Полное собрание заблуждений - Ирина Семеновна Левит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я могу более подробно переговорить с вашим Ореховым?
— Не можете.
— Это ещё почему?
— Потому что он в отпуске, где-то в Горном Алтае, забурился основательно, даже мобильная связь там не работает. При особой надобности найти его там, конечно, можно, но зря это. Я Орехова давно знаю: он чужую славу не скрадет, но и свою не отдаст. И если считает, что Казик этот сильно ценный кадр, значит, так оно и есть.
— Казик — это прозвище?
— Фамилия это. Смешная, конечно. Но мужик серьезный. Я в управление вернусь, координаты его найду. А уж договаривайтесь вы с ним сами.
— Дорого запросит?
— Не знаю. По крайней мере с Орехова всяко брать было нечего.
И Плахов посмотрел на часы. Не на свои — на Лагутина. Очень хорошие и очень недешевые часы.
ГЛАВА 9
Вадиму Борисевичу приходилось решать разные проблемы и разводить разные ситуации, но такого он не ожидал. Ничто ничего не предвещало, хотя он умел просчитывать разные варианты, особенно плохие.
Этот вариант он не просчитал. Точнее — смирился с его невозможностью. А если ещё точнее — сам Грибанов заставил смириться.
— Моя жена не отправится к парикмахеру в сопровождении охранника. Моя мать не пойдет к врачу в сопровождении охранника. Моя дочь не станет посещать детский праздник в сопровождении охранника. А я не стану мотаться по стройкам в сопровождении охранника. Мы не заключенные, чтобы рядом с нами постоянно маячили охранники, — жестко и непреклонно пресек в свое время Грибанов инициативу Борисевича приставить к семейству телохранителей.
Сегодня рано утром Вадим уехал в Кемерово — по несложному, но срочному делу. Известие о похищении Карины его застало в тот самый момент, когда в деле была поставлена точка.
Всю обратную дорогу он почти не отрывался от телефона — наушник мобильника превратился в пчелу, которая жужжала и жалила в самый мозг. Три раза он разговаривал с Грибановым. Тридцать три раза — со своим заместителем Андреем Поповым. Вадим ничуть не сомневался, что его ребята сделают всё как надо и насколько в их силах. Попов информировал его о каждом шаге, это были самые разумные шаги, и потому Вадим решил не ехать в салон мод Вениамина Феклистова, а отправиться напрямую домой к Грибанову.
Дверь открыл сам Александр Дмитриевич. Его сухощавое лицо походило на маску, где живыми оставались только глаза — злые и решительные.
— Проходи в гостиную. — Он взял с обувной полочки одноразовые тапочки и протянул Вадиму.
Совершенно машинально взял и совершенно машинально протянул.
Каждый раз, бывая у Грибановых, Вадим получал подобные тапочки. Другие, весьма, впрочем, нечастые, посетители дома их получали тоже. Наверное, одноразовые тапочки закупили оптом.
В гостиной собралась вся семья. Вернее, весь её взрослый состав, который без единственного ребенка был погружен в атмосферу полного сиротства. Лидия Сергеевна полулежала на диване с закрытыми глазами, судорожно сцепив руки на груди. Екатерина Иннокентьевна сидела, опершись локтями на стол и прижимая к щекам платок, — влажный и совершенно мятый, какого обычно у матери Александра Дмитриевича сроду не бывало.
— Может, пройдем… поговорим? — Вадим кивнул Грибанову в сторону двери.
Обсуждать дела в присутствии женщин ему не хотелось. Точнее, он не знал, стоит ли это делать в их присутствии. Он не мог предугадать, как они станут реагировать, чувствовал, что реакция эта будет очень болезненной, и знал, что сейчас не до эмоций, по крайней мере, ему не до этого — он должен работать с трезвой головой и холодным сердцем. Да, вот именно так — с холодным сердцем. А иначе никакой нормальной работы.
— Нет! — Лидия вдруг резко открыла глаза. — Мы договорились!
— Да, договорились! — Екатерина Иннокентьевна скомкала платок и зажала его в кулаке. Будто это был вовсе не кусочек тончайшей материи, а кастет, которым она намеревалась раскроить череп противнику.
— О чем? — не понял Борисевич, обращаясь к главе семейства.
— Мы все проблемы и все действия, и вообще всё будем обсуждать вместе. Это наша общая беда и наше общее дело. Поэтому вместе, — сообщил Александр Дмитриевич как о чем-то не слишком его радующем, однако неизбежном.
— Мы хотим всё знать, и мы всё выдержим, — тихим, совершенно мертвым голосом произнесла Лидия.
— Да, — эхом отозвалась Екатерина Иннокентьевна.
Вадим пододвинул стул и сел — так, чтобы всех держать в поле зрения. Он подумал и решил, что, пожалуй, не будет ни истерик, ни даже слез — они выдержат, и они имеют право всё знать. Или почти всё — с поправкой на особые обстоятельства. В конце концов, это их дочь и внучка, и это самое дорогое, что у них есть, и они готовы ради этого самого дорогого на всё, в том числе на то, чтобы зажать самих себя в кулак, как кастет перед жестокой дракой.
"Повезло Грибанову, — подумал Вадим. — Единственный мужик в доме, но вокруг — крепостные стены".
— Могу сообщить общую информацию, на данный момент, конечно, — произнес он. — Во время вашего с Кариной посещения, Лидия Сергеевна, никто посторонний в салон не заходил. И вообще с самого утра никто из посторонних не приходил. В салоне есть два входа. Один основной, в холл, где сидят охранник и администратор. Допустим, кто-то из них может отлучиться, но вдвоем они не отлучаются никогда. Так что незаметно зайти нельзя.
— Если только эти двое не прохлопали глазами, — мрачно предположил Грибанов.
— Да, если только, — согласился Борисевич. — Но я сейчас рассматриваю ситуацию "по правилам". Так вот по правилам мимо них даже кошка не прошмыгнет. И оба — администратор и охранник — клянутся, что сегодня никто из чужих не прошмыгивал. Но есть еще другой вход — служебный. Он со стороны двора. Дверь там железная, открывается и запирается ключом, а ключи хранятся у охранника и у директрисы салона Еланцевой. Служебным входом постоянно не пользуются, его открывают, когда привозят ткани, еще какие-нибудь заказы, когда приходят ремонтники, ну и прочее. В общем, не столько служебный вход, сколько чёрный. Персонал обычно заходит в салон через основной вход еще до появления клиентов. Если верить работникам, никто сегодня служебным входом не пользовался, и все ключи на месте. Наши ребята проверили. И дверь заперта. И никто не пытался её вскрыть — никаких, даже малейших повреждений.
