающие сплетни и скандалы, были, однако, прикушены: отсутствующих Каррингтонов представляли на свадьбе мадам и месье Никола Риво; через них они передали в подарок новобрачной водопады бриллиантов. Все устроилось как нельзя лучше: Питер Осборн, недавний жених Корделии, которому показали от ворот поворот, не выждав даже недели, предложил руку, сердце, состояние и яхту юной русской нигилистке, светленькой, как пшеничное поле, которую он подобрал на Бродвее, будучи в подпитии, и которую с увлечением знакомил с прелестями капитализма.
На следующий день после свадьбы Делии маркиз де Моден получил коротенькое письмо на бумаге с вензелями: «Счастье существует. Вы были правы…» И подпись: «Александра».
Старый ухажер, зажмурившись, долго вдыхал аромат крохотного кусочка бумаги. Потом, прикоснувшись к листу губами, он чиркнул спичкой и поджег, чтобы посмотреть, как он рассыпается пеплом в сосуде из оникса.
Он немного постоял перед зеркалом, пожал плечами, вынул из вазы белую гортензию, вставил ее в петлицу фрака и вышел к экипажу, приняв у лакея цилиндр, плащ и перчатки.
– Ждать ли мне господина маркиза? – почтительно окликнул его старый слуга.
– Нет, Гюстав, идите спать. Я, видимо, вернусь довольно поздно…И действительно, этим вечером маркиз де Моден ужинал у графини де Монтебелло, одной из самых очаровательных женщин во всем Париже; затем он намеревался заглянуть к «Максиму». Для того, чтобы выбросить из головы ту, которую он именовал про себя «красавицей американкой», ему требовалось оказаться в окружении самых обольстительных парижанок и погрузиться в бурное веселье, пусть даже не очень искреннее.
Разве не глупость – сердечное томление в его возрасте? Впрочем, сердцу двадцатилетнего не прикажешь…
Жюльетта Бенцони
3. Манчжурская принцесса
«Нельзя идтии любоваться звездами, когда в твоем ботинке камень».
Лао Цзы
Пролог
Июль 1918
Вокзал в Шалон-сюр-Марн...
Вдоль платформы длинной лентой вытянулись двадцать три вагона санитарного поезда, который вот-вот должен был тронуться. Занимавшиеся погрузкой раненых санитары оказывали им последние услуги, прежде чем передать на попечение медицинского персонала поезда, где позаботятся о них до Лиона.
Весь день стояла жара, все вокруг было налито тяжестью. К пяти часам вечера разразившаяся гроза принесла долгожданную прохладу, с облегчением воспринятую всеми. Можно было уже дышать и, несмотря на то, что приходилось утирать пот со лба и шеи, постепенно возвращалось хорошее настроение. Повсюду мелькали белые одеяния санитарок, и надо признать, в этом была своеобразная красота. Казалось, что кровавой бойне наступает конец. То, что США вступили в войну, коренным образом изменило ситуацию, принеся мощную поддержку союзникам. Был, правда, момент, когда думалось, что все потеряно: «Толстуха Берта» уже стреляла по Парижу, а немецкий лагерь располагался в 60 верстах от столицы. 15
