Полное собрание заблуждений - Ирина Семеновна Левит

ГЛАВА 10

— Вот что я тебе скажу, Аркаша: мне совсем не нравится эта история. Совсем!

Софья Михайловна Казик смотрела на брата так, словно он попал в дурную компанию с гарантированно скверными последствиями.

— Я тебя умоляю, Софочка! Кому это может понравиться? Кроме откровенных мерзавцев, разумеется.

— Перестань валять дурака, я совсем не об этом! — Скорбь в глазах мгновенно сменилась негодованием. — Похищение ребенка — это ужасно! Но то, что этим собирается заниматься не полиция, а ты, — еще ужаснее!

В конце концов, когда ты лезешь искать убийцу, это не так страшно. Убитому человеку ты уже не навредишь. Но девочка, — да поможет ей Бог! — жива, а если ты сделаешь что-то не так… Аркаша, не бери грех на душу!

— Софочка! — Аркадий Михайлович молитвенно сложил руки. — Я ничего не знаю про полицию. Но я знаю, что у господина Грибанова есть очень профессиональные люди, может, даже более профессиональные, чем в полиции. Им я ничем не смогу навредить. И еще я знаю, что у господина Грибанова есть деньги. Много денег. И я так думаю, его деньги и есть причина того, что случилось с его дочкой. А это значит: все не до такой степени страшно.

— Тогда что от тебя хочет этот чиновник? И почему он обратился к тебе? Вот уж он-то точно должен был обратиться в полицию. И я совсем не поняла: при чем вообще здесь этот Лагутин? Аркаша, это очень сомнительная история!

…Встретиться с Лагутиным Аркадий Михайлович согласился, во-первых, потому, что не счел нужным отказывать большому чиновнику, а во-вторых, из чистого любопытства: уж слишком загадочно изъяснялся Виктор Эдуардович по телефону.

Если бы встреча состоялась не в солидном кабинете при полном параде, а на пляже в одних трусах, профессиональный психолог сразу бы определил профессионального начальника — по взгляду, жестам, манере разговаривать. В Лагутине чувствовались та убежденная сила, небрежно прикрытый снобизм и привычка держать дистанцию, которые присущи многим людям, давно укоренившимся в руководителях. Причем совершенно определенных — тех, кто хоть и сидит в высоком кресле, однако кресло это крутящееся, и крутануться оно может в любом направлении либо по воле другого руководителя, либо по стечению обстоятельств.

— У меня к вам дело. Очень конкретное и сугубо конфиденциальное. Если хотите, почти государственной важности, — сказал Лагутин, и Аркадий Михайлович мгновенно насторожился: никакой "государственной важности" он категорически не хотел.

— Вам, похоже, уже что-то заранее не понравилось, — проявил догадливость Виктор Эдуардович. — Но у меня для вас вполне достойное предложение, я бы даже сказал: благородное.

— Слушаю вас, — довольно уныло произнес Казик, ничуть не обольщаясь словом "благородное".

Однако то, что он услышал, вызвало почти оторопь. Как истинный еврей, он способен был принять почти все, но только не угрозу ребенку — для всякого истинного еврея нет ничего более святого, чем дети, даже если они чужие. Несколько минут он сидел молча, усваивая информацию, испытывая сложную смесь чувств, состоящую из возмущения, удивления, где-то даже страха и… под конец недоумения.

— Вы хотите, чтобы я поймал похитителей? Именно я?

— Ни в коем случае! — заверил Лагутин. — Я не предлагаю вам кого-то ловить и кого-то вызволять. Этим пусть занимается Грибанов и его люди. Я хочу знать имена похитителей, а уж непосредственно с ними пусть разбирается сам Грибанов. Лучше, если я узнаю эти имена до того, как девочку вызволят. Но я согласен узнать и после. Однако не через десять лет и не через год, а самое большее — через месяц.

— Но зачем это нужно лично вам? Вы — друг Грибанова?

— Совсем наоборот. У меня довольно тяжелые отношения с этим господином. Если бы это было не так, я бы не стал обращаться к вам, причем по большому секрету. Но я вынужден начать частное расследование, потому что замешаны государственные интересы. Вернее, государственные деньги. А еще точнее — государственные деньги, находящиеся под контролем ведомства, которое я представляю. То есть и под моим личным контролем…

— Только одно тебя оправдывает, Аркаша, — девочка. Быть может, тебе действительно удастся ей помочь. Хотя если этим негодяям нужны всего лишь деньги её отца, и они их получат, и ничем не обидят девочку, всё равно это такая страшная душевная травма для ребенка! — Софья Михайловна не слишком была склонна к сантиментам, но сейчас аж передернулась всем своим худым телом. И тут же возмутилась: — Но Лагутина тоже в первую очередь интересуют деньги!

— Совершенно верно, — согласился брат. — Однако есть ещё одно обстоятельство… Виктор Эдуардович был со мной предельно откровенен. Я бы сказал: откровенен до цинизма. И это меня смущает. Ты же знаешь, душенька, старый принцип: хочешь что-то надежно спрятать, положи на самое видное место. Так вот мне кажется, своей откровенностью господин Лагутин прикрывает какие-то тайные помыслы. И я хочу узнать, что это за помыслы. Вполне допускаю, они могут быть связаны с похищением девочки.

ГЛАВА 11

Господи, как же она тогда перепугалась!

Эти безумные животные маски, мышонок и кот, — как насмешка изувера. Этот нож у горла девочки — уже вполне серьезно. Эта беспомощность в туалетной кабинке — совершенно омерзительно…

Когда её освободили, хотелось рыдать и орать, но она молчала, потому что внутри все оцепенело. Когда её поначалу пытались расспрашивать, она очень плохо соображала, поскольку все мысли слиплись в жесткий комок. Но когда примчались люди из службы безопасности Грибанова во главе со свирепым бугаем по фамилии Попов, принялись везде рыскать, терзать всех вопросами и вообще вести себя как хозяева, она вдруг очнулась, сосредоточилась и обрела внутреннюю уверенность. В её салоне случилась беда. Очень большая беда. Но она — директор этого салона, а значит, не вправе впадать в панику.

Под конец "рысканий" и "терзаний" Попов собрал всех работников в гостиной.

— Значит, так, господа-товарищи. — Он обвел присутствующих мрачным взором. — Что тут и как произошло, мы выясним. Причастен ли кто-то из вас к этой истории, раскопаем. Но если не хотите заранее больших проблем, лучше вам всем рот себе самыми суровыми нитками зашить. Чтобы ни звука ни маме с папой, ни мужьям с женами, ни любовникам с любовницами. Не было здесь сегодня ничего! И Грибановы к вам не приходили! Собирались да раздумали. Иначе… — Попов пошевелил губами, словно приноравливаясь впиться кому-нибудь в горло, — сильно плохо вам придется. И всем вместе, и каждому по отдельности. Понятно?

И, не дожидаясь ответной реакции, двинулся к