Труды - Антоний Блум

Вот, пожалуй, все, что я могу сказать вам о притчах. Не знаю, пригодится ли вам что-либо из сказанного, и если у вас есть вопросы, я могу попробовать ответить на них.

Как понимать слова: «Имеющий уши да слышит»? Христос в каком-то смысле не хотел, чтобы люди понимали?

Нет, я думаю, Он хотел, чтобы они понимали то, к пониманию чего они уже созрели. Одна из проблем, с которой мы сталкиваемся в жизни, возникает из-за того, что мы сталкиваемся с вещами, которые превосходят нас, а нам кажется, что мы их понимаем, потому что головой – да, понимаем. Но они остаются совершенно бесплодными в нас, и из-за того, что мы думаем, будто поняли их, мы никогда не переходим из мира фантазии в реальность. Христос предлагал Свое учение и Свои притчи так, чтобы каждый человек мог понять их на уровне собственной зрелости. Он не предлагал интеллектуальных построений, которые могут быть поняты только умственно и отложены в уме, в памяти как интересный материал.

Я помню, очень давно один из моих воспитанников спросил меня в летнем лагере, что ему читать о духовной жизни. И я ответил: «Читай „Добротолюбие“{209}»! В каком-то смысле это был самоочевидный ответ, это очень практично, в нем все есть. Я упомянул об этом при одном старом священнике, отце Сергии Четверикове, и он мне сказал: «Никогда не говори так!» Я удивился: «Что вы имеете в виду? Я посоветовал читать самую лучшую книгу, какая только есть!» И он ответил: «Да! У него возникнет иллюзия, будто умом он все понял. В лучшем случае он станет, словно обезьяна, подражать примерам, которые вычитает там. Он станет прошколенной обезьяной, он никогда не поймет самую суть вещей, но то, что он прочитает о них не вовремя, станет помехой, не даст ему прочесть и понять эти вещи, когда он достаточно созреет для них».

Я думаю, имеющий уши слышать, да слышит (напр., Мф 11:15) подразумевает вот это. Христос не старается навязать умственное понимание, Он дает образ, и вы воспринимаете из него столько, сколько способны воспринять. И потому что вы восприняли его всем своим нутром, всем своим опытом жизни, всей чуткостью своего сердца, всей своей способностью понимать и себя, и всех и вся, вы сможете применить его. Потому что, если сказать некоторые вещи слишком рано, это ничего не даст.

Поясните, пожалуйста, притчу о десяти девах со светильниками.

Это трудная притча (Мф 25:1-13), потому что в каком-то смысле, если мы честны и не слишком благочестивы, то у нас бóльшую симпатию вызывают несчастные неразумные девы, которых выгнали вон, а не мудрые девы, которые отказались поделиться с первыми елеем для светильников.

Мне кажется, суть притчи в том, что, если вы идете навстречу Господу, внутри у вас должно быть горючее, которое поддержит пламя; если внутри у вас ничего нет, кроме порыва «я хочу встретить Его», если, кроме этого, вы абсолютно пусты, без содержания, поделиться с вами елеем невозможно. Невозможно в один миг передать человеку зрелость. Но я не смею утверждать, что правильно понимаю эту притчу, меня всегда несколько отталкивали мудрые девы…

Первые прошения Молитвы Господней{210}

Молитву Господню, Отче наш, мы употребляем ежедневно; на службах она повторяется неоднократно. И некоторые люди находят, что она очень проста, несложна, и произносят ее как нечто естественное и простое, а некоторые (в их числе и я) находят эту молитву одной из самых трудных молитв нашего православного и общехристианского обихода. Она трудна тем, что это единственная молитва, которую нам дал Господь Иисус Христос; в сущности, кроме Него, никто не может сказать ее полностью, всем своим существом.

Это молитва сыновства – полного, совершенного, неограниченного сыновства. Вместе с этим она нам предложена, потому что мы, как говорит апостол Павел, делаемся сынами Божиими, бываем приняты Богом, мы призваны постепенно вырасти в полную меру того сыновства, которое мы видим осуществленным и прославленным во Христе.

И вот мне хочется сегодня продумать с вами вновь основные положения этой молитвы.

Как мне кажется, начало этой молитвы: Отче наш, Иже еси на небесех. Да святится имя Твое. Да приидет Царствие Твое. Да будет воля Твоя яко на небеси и на земли – может произнести всем сердцем, всем умом, всем существом, всей жизнью и всей смертью только Господь Иисус Христос. Все мы, когда произносим эти слова, молим Бога о том, чтобы это случилось; Христос в Своем воплощении, Сын Божий, ставший Сыном Человеческим, не только молился, чтобы это случилось, но всем Своим бытием это осуществлял. Мы призваны к тому же, но расстояние между мечтой и делом, между желанием и осуществлением, между тем, что мы собой представляем, и тем, к чему мы призваны, очень велико. И вот давайте подумаем, что значат различные слова, различные предложения этой молитвы.

Мы начинаем эту молитву словами Отче наш, мы дерзаем называть Небесного Бога Отцом. И когда я говорю «дерзаем», я только повторяю те слова, которые мы произносим в Литургии перед этой молитвой{211}. Мы просим Бога, чтобы Он нам дал неосужденно, со дерзновением произнести эту молитву. Потому что, опять-таки, назвать Бога Отцом в полном смысле этого слова может только Тот, Который является для Него подлинно, истинно Сыном – не пасынком, не блудным сыном, а Сыном в полном смысле этого слова, таким Сыном, о Котором Христос говорит: Видевший Меня, видел Отца (Ин 14:9), о Котором святой Василий Великий говорит, что Он – Христос – является как бы печатью, раскрытием перед нами самого Бога непостижимого, является ликом невидимого Бога{212}.

И когда мы говорим Отче наш, мы должны бы отдавать себе отчет в том, что можем называть Его Отцом, лишь поскольку соединены с Единородным Его Сыном, ставшим Сыном Человеческим. Мы только потому можем называть Бога Отцом, что Сына Его мы приняли как своего Бога, как своего Спасителя, как своего Учителя и одновременно путь, которым идет Христос, приняли как свой собственный путь: решились в жизни быть как бы Его живым присутствием. Но в полном смысле мы этого сказать не можем, потому что грешны, потому что сознание в нас двоится, потому что воля наша колеблется, потому что наше желание направлено и на добро, и на зло. Апостол Павел об этом признается в своих посланиях. Он говорит, что чувствует в себе два закона: закон жизни и закон смерти, что в нем воюют как бы две силы, что то добро, которого он хочет, он не творит, а зло, которое ненавидит, творит все время (Рим 7:15-23). Если он это говорил, то, конечно, мы должны это сознавать и признавать еще в большей мере.

Как в таком случае можем мы обратиться к Богу и назвать Его Отцом? Только, мне кажется, если признаем себя блудными детьми, если признаем, что мы – блудные сыновья и дочери, но взываем к Нему из далекой страны, где мы заблудились, или с полпути в отчий дом, или, может быть, у самых врат этого дома.

Вы наверно все хорошо помните, как блудный сын из притчи, полный молодой, дерзновенной, неразумной силы, обратился к своему отцу и сказал ему: отдели мне сейчас то, что мне достанется после твоей смерти (Лк 15:12). Он, вероятно, сказал это гораздо более резко или, во всяком случае, подумал гораздо более жестоко: не ждать же мне, пока умрет отец! Он еще полон силы; он, правда, немолод, годы идут – но и мои годы идут! К тому времени, когда он умрет, во мне остынет жизненная сила, погаснут желания, голод по такой жизни, какой в отчем доме я не могу испытать. Сговориться бы с отцом, что он умер для меня, что его для меня больше нет. И пусть он мне даст то, что трудом, всей своей жизнью он собрал, чтобы брат и я унаследовали богатство. Он мне не нужен, мне нужны только плоды его трудов. И отец его наделил этим богатством, отдал его долю.

Не в том же ли мы положении? Мы от Бога принимаем все, бытие нам дано, жизнь нам дана, познание Бога нам дано, все то, что мы собой представляем, нам дано: и тело, и ум, и сердце, и воля, и родные, и друзья, и красота мира – все, что наше, является не чем иным, как даром Божественной любви или человеческой любви, которая изливается на нас. И мы все это принимаем, порой даже благодарим: на одно мгновение останавливаемся вниманием и говорим Богу: «Спасибо Тебе, Господи!» или человеку: «Спасибо тебе за любовь, за дружбу, за то, что ты для меня сделал». А потом все, что нам дано и Богом, и людьми, берем и уносим с собой.

Как бы мы ни старались, мы все время находимся на положении блудного. Поскольку в нас есть раздвоенность, пока мы не цельны, пока мы не всецело как бы вкраплены в Божественную жизнь, пока она не бьет ключом в нас, исключая всякую другую жизнь, мы на положении блудного сына или блудной дочери. И говоря Богу нашему, Творцу, Промыслителю, Спасителю, Жизни нашей: Отче! – мы должны отдавать себе отчет, что еще не выросли в ту меру, изнутри которой Христос называл Бога Своим Отцом – и нашим Отцом. Ведь в Евангелии от Иоанна Он говорит: иду ко Отцу Моему и Отцу вашему, Богу Моему и Богу вашему (Ин 20:17).