История России. Век XX - Вадим Валерианович Кожинов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бухарин в этой статье с крайней резкостью выступил против пресловутого «русского национализма». Он писал, цитируя строку второстепенного стихотворца 1920-х годов: «”На кой же черт иные страны!” – вот один уровень “национальной гордости” мещанина. “Умом Россию не объять” – вот вам другой уровень, поквалифицированнее. Некий разговорец (выделено мною. – В. К.) насчет “жидов” и “инородцев” – вот еще форма воспитания… Так помаленечку просовывает свои идеологические пальцы новая российская буржуазия» (выделено Бухариным)…[508] У Мандельштама же сказано:
…где хватит на полразговорца,Там припомнят кремлевского горца…Будучи ознакомлен с этим стихотворением близким ему наркомвнуделом Ягодой, Бухарин, как известно, в гневе не пустил на порог жену поэта, пришедшую просить о смягчении его участи. Конечно, главное было здесь в самом факте выступления поэта против Сталина, но не исключено, что Бухарина возмутило и как бы признание законности, естественности «полразговорцев» о властвующем «инородце» в мандельштамовском стихотворении… Эта законность и естественность определялись тем, что «чужаки» в самом деле играли громадную и нередко страшную роль.
Из вышеизложенного, полагаю, вполне ясно, что и «полразговорца» 1930-х годов, и теперешний мой разговор о «чужаках» отнюдь не имеют в виду проблему так называемой «крови», то есть вообще всех людей нерусского происхождения, которые-де, заняв существенные места в русской культуре и русском бытии, в силу самой своей «нерусскости» наносят вред этой культуре и этому бытию. История Руси– России опровергает подобную «точку зрения» буквально на каждом своем шагу, ибо поистине бесчисленные люди иной «крови» играли в этой тысячелетней истории весомую и плодотворную роль. И речь идет у нас только о таких людях нерусского происхождения, которые не имеют духовной, да и просто жизненной связи с русским бытием и культурой, но в силу той или иной кризисной ситуации все же занимают эти самые существенные места. И такие люди были враждебны и Николаю Клюеву, и Осипу Мандельштаму в равной мере…
Вдова поэта в своих написанных тридцатью с лишним годами позднее воспоминаниях заметила – правда, мимоходом, не развивая тему, – что «Мандельштам, еврей и русский поэт, платил… по двойным… счетам»[509], – то есть гонения на него были, мол, вызваны как его принадлежностью к подлинной русской поэзии, так и его еврейским происхождением. Но второе утверждение явно безосновательно, и, рассказывая о пути поэта, приведшем его к аресту в мае 1934 года, мемуаристка сама начисто опровергает это свое утверждение, ибо почти все «враги» поэта, о которых она сообщает, – евреи…
Надежда Яковлевна вспоминает, что еще в 1917 году поэт вызвал враждебное отношение к себе со стороны двух «вождей» – Каменева и (цитирую) «особенно Зиновьева. Мы это остро чувствовали, когда жили в середине двадцатых годов в Ленинграде» (там же, с. 87; Зиновьев с 1917-го до 1926 года был «хозяином» Ленинграда). Поддерживал поэта как раз русский по происхождению «вождь» – Бухарин, «который привлек на свою сторону еще и Кирова» (там же, с. 106; Киров-Костриков в 1926 году сменил Зиновьева в качестве «хозяина» Ленинграда).
Впрочем, еще в 1918 году поэт оказался в крайне остром конфликте с влиятельнейшим тогда деятелем ВЧК, – и это опять-таки был еврей Блюмкин (там же, с. 95—100). Н. Я. Мандельштам пишет также, что «в доме у Брика, где собирались литераторы и сотрудники Брика по службе (а он служил тогда в ВЧК-ОГПУ. – В. К.), – они там зондировали общественное мнение и заполняли первые досье – О(сип) Мандельштам) и Ахматова уже в 22 году получили кличку «внутренние эмигранты». Это сыграло большую роль в их судьбе» (там же, с. 160).
В 1924 году агрессивный литдеятель Г. Лелевич (Калмансон) «кипел ненавистью», обличая: «Насквозь пропитана кровь Мандельштама известью старого мира» (там же, с. 161, 413). Влиятельный литератор Абрам Эфрос «был организатором фельетона» Давида Заславского (в 1929 году в «Литературной газете»), ставившего задачу дискредитации поэта. Уже говорилось об С. Розентале, который в 1933 году с санкции Л. Мехлиса обвинил поэта в «великодержавном шовинизме» (до ареста Мандельштама оставалось тогда меньше года…). Далее, вероятным доносчиком, передавшим в ОГПУ текст мандельштамовской эпиграммы на Сталина, был еврей Л. Длигач, а «подсадной уткой», помогавшей аресту поэта, Надежда Яковлевна называет Давида Бродского. Наконец, приказ об аресте отдал в мае 1934 года зампред ОГПУ Я. Агранов (Сорензон)…
Чрезвычайно показательна и ситуация после ареста поэта. Н. Я. Мандельштам вспоминала, что перед отправлением мужа (вместе с нею) в ссылку 28 мая 1934 года было решено собрать какое-то количество денег: «Анна Андреевна (Ахматова. – В. К.) пошла к Булгаковым (нельзя не сказать, что ныне Булгакова, как и Клычкова с П. Васильевым, «принято» считать «антисемитом». – В. К.) и вернулась, тронутая поведением Елены Сергеевны (супруги писателя. – В. К.), которая заплакала, услыхав о высылке, и буквально вывернула свои карманы. Сима Нарбут (жена поэта-акмеиста. – В. К.) бросилась к Бабелю, но не вернулась…»[510] И это вполне понятно: Бабель никак не мог сочувствовать поэту, выступившему против Сталина; вскоре, на писательском съезде, Исаак Эммануилович беспрецедентно превознесет вождя…
Словом, явно неуместна версия, согласно которой гонения на русского поэта Мандельштама, завершившиеся арестом, хоть в какой-то мере были связаны с его еврейским происхождением. Правда, Надежда Яковлевна рассказывает еще об имевшем место в 1932–1934 годах конфликте поэта с писателем С. П. Бородиным и затем с поддержавшим последнего А. Н. Толстым. Однако перед нами чисто «бытовая» стычка, которая закончилась пощечиной, нанесенной Толстому Мандельштамом (а не наоборот!). Вдова поэта пишет, что до нее «дошла фраза», якобы произнесенная тогда, в начале мая 1934 года, самим М. Горьким: «Мы ему покажем, как бить русских писателей…»[511], фраза, которая-де сыграла зловещую роль. Однако все, что мы знаем о Горьком, убеждает в абсолютной немыслимости подобного высказывания в его устах. Достаточно вспомнить, что именно в то время Горький, по сути дела, назвал Павла Васильева «фашистом» («Правда» от 14 июня 1934 года; статья была напечатана в тот же день и в трех других газетах).
Горький никак не мог бы негодовать из-за того, что еврей дал пощечину «русскому писателю», ибо он был прямо-таки мистическим «юдофилом» (знать об этом немаловажно, ибо Алексей Максимович в первой половине 1930-х годов так или иначе возглавлял все литературное дело). 26 сентября 1929 года он гордо заявил на страницах «Правды»: «По мере сил моих я боролся с антисемитизмом лет тридцать»[512], хотя, казалось бы, с 1917 года он вполне мог «доверить» эту борьбу ВЧК-ОГПУ… Очень характерна деталь из рассказа о быте Горького в 1930-х годах:
«Желающих побывать у Алексея Максимовича было слишком много, и очередность посещений устанавливал строгий его секретарь
