Кортни. 1-13 (СИ) - Смит Уилбур

Закончили через час. За это время Фэган успел исписать половину записной книжки, а фотограф проявил пару десятков пластинок с охотниками и их трофеями. Репортеру не терпелось поскорее отдать записи машинисту, чтобы затем отправить их с курьером в Найроби для срочной пересылки редактору в Нью-Йорк. Расставаясь с журналистом, Кермит неожиданно спросил:

— Вы знакомы с моим отцом?

— Нет, сэр, не знаком. Но должен сказать, что я один из самых горячих его поклонников.

— Приходите ко мне завтра в главный лагерь. Я вас представлю.

Польщенный оказанной честью, Фэган рассыпался в благодарностях.

— Что это с тобой? — поинтересовался Леон, когда газетчики отъехали. — У меня сложилось впечатление, что ты недолюбливаешь четвертую власть.

— Так оно и есть, но их лучше иметь среди друзей, чем среди врагов. Когда-нибудь такой человек, как Фэган, еще может пригодиться. А он передо мной в долгу.

В лагерь въехали ближе к вечеру, и там, как оказалось, их никто не ждал. Президент, всегда отличавшийся отменным здоровьем, полностью оправился от последствий злосчастного банкета по случаю Дня благодарения и, сидя под деревом у своей палатки, читал одну из своих любимых книг, «Записки Пиквикского клуба» в кожаном переплете. Переполох, вызванный триумфальным возвращением сына, заставил его отвлечься. Все, кто был в лагере — а таковых набралось около тысячи человек, — сбежались приветствовать вернувшихся охотников. Их обступили плотным кольцом — каждый хотел взглянуть на бивни и голову носорога.

Тедди Рузвельт отложил книгу, поправил очки в стальной оправе, поднялся со стула, разгладил рубашку на животе и отправился выяснять, в чем дело и что вызвало такой ажиотаж. Толпа почтительно расступилась перед ним. Кермит соскочил с седла и бросился к отцу. Они тепло поздоровались, после чего президент взял сына за локоть.

— Мой мальчик, тебя не было почти три недели, и я уже начал беспокоиться. Так что показывай, с чем вернулся.

Они подошли к носильщикам, успевшим разложить трофеи для всеобщего обозрения. Леон остался в седле, откуда поверх голов собравшихся хорошо видел президента и мог наблюдать, как меняется выражение его лица.

А оно менялось. Снисходительный родительский интерес сменился удивлением, как только Рузвельт увидел лежащие на земле бивни. В свою очередь, удивление уступило место смятению, когда он оценил размеры добычи. Президент отпустил руку сына и медленно прошел вдоль трофеев и остановился. Он стоял спиной к Кермиту, но Леон видел, как смятение и растерянность вытеснили зависть и злоба. Он вдруг понял, что того положения, которое занимал Рузвельт-старший, того авторитета и уважения, каким он пользовался, мог достичь только человек, для которого в любом соперничестве есть только одно место — высшее. В любой сфере приложения сил Тедди привык добиваться наилучших результатов, в любой компании — быть первым. И вот теперь ему предстояло смириться с тем, что его обошли.

Некоторое время президент стоял перед трофеями, заложив руки за спину и ничего не говоря, — только хмурился и кусал кончики усов. Потом лицо его прояснилось, и он с улыбкой повернулся к сыну. И в этот момент Леон проникся к нему глубочайшим уважением — какой самоконтроль! Какая власть над эмоциями!

— Великолепно! — воскликнул президент. — Лучших бивней у нас еще не было и, уверен, не будет до конца экспедиции. — Он снова взял Кермита за руку. — Я горжусь тобой, мой мальчик. Горжусь по-настоящему. А теперь скажи, сколько выстрелов ты сделал, чтобы добыть эти замечательные бивни?

— Об этом, отец, тебе лучше спросить моего охотника.

Все еще держа сына за руку, Рузвельт повернулся к Леону.

— Итак, мистер Кортни, сколько было выстрелов? Десять, двадцать или больше? Скажите нам всем.

— Ваш сын убил трех слонов тремя выстрелами, — ответил Леон. — Все три в голову.

Рузвельт пристально посмотрел в глаза Кермиту, потом сгреб его в объятия и крепко стиснул.

— Я горжусь тобой. И я счастлив.

Через плечо президента Леон видел сияющее лицо Кермита. Сам он испытывал смешанные чувства: к радости за друга примешивалась горечь. «Вот если бы мой отец смог когда-нибудь сказать такие же слова обо мне, только он никогда их не произнесет».

Между тем Рузвельт разжал наконец объятия и, отстранившись, но держа сына обеими руками за плечи, улыбнулся и с легким прищуром сказал:

— Будь я проклят, если не произвел на свет настоящего чемпиона. Расскажешь все сегодня за обедом. Но прежде… мой нос подсказывает, что тебе надобно принять ванну. Ступай и приведи себя в порядок. — Он взглянул на Леона: — Мистер Кортни, я буду рад, если и вы почтете нас своим присутствием. Скажем, в половине восьмого?

Пока Леон скоблил бритвой заросшие густой темной щетиной подбородок и щеки, Ишмаэль до краев наполнил горячей, пахнущей дымом водой оцинкованную ванну. А когда порозовевший хозяин вышел из нее, его ожидало большое, нагретое у костра полотенце. На кровати лежала чистая отутюженная одежда, а под ней стояли начищенные до блеска сапоги.

Спустя некоторое время причесанный и напомаженный Леон направился к большой, похожей на цирковой шатер палатке-столовой. Опасаясь опоздать на обед к президенту, он вышел на полчаса раньше. У палатки Перси Филипса его окликнул знакомый голос:

— Леон, зайди на минутку.

Он откинул полог и, пригнувшись, вошел. Перси, сидевший со стаканом в руке, указал ему на свободный стул.

— Присаживайся. Стол у президента сухой, крепче клюквенного сиропа там ничего не предложат. — Он недовольно поморщился и указал на стоявшую на столике бутылку. — Подкрепись заранее.

Леон плеснул в стакан виски — ровно на два пальца — и добавил речной воды, которую сначала вскипятили, а потом охладили. Пригубил.

— Эликсир! К этой штуке можно пристраститься.

— Не беспокойся — ты себе такое позволить не можешь. По крайней мере пока. — Перси протянул стакан. — Добавь-ка и мне тоже. — Леон добавил. — Ну, твое здоровье!

— Вперед, стрелки! — ответил Леон.

Выпили с удовольствием, наслаждаясь восхитительным вкусом виски.

— Между прочим, — сказал Перси, — я уже поздравил тебя с последним успехом?

— Не припоминаю, сэр.

— Черт возьми, а я был уверен, что поздравил. Старею, должно быть. — В его глазах запрыгали озорные искорки. Глаза у Перси были ясные и пронзительно-голубые, как горные озерца на морщинистом, прокаленном солнцем лице. — Ладно, тогда слушай хорошенько. Скажу только раз, больше повторять не стану. Сегодня ты отличился. Как говорится, заслужил шпоры. И я чертовски тобой горжусь.

— Спасибо, сэр, — с чувством поблагодарил Леон.

Поздравление старого охотника тронуло его сильнее, чем можно было ожидать.

— На будущее — просто Перси.

— Спасибо, сэр.

— Перси.

— Спасибо, Перси.

Выпили еще. Помолчали. Потом Перси продолжил:

— В следующем месяце — ты, наверное, знаешь — мне стукнет шестьдесят пять.

— Никогда бы не подумал.

— Не подумал бы… черта с два. Небось считал, что мне уже девяносто. — Леон открыл было рот, чтобы возразить, но Перси остановил его. — Сейчас, может, и не самое лучшее время трогать эту тему, однако я чувствую, что начинаю сдавать. Ноги уже не те. Прохожу милю, а кажется, все пять протопал. Два дня назад промахнулся по антилопе с сотни ярдов. Нужен помощник. Вот я и подумываю взять партнера. Младшего партнера. Я бы даже сказал, очень младшего.

Леон сдержанно кивнул, ожидая продолжения.

Перси достал из кармана охотничьи часы, откинул крышку с гравировкой, посмотрел на циферблат, убрал часы, допил виски и поднялся.

— Негоже заставлять президента ждать. Тем более что поесть он любит. Если б еще и к выпивке был расположен… Ну да ладно, это мы переживем.

На обеде присутствовало десять человек. Стол накрыли в большой палатке. Почетные места по обе стороны от президента достались Кермиту и Фрэнку Селоусу. Леона посадили на самый дальний от хозяина стул. Тедди Рузвельт был прирожденным рассказчиком. Красноречие, энциклопедические знания, могучий интеллект, заразительная жизнерадостность, неотразимое обаяние — всего этого у него было в избытке. Какой бы темы он ни касался, какой бы предмет ни затрагивал — от политики и философии до орнитологии, от тропической медицины до антропологии, — ему удавалось одинаково очаровать и увлечь аудиторию. В какой-то момент Леон поймал себя на том, что, слушая анализ текущей политической ситуации в Европе, совершенно позабыл о стынущем на тарелке стейке из антилопы канны. Примерно о том же говорил с ним несколько месяцев назад Пенрод Баллантайн, когда они сидели у костра после охоты на бородавочника.