Квартира в Париже - Люси Фоли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она двигает мышкой, и экран загорается.
– Стой… – Она наклоняется вперед, вглядываясь в заставку, затем поворачивается ко мне. – Это же ты с Беном, правда? Боже, он тут такой юный. Как и ты.
Я уже несколько дней не включал свой компьютер. Вглядываюсь в экран.
– Да, это мы. Почти дети. – Как странно об этом думать. Тогда я чувствовал себя таким взрослым. Как будто мне открылись все тайны мира. И все же тогда мы были детьми. Я выглядываю в окно. Мне не нужно смотреть на фотографию; я вижу ее и с закрытыми глазами. Золотистый свет: мы оба щуримся от солнца.
– Где это вы?
– После выпускных экзаменов наша группа на все лето отправилась в путешествие.
– На поездах?
– Да. По всей Европе… это было потрясающе. – Это действительно было так. Лучшее время в моей жизни.
Я смотрю на Джесс. Она притихла; кажется, погрузилась в свои мысли.
– С тобой все хорошо?
– Да, конечно. – Она выдавливает улыбку, энергии у нее явно поубавилось. – Так где вы сфотографировались?
– Кажется, в Амстердаме.
Я не думаю: я знаю. Как я могу забыть?
Глядя на эту фотографию, я чувствую на своем лице лучи позднего июльского солнца, ощущаю запах серы и теплой воды в канале. Я по-прежнему так же остро чувствую все, хотя этим воспоминаниям больше десяти лет. Но тогда все в этой поездке казалось важным. Все было сказано, все было сделано.
ДЖЕСС
– Я только что понял, – бормочет Ник, глядя на часы. – Вообще-то мне пора идти. Извини, я понимаю, тебе нужен компьютер.
– О, – говорю я немного ошарашенно. – Не беспокойся. Не мог бы ты сказать свой пароль от вайфая? Может, я смогу подключиться из квартиры.
– Конечно.
Он резко заторопился; может быть, он куда-то опаздывает?
– Это по работе? – спрашиваю я.
Мне было любопытно, чем он зарабатывает на жизнь. Все в этом парне говорит, что деньги у него водятся. Но скорее шепчет, чем выкрикивает. Осматривая его квартиру, я заметила парочку весьма стильных динамиков («Бэнг и Олуфсен», я изучу их позже, но могу сказать, что они дорогие), модную камеру («Лейка»), массивный экран в углу («Эппл») и профессиональную кофемашину. Но нужно вглядываться, чтобы заметить достаток. Собственность Ника – это атрибуты богача, который не хочет этим хвастаться… может быть, даже немного смущен этим. Но они многое говорят. Как и книги на его полках – те названия, которые я смогла разобрать: «Быстрое инвестирование». «Технологичный инвестор», «Поймать единорога», «Наука самодисциплины». Как и его вещи в ванной комнате. Ополоснув лицо за три секунды, я принялась копаться в его шкафах. По предметам в ванной комнате можно многое понять о человеке. Я узнала об этом, когда меня водили на встречи с будущими приемными семьями. Никто никогда не остановит тебя, если ты вдруг попросишься в туалет. Я заходила туда, шарила – иногда брала губную помаду или флакон духов, иногда осматривала комнаты на обратном пути – выясняла, не скрывают ли они чего-нибудь страшного или странного.
В ванной Ника все было как обычно: жидкость для полоскания рта, зубная паста, лосьон после бритья, парацетамол, люксовые туалетные принадлежности от «Эзоп» и «Байредо», а еще – что интересно – довольно большой запас оксикодона. У каждого есть свой наркотик, это я понимаю. Когда-то и я баловалась такой дрянью. Когда казалось, что проще перестать тревожиться обо всем, просто проскользнуть в потайную дверь. Жизнь не для меня, но я смирилась. И кажется, богатые мальчики тоже чувствуют боль.
– Я – ну, в данный момент у меня перерыв в работе, – говорит Ник.
– Чем ты раньше занимался? – спрашиваю я, неохотно отходя от стола. Абсолютно уверена, что его последняя работа не была связана с дешевым баром с надувными пальмами и свисающими с потолка фламинго.
– Какое-то время я жил в Сан-Франциско. В Пало-Альто. Технологические стартапы. Бизнес-ангел[35], понимаешь?
– Э-э… нет.
– Инвестор.
– А-а. – Должно быть, приятно не заморачиваться с поиском работы.
Очевидно, что «перерыв в работе» не означает, что он собирает мелочь по карманам.
Ник протискивается мимо меня, чтобы добраться до двери; я преграждаю ему путь, и будучи милым богатым английским мальчиком, он посчитал невежливым просто попросить меня подвинуться. Я ощущаю запах его туалетной воды; этот аромат ему подстать: дымный, роскошный. Я не удержалась и побрызгалась в ванной.
– О, – бормочу я. – Извини. Я тебя задерживаю.
– Все в порядке. – Но у меня складывается впечатление, что он не так расслаблен, как утверждает: есть что-то напряженное в его позе, возможно, стиснутая челюсть.
– Что ж. Спасибо, что помог.
– Слушай, – говорит он. – Я уверен, что беспокоиться не о чем. Но я все равно готов помочь. Если будут вопросы, просьбы – обращайся.
– Есть одна вещь, – говорю я. – Ты не знаешь, Бен с кем-нибудь встречается?
Он хмурится.
– Встречается с кем-нибудь?
– Ага. Может, есть подружка или знакомая?
– Почему ты спрашиваешь?
– У меня чуйка. – Не то чтобы я пуританка, но женские трусы, найденные в постели Бена, вызывают у меня отвращение.
– Хм… – Он подносит руку к волосам и проводит по ним пальцами, отчего его кудри лежат еще беспорядочней. Он прекрасен. Да, все мое внимание приковано к поискам Бена, но я же не слепая. И я всегда питала слабость к вежливым шикарным мальчикам; это я говорю не ради красного словца.
– Насколько я знаю, нет, – отвечает он наконец. – Не думаю, что у него есть девушка. Но рискну предположить, что я не в курсе всех подробностей его жизни здесь, в Париже. Я имею в виду, что до того, как он приехал сюда, мы не особо общались.
– Да. – Я знаю, как это бывает.
Это в духе Бена, как сказал Ник незадолго до этого. Он всегда был таким, еще когда мы были студентами. И все, о чем я могла думать, было: это правда он? И если он всегда срывался при первой возможности во время учебы в Кембридже, то почему не нашел времени для встреч со мной? Бен всегда говорил, что «так занят сочинениями» или «я не могу пропустить семинары. Сама знаешь, каково это». Но, конечно, я не знала. Он понимал, что я не знала. Один единственный раз он навестил меня – когда я жила в Милтон-Кинсе – в ответ на предложение отправиться в Кембридж. Я подозревала, что угроза появления его грязной сестры из приемной семьи и порча его имиджа может сработать. При мыли об этом во мне скорее закипает ярость, но это хотя бы не боль. Боль хуже всего.