Стоп дуть! Легкомысленные воспоминания - Павел Ефремов

Что прочувствовал бедняга замполит, мне судить трудно, да и спрашивать его потом об испытанных ощущениях никто из офицеров не решался, но вот снаружи. Вентиляция гальюна оказалась открытой, а потому уже через пару минут в 5-бис отсеке каждый носом почуял дерьмовость ситуации, и до такой степени, что начало резать в глазах. По видимому, впавший от свершившегося в полнейший ступор замполит минут пять никаких признаков жизни в гальюне не подавал, не издавая никаких звуков. Тишина становилась уже напряженной, когда, не терявший бодрости духа, матрос Нурмангалиев изрек:

— Может, билят, совсем умер зама.

В ответ кремальеры переборки гальюна дернулись, она приоткрылась, заставив всех столпившихся зажать носы, и раздался тихий голос замполита:

— Сам умрешь скоро. Открывайте душевую с сауной. Быстро. Пожалуйста!

— Жива зама, билят! Хлорка, мило неси. Ветошь неси. Убират-пачкать все будим, билят! — обрадовался Нурмангалиев и унесся к интенданту за всем необходимым.

Ключ от сауны, изъятый по приказу Исаева, оказался у старпома. Старпом бдил службу наверху на мостике, и когда к нему поднялся Никитос за ключом, долго не мог понять, зачем и кому сейчас нужен ключ от сауны, а когда узнал, долго ржал во весь голос вместе со всей вахтой ходового мостика. Пока искали ключ, замполит успел провонять весь отсек так, что его покинули все, кто мог, и даже запущенная вентиляция в атмосферу мало что дала. Обед оказался скомканным, так как высидеть в кают-компании никто не мог, и обед в виде сухпая уносили к себе на боевые посты, зажимая носы и чертыхаясь. Следовавшие на обед Исаев с командиром, облаченные в кремовые рубашки и не предупрежденные о сложившейся ситуации, тормознули сами на рубеже 4-го и 5-го отсеков, почуяв ядовитый дух. Начальники ретировались обратно в каюту и потребовали подробного доклада об обстановке на корабле. После доклада, сделанного сначала механиком и более детально озвученного непосредственным свидетелем Никитосом, командир с Исаевым долго смеялись, а потом как-то очень быстро оказались на мостике, причем Исаев уже с вещами. Он так и не спускался больше вниз и предпочел почему-то дожидаться своего буксира часа два на свежем воздухе. Когда сауну наконец открыли и подготовили для приема из гальюна уже порядком пропитавшегося злым духом замполита, в коридоре было человек десять наблюдателей из всех категорий личного состава корабля, решивших рискнуть своими обонянием ради такого увлекательного зрелища. Николай Иванович, никак не ожидавший такого аншлага, выдвигался из гальюна очень осторожно, боясь измарать заодно и умывальник, и был встречен практически аплодисментами. Скорее всего, он даже покраснел, но за коричневой массой, покрывшей его так плотно, словно его красили краскопультом, этого заметно не было, и коротко матернувшийся замполит скрылся в душевой, защелкнув за собой замок.

Окончательный итог подвел все тот же неутомимый матрос Нурмангалиев, изрекший коротко, но емко:

— Совсем, билят, зама шоколадный стал.

Еще сутки до прихода в базу 5-бис отсек вентилировался всеми доступными способами. Николай Иванович отмывался часа два, израсходовав немереное количество корабельного мыла и все свои одеколоны и шампуни. Попутно трюмные около часа драили гальюн, а после того, как замполит покинул сауну, еще пару часов и ее. После швартовки корабля на докладе командир деликатно, не упоминая фамилий и должностей, напомнил всем о необходимости освежить свои знания общекорабельных систем, в особенности правил эксплуатации корабельных гальюнов. Заместитель, благоухающий одеколоном, сидел, потупив глаза и стараясь никак не реагировать на сдержанные улыбки, бросаемые на него командирами боевых частей. Но все же надо отдать должное обгаженному в буквальном смысле замполиту, который после всего этого ни на кого не обозлился, а уже через некоторое время даже сам смеялся, когда где-нибудь в офицерском кругу вспоминали эту историю с его участием. А еще через полгода он благополучно ушел на пенсию, больше не запомнившись ничем выдающимся, кроме прозвища «Шоколадный замполит».

Самое простое КШУ

на ПУ ГЭУ весело перемигивались красные лампочки аварийной сигнализации.

Как всегда, война подкралась незаметно. К 27 марта добрая треть моего экипажа уже месяц просиживала штаны, будучи прикомандированными к экипажу капитана 1 ранга Винтореза. В эту зиму нашу головную старушку серии 667 БДР, загоняв напоследок до убитого состояния, тихо и мирно перевели в отстой с сильно урезанным первым экипажем, а наш экипаж в полном составе переназначили и сделали первым экипажем самого свеженького корабля, пришедшего буквально пару месяцев назад со среднего ремонта. Его притаранил из Северодвинска могучий каперанг Винторез, несколько последних лет просидевший со своим экипажем на заводе и по этой причине разленившийся и отвыкший от реальной флотской действительности. Сам Винторез был самым старым и опытным командиром на дивизии, занимавшим свою должность минимум вдвое больше, чем любой другой, но по ряду разнообразных причин так и не выросший даже до уровня заместителя командира дивизии. Как и положено, несколько лет ремонта на заводе, в Северном Париже, деморализовали и развратили экипаж по полной программе. За эти годы часть народа попереводилась кто куда, а остальные вспоминали родную базу как что-то очень далекое и суетливое. Половина офицерского состава сменилась, и в базу пришел экипаж с лейтенантами и даже старлеями, еще ни разу не бывавшими не то чтобы в море, а даже в Гаджиево.

Командование встретило корабль с распростертыми объятиями, сразу доукомплектовав его за счет первого экипажа, то есть нас, и назначило корабль самым дежурным стратегическим велосипедом флотилии. Сначала экипаж прогоняли по всем мыслимым и немыслимым задачам, потом торжественно отправили на боевую службу, потом погоняли по морям еще месячишко в воспитательных целях. После чего прислонили к пирсу и начали плющить совместно с винторезовцами уже и наш экипаж по сдачам береговых задач, чтобы винторезовцев наконец освободить и отправить в долгожданный отпуск. Теперь наш новый, сверкающий чистотой и свежестью корабль содержал один экипаж, а второй ежедневно топтал его, «вспоминая», что и как надо делать, правда, не в реальной обстановке, а, скорее, при береговой проверке.

Числа 25-го стало известно, что штаб флота задумал провести грандиозное КШУ с привлечением всех сил флота. Само собой, оказалось, что стратегические силы флота будет изображать наш корабль, а флотилия решила под шумок еще и зачесть моему экипажу пару морских задач, вследствие чего утром 27 марта после команды «Всем вниз, приготовится к вводу ГЭУ в действие!» на борт вместе с винторезовцами спустились еще 56 человек нашего экипажа, не считая нашего адмирала Тимоненко, кавторанга Кроликова — флагманского РТС, флагманских штурмана и связиста и каперанга — посредника из штаба флота. Кроме них еще загрузились два особиста, один наш, другой незнакомый, что тоже говорило о серьезности мероприятия, и как бы в довесок, для хохмы, добавили еще одного блаженного офицера, пребывающего в недавно введенной штатной должности психолога флотилии. Был он в звании капитана 3 ранга, худощав до той степени, что оставляла впечатление общей недокормленности, и вдобавок был неестественно весел, общителен и прилипчив, да так, что его хотелось сразу и бесповоротно послать куда подальше.

Естественно, корабль, принявший к себе на борт дополнительно еще шесть десятков людей, оказался переполненным дальше некуда, сразу образовалась четвертая смена для приема пищи, а во многих каютах сон стал предполагаться только по очереди. Тем не менее суета, сутолока и беготня совсем не помешала спокойно и вовремя завести установку и, отшвартовавшись ближе к вечеру, покинуть родную базу и кинуться рыскать по полигонам в ожидании сигнала к более конкретным действиям. В течение следующих полутора суток мы всплывали, погружались, усиленно воевали с псевдовзрывами и фантасмагорическими пожарами, попутно занимаясь всеми возможными отработками корабельных мероприятий и оттачивая организацию малых и больших приборок. К вечеру 28-го числа мы всплыли и успокоились, ожидая команды «Фас!». Только вот чем-то раздраженный Тимоненко, сидя в центральном посту, неожиданно заявил, что вентилятор на пульте ГЭУ, дует так, что ему сквозит по ногам и, вызвав меня по «Каштану», категорически запретил его запускать, чем вогнал меня в полное недоумение: как наш внутренний вентилятор может дуть ему на верхнюю палубу? Сменившись в «ноли», я попил чайку, поднялся наверх в рубку перекурить и, подышав свежим воздухом вперемешку с дымом, с чистой совестью отправился спать. Погода для конца марта стояла великолепная, все КШУ проходили по одному сценарию, предсказуемому до тошноты, и я был уверен, что через 2–3 суток мы благополучно отшвартуемся у плавпирса № 9, где последние месяцы стоял наш пароход.