Нейромант. Трилогия «Киберпространство» - Уильям Форд Гибсон

круг не удавалось попасть, решила она. Нижняя часть комода предлагала полюбоваться ящичками с изящными латунными ручками и обрамленными все той же слоновой костью скважинами. Опустившись на колени, Кумико оглянулась на дверь (настенный экран показывал теперь губы певицы из какого-то кабаре в Синдзюку) и как можно осторожнее вытянула верхний правый ящик. В нем оказалось полно дротиков, часть была аккуратно сложена в кожаные колчаны, остальные – просто свалены кучей. Девочка закрыла ящик и выдвинула такой же слева. Мертвая моль и ржавый шуруп. Ниже помещался единый широкий ящик. При попытке открыть его ящик ужасающе заскрипел. Девочка снова оглянулась (рекламный ролик демонстрировал, как логотип «Фудзи электрик» освещает Токийский залив) – никаких признаков присутствия Петала.

Несколько минут она провела, перелистывая порнографические журналы с японским текстом, которые, похоже, посвящались в основном искусству вязания узлов. Под стопкой журналов лежали запыленная куртка из вощеного хлопка и серая пластмассовая коробка; на крышке было оттиснуто: «ВАЛЬТЕР». Сам пистолет оказался тяжелым и холодным. Подняв его из пенопластового ложа, она увидела свое отражение в вороненом металле. Кумико до сих пор никогда не держала в руках оружия. Рукоять с серыми пластмассовыми накладками казалась невероятно огромной. Девочка вернула пистолет в ящик и пробежала глазами японский раздел во вкладыше с многоязычной инструкцией. Это был пневматический пистолет: чтобы выстрелить, нужно качнуть рычагом где-то под стволом. Пистолет стрелял очень маленькими свинцовыми шариками. Еще одна игрушка. Аккуратно разложив содержимое по местам, она снова закрыла ящик.

Остальные ящики оказались пусты. Закрыв дверцу комода, Кумико вернулась к «Битве за Британию».

– Нет, – сказал Петал, – прости, но не выйдет.

Он намазывал девонширское масло на крампет[87], тяжелый викторианский нож казался в его толстых пальцах детской игрушкой.

– Попробуй с маслом, – предложил он, опустив массивную голову и вкрадчиво глядя на девочку поверх очков.

Кумико стерла льняной салфеткой с верхней губы мазок мармелада.

– Ты думаешь, я попытаюсь сбежать?

– Сбежать? Так вот ты о чем подумываешь? – Он серьезно и неторопливо ел свою оладью и смотрел на падающий за окнами снег.

– Нет, – ответила девочка. – У меня нет намерения сбежать.

– Хорошо, – отозвался он, откусывая еще кусок.

– На улице мне грозит опасность?

– О господи! Конечно нет, – сказал он с какой-то непреклонной веселостью. – Ты там в такой же безопасности, как и дома.

– Я хочу пойти погулять.

– Нет.

– Но я же выхожу с Салли.

– Да, – согласился он, – она тот еще подарочек, эта твоя Салли.

– Я не знаю такой идиомы.

– Никаких прогулок в одиночку, так говорилось в письме, которое мы получили от твоего отца, понимаешь? С Салли – пожалуйста, но ее сейчас нет. Не буду утверждать, что на улице тебе обязательно кто-нибудь станет докучать, но к чему рисковать? С другой стороны, я сам был бы рад, просто счастлив пойти с тобой погулять, но я здесь на посту на тот случай, если Суэйну кто-нибудь позвонит. Так что я не могу. Просто стыд и срам, правда-правда. – Он выглядел настолько искренне расстроенным, что девочка решила смягчиться.

– Поджарить тебе еще гренок? – спросил он, жестом указывая на ее тарелку.

– Нет, спасибо. – Кумико положила салфетку на стол и добавила: – Было очень вкусно.

– В следующий раз тебе следует попробовать масло, – сказал он. – После войны его было не достать. С Германии нанесло радиоактивный дождь, и коровы уже стали не те, что раньше.

– Суэйн сейчас здесь, Петал?

– Нет.

– Я никогда его не вижу.

– Приходит, уходит. Дела. Это же все циклами. Очень скоро у нас отбоя не будет от посетителей, и Суэйн снова станет устраивать аудиенции.

– Какие посетители, Петал?

– Деловые люди, скажем так.

– Куромаку, – пробормотала девочка.

– Прости?

– Ничего.

Остаток вечера она провела в одиночестве в бильярдной. Свернулась калачиком в глубоком кожаном кресле и смотрела, как сад прячется под снегом, а солнечные часы, теряя очертания, превращаются в белую таинственную колонну. Она представила себе, что там, в снегопаде, ее мать, одна в саду, закутанная в темные меха. Принцесса-балерина, утопившаяся в ночных водах Сумиды.

Озябнув, девочка встала, обошла бильярдный стол и присела у мраморного камина, где газовое пламя тихонько шипело над вечными углями, которые никак не могло поглотить.

15

Серебряные прогулки[88]

Была у нее подруга в Кливленде, Ланетта, которая много чему ее научила: как быстро выбраться из машины, если лох пытается запереть дверцу, как вести себя, когда идешь покупать дозу. Ланетта была чуть старше и магик использовала в основном для того, чтобы, как она говорила, «разбавить депрессняк», а депрессняк накрывал ее регулярно, чем бы она ни закидывалась, от аналогов эндорфина до старого доброго опиума из Теннесси. Иначе, говорила подруга, так и будешь сидеть полсуток перед видиком, пялиться на любую дрянь. Когда магик добавляет бодрости к теплой неуязвимости хорошего депрессанта, утверждала она, вот это действительно нечто. Но Мона заметила, что те, кто всерьез сидит на депрессантах, часто и помногу блюют, а еще она никак не могла взять в толк, на хрена вообще смотреть видик, если с тем же успехом можно подключиться к стиму. (Ланетта же говорила, что симстим – это, по сути, все то же дерьмо, от которого она и хочет улететь подальше.)

Мона подумала о Ланетте потому, что порой та давала ей дельные советы: например, как вывернуть неудачную ночь наизнанку. Сегодня, думала она, Ланетта посоветовала бы поискать бар и какую-нибудь компанию. У Моны еще оставались деньги после Флориды, так что дело за малым – отыскать место, где примут наличные.

Попала с первой попытки. Добрый знак. Вниз по узкому пролету бетонных ступенек, чтобы окунуться в дымный гул голосов и знакомый приглушенный ритм «Белых алмазов» Шабу. Да уж, тусовка не для пиджаков, но и не то, что коты в Кливленде называли «своим баром». Она совсем не заинтересована сейчас в том, чтобы пить в «их баре». Во всяком случае, не сегодня.

Она только входила, как вдруг кто-то поднялся от стойки, собираясь на выход, так что Мона тут же проскользнула вперед и захватила его табурет, даже пластик остыть не успел – еще один добрый знак.

Бармен поджал губы, потом кивнул, когда Мона показала ему банкноту. Так что она сказала: «Плесни мне бурбона и пива вдогонку», – это всегда заказывал Эдди, если платил за выпивку сам. Если платил кто-то другой, он заказывал разные болтушки, которые бармен не знал как готовить, а потом немало времени тратил на объяснения, как именно это делается. И, выпив коктейль, начинал жаловаться на то, какая