Нейромант. Трилогия «Киберпространство» - Уильям Форд Гибсон

Горели мелкие лампочки, встроенные в зеркало с золотыми искорками. Один из ее чемоданов был открыт и стоял в ногах гигантской кровати, рядом с ним – аккуратная стопка одежды.

Салли прикоснулась указательным пальцем к плотно сжатым губам, потом жестом указала на одежду и чемодан.

Кумико выскользнула из-под пухового одеяла и, спасаясь от холода, натянула свитер. Снова взглянув на Салли, она заколебалась, не заговорить ли ей вслух. Что бы это ни было, подумала она, достаточно одного слова, и появится Петал. Салли была одета так же, как в последний раз, когда Кумико ее видела: дубленка с барашковым воротником, под подбородком завязан клетчатый шарф. Она повторила жест: собирай вещи.

Быстро одевшись, Кумико начала укладывать одежду в чемодан. Салли беспокойно, но и бесшумно ходила по комнате, открывала и закрывала ящик за ящиком. Отыскав паспорт Кумико, черную пластиковую табличку на нейлоновом шнурке с рельефной золотой хризантемой, повесила ее на шею девочке. Потом скрылась в фанерной каморке, чтобы появиться с замшевым несессером с туалетными принадлежностями Кумико.

Когда Кумико застегивала чемодан, зазвонил золоченый антикварный телефон.

Салли проигнорировала звонок, взяла с постели чемодан, открыла дверь и, схватив Кумико за руку, потянула ее в темный коридор. Отпустив ее руку, Салли прикрыла за ними дверь, заглушив телефон и оставив их в полной темноте. Кумико позволила провести себя к лифту – его она узнала по запаху масла и полироля, позвякиванию металлической решетчатой двери.

Лифт пошел вниз.

В ярко освещенной прихожей их ждал Петал, закутанный в необъятных размеров выцветший шерстяной халат. На Петале были все те же драные шлепанцы, выглядывающие из-под халата ноги казались неестественно белыми. В руках у него был пистолет – тупорылое оружие отблескивало тускло-черным.

– Черт побери, – увидев их, мягко проговорил он, – это еще что такое?

– Она поедет со мной, – бросила Салли.

– Это, – медленно произнес англичанин, – совершенно невозможно.

– Куми, – Салли легонько подтолкнула девочку в спину, выпроваживая ее из лифта, – нас ждет машина.

– Ты не можешь так поступить, – сказал Петал. Но Кумико почувствовала, что он растерян.

– Тогда пристрели меня, мать твою.

Петал опустил пистолет.

– Это меня чертов Суэйн пристрелит, если все выйдет по-твоему, можешь мне поверить.

– Будь он здесь, он оказался бы в таком же положении, верно?

– Пожалуйста, – попросил Петал, – не надо.

– Не волнуйся, с ней все будет в порядке. Открой дверь.

– Салли, – спросила Кумико, – куда мы едем?

– В Муравейник.

…И проснулась снова, осознав, что дремала, пригревшись под Саллиной дубленкой, убаюканная мягкой вибрацией сверхзвукового полета. Кумико вспомнила огромный приземистый автомобиль, который ждал их на подъездной дорожке. Когда Салли и она вышли на тротуар, с фасадов Суэйновых зданий полоснули лучи прожекторов. В окне машины мелькнуло залитое потом лицо Тика. Салли рывком распахнула дверцу и втолкнула девочку внутрь. Тик тихонько и без умолку чертыхался все то время, пока машина набирала скорость; жалобно взвизгнули шины, когда он слишком резко свернул на Кенсингтон-Парк-роуд. Салли посоветовала ему сбросить скорость и отдать управление автомату.

Только тут, в машине, Кумико вспомнила, что положила модуль «Маас-Неотек» на место – в тайник за мраморным бюстом. Со всеми своими лисьими повадками и курткой, протертой на локтях, как и шлепанцы Петала, Колин остался позади – теперь всего лишь призрак, чем он, в сущности, и был.

– Сорок минут, – сказала Салли с соседнего кресла. – Хорошо, что ты поспала. Скоро нам принесут завтрак. Помнишь, на какое имя у тебя паспорт? Прекрасно. А теперь не задавай мне никаких вопросов, пока я не выпью кофе, идет?

Кумико знала Муравейник по тысячам стимов. Повальное увлечение этим необъятным городским конгломератом стало в последнее время характерной чертой японской массовой культуры.

А вот об Англии у Кумико почти не было мнения до того, как она туда попала: смутные образы каких-то знаменитых сооружений, неотчетливое представление об обществе, считавшемся на взгляд японского общества как будто эксцентрично-патриархальным и застойным. (В сказках ее матери принцесса-балерина всегда с удивлением обнаруживала, что англичанам ее танцы не по карману.) Однако Лондон во многом оказался совсем другим, нежели она ожидала, – ее поразили энергия города, его очевидное изобилие, а суета и великолепие больших торговых улиц сильно напомнили Гиндзу.

Девочка считала, что уж о Муравейнике она знает немало, но и это убеждение развеялось в первые же часы после прибытия их рейса.

Она, Салли и другие пассажиры стояли в очереди посреди огромного гулкого зала таможни, потолок которого уходил куда-то во тьму. Эту тьму через равные промежутки прорывали бледные сферы света. Вокруг шаров, несмотря на зиму, клубился рой мошкары, как будто здание обладало собственным климатом. Но пока еще это был Муравейник из стимов, каким она его себе представляла. Чувственно-электрический фон для проигрываемых на ускоренной перемотке жизней Анджелы Митчелл и Робина Ланье.

Прошли таможню. Сам досмотр, несмотря на бесконечное ожидание в очереди, заключался лишь в том, что ее паспорт пропустили сквозь грязноватую металлическую прорезь. И дальше – в сумасшедшую суету на бетонной платформе, где багажные роботележки медленно бороздили толпу, которая галдела и напирала, осаждая наземный транспорт.

Кто-то взял у нее чемоданчик. Протянул руку и взял с уверенностью, которая говорила, что этот человек просто выполняет привычную обязанность, как, скажем, молодые женщины, поклонами приветствующие покупателей в дверях крупных универмагов Токио. А Салли вдруг ударила его ногой. Ударила под колено, стремительно и плавно крутанувшись на месте, как тайская боксерка в бильярдной Суэйна. Выхватила чемоданчик еще до того, как затылок незнакомца с резким стуком ударился о грязный бетон.

Салли потянула девочку за собой, не дожидаясь, когда над неподвижной фигурой сомкнется толпа. Эта вспышка насилия, со стороны выглядевшая так небрежно, могла бы показаться сном – если бы не улыбка Салли, первая с тех самых пор, как они вылетели из Лондона.

Сбитая с толку Кумико безвольно смотрела, как Салли производит осмотр имеющихся машин. А та быстро дала взятку диспетчеру, нагнала страху на очередь – и затолкала девочку в потрепанный ховер в косую черно-желтую полоску. Отделение для пассажиров было голым и выглядело исключительно неудобным. Водитель, если он вообще был, оставался невидимым за изогнутой перегородкой из пластиковой брони. Там, где перегородка смыкалась со стенкой, торчал объектив видеокамеры, вокруг которого кто-то нарисовал мужской торс: объектив выступал в роли фаллоса. Когда Салли, забравшись внутрь, захлопнула за собой дверцу, динамик проскрежетал что-то вовсе уж неразборчивое. Кумико решила, что это какой-нибудь диалект английского.

– Манхэттен, – приказала Салли.

Она достала из куртки пачку бумажных денег и, развернув веером, помахала ею перед камерой.

Динамик вопросительно затрещал.