Нейромант. Трилогия «Киберпространство» - Уильям Форд Гибсон

с ума, – говорил он, – твари же из киберпространства – духи, призраки, не важно, что они такое, – обитают там лишь последние лет семь-восемь, не более.

Бобби верил старым ковбоям. Тем, кому он покупал выпивку в «Джентльмене-неудачнике» всякий раз, когда карьера Энджи приводила их в Муравейник. Старики считали, что лоа появились не так давно, они вроде как новоприбывшие. Старые ковбои жили прошлым, когда решительность и талант были единственными решающими факторами в карьере компьютерного виртуоза. Впрочем, Бовуар возразил бы на это: мол, для того чтобы иметь дело с лоа, решительности и таланта требуется не меньше.

– Но они же приходят ко мне, – возражала она. – И мне не нужна дека.

– Это то, что у тебя в голове. То, что сделал твой отец…

Бобби рассказал ей, на чем сошлись старые ковбои: мол, однажды настал такой день, когда все изменилось, – хотя существовали разногласия относительно того, как и когда.

«Когда Все Изменилось»[91] – так они называли это событие или этот день, и однажды Бобби заставил Энджи загримироваться и привел ее в «Неудачник», чтобы она сама послушала стариков. Вокруг бара суетились агенты из службы безопасности «Сенснета», которых даже на порог не пустили. То, что охрана осталась за дверью, произвело на нее тогда большее впечатление, нежели разговоры стариков. Ковбои облюбовали «Джентльмен-неудачник» еще во времена войны, которая ознаменовала рождение новой технологии. Тогда в Муравейнике не было другого места для сбора криминальной элиты – хотя, когда Энджи появилась здесь, вся элитарность наводила скорее на мысль, что завсегдатаи бара в большинстве своем давно ушли на покой. В «Неудачнике» уже не толклись крутые ребята из молодых, но некоторые из них приходили сюда послушать.

И вот теперь, в спальне дома в Малибу, Энджи вспомнила эти истории о том, «Когда Все Изменилось», понимая, что некая часть ее сознания мучительно пытается найти место стариковским байкам и воспоминаниям в коллаже из обрывков ее собственной жизни и истории семейства Тессье-Эшпулов.

3-Джейн была нитью накаливания, Тессье-Эшпулы – слоем нагара. Дата ее рождения была официально зарегистрирована тем же днем, что и рождение девятнадцати ее клонированных братьев и сестер-близнецов. «Расследование» Беккера стало еще более нервозным, когда 3-Джейн была выношена в чреве очередной суррогатной матери и вышла на свет посредством кесарева сечения в хирургическом отсеке «Блуждающего огонька». Критики соглашались: 3-Джейн явилась для Беккера чем-то вроде спускового крючка. С рождением 3-Джейн фокус документального фильма незаметно сместился, являя новое усиление напряженности, прогрессию одержимости – как бы некое чувство греха, что отмечали многие критики.

3-Джейн стала центром внимания, капризной жилкой золота в гранитном массиве семьи. Нет, подумала Энджи, не золота, а серебра, тусклого и сумасбродного. Изучая снимок 3-Джейн и двух ее сестер, сделанный китайским туристом у озера возле какого-то отеля во Фрисайде, Беккер неизменно возвращается к глазам 3-Джейн, рассматривает выемку ключицы, хрупкие запястья. Физически сестры совершенно идентичны, и все же нечто выделяет 3-Джейн. И попытка Беккера докопаться до природы этой особенности превращается в основной посыл всего фильма.

По мере того как расширяется орбитальный архипелаг, Фрисайд процветает. Банковский узел, публичный дом, убежище данных, нейтральная территория для враждующих корпораций – веретено начинает играть все более сложную роль в истории высокой орбиты; тем временем владельцы «Тессье-Эшпул СА» скрываются еще за одну стену, на этот раз – дочерних корпораций. Имя Мари-Франс ненадолго всплывает в связи с разбирательством в женевском патентном суде по поводу определенных достижений в области создания искусственного интеллекта. Впервые и только на короткое время оглашается информация о широкомасштабном финансировании Тессье-Эшпулами исследований в этом направлении. И вновь семейство проявляет свою уникальную способность исчезать из виду, вступая в еще один период забвения, тот, что окончится лишь со смертью Мари-Франс.

Постоянно будут ходить слухи об убийстве, но любая попытка расследования натолкнется на богатство и изолированность клана, на сложное переплетение их финансовых и политических связей.

Вторично просматривая фильм Беккера, Энджи уже знала личность убийцы Мари-Франс Тессье.

На рассвете, не зажигая на кухне свет, она приготовила себе кофе и села смотреть на бледную линию прибоя.

– Континьюити.

– Здравствуй, Энджи.

– Ты знаешь, как связаться с Гансом Беккером?

– У меня есть номер телефона его агента в Париже.

– Беккер что-нибудь снял после «Антарктики»?

– Насколько мне известно, ничего.

– А как давно это было?

– Пять лет назад.

– Спасибо.

– Пожалуйста, Энджи.

– До свидания.

– До свидания, Энджи.

Уж не считал ли Ганс Беккер, что 3-Джейн повинна в смерти Эшпула? Казалось, он неким окольным путем внушал эту мысль.

– Континьюити.

– Здравствуй, Энджи.

– Фольклор компьютерных жокеев, Континьюити. Что ты об этом знаешь?

Интересно, что подумает Свифт, спросила она себя.

– Что бы тебе хотелось знать, Энджи?

– «Когда Все Изменилось»…

– Архетип мифа встречается обычно в одной из двух версий. Одна версия предполагает, что матрица киберпространства населена – или, скорее, посещаема – некими существами, чьи характеристики соответствуют первичному архетипу «скрытого народа». Другая основана на предположении о вездесущности, всесильности и непостижимости самой матрицы.

– То есть, что матрица есть Бог?

– Можно сказать и так, хотя в рамках архетипа точнее было бы говорить о том, что у матрицы есть Бог, поскольку вездесущность и всесильность этого существа ограничивается матрицей.

– Если у него есть ограничения, он не всесилен.

– Вот именно. Обрати внимание: архетип не наделяет его бессмертием, что обычно присуще религиозным системам, основанным на вере в высшее существо, – по крайней мере, в рамках именно вашей культуры. Киберпространство существует – если, конечно, можно употребить слово «существует» – лишь благодаря деятельности людей.

– Как ты.

– Да.

Энджи вернулась в гостиную, где в сером рассветном свете очертания кресел эпохи Людовика XVI стали чем-то похожи на скелеты: их изогнутые ножки напоминали позолоченные кости.

– Если бы подобное существо имелось в действительности, – спросила она, – ты был бы его частью, так?

– Да.

– И ты знал бы об этом?

– Не обязательно.

– Ты знаешь?

– Нет.

– Ты исключаешь такую возможность?

– Нет.

– Тебе не кажется, что это довольно странный разговор, Континьюити?

Ее щеки были мокрыми от слез, хотя она и не заметила, когда они начали течь.

– Нет.

– Как вписываются истории о… – Она помедлила, едва не сказав слово «лоа». – О существах в матрице… как они уживаются с представлением об этом сверхсуществе?

– Никак. И то и другое – лишь версии события, известного как «Когда Все Изменилось». И та и другая версии очень недавнего происхождения.

– Точнее?

– Приблизительно пятнадцать лет.

17

Дерганый город[92]

Девочка проснулась, почувствовав, что рот ей зажимает холодная ладонь Салли. Другая рука жестом призывала