Война амазонок - Альбер Бланкэ

– Так ты разгадала меня, дитя? – воскликнул Бофор и протянул ей руку.

– Да.

– Но каким образом истина могла проникнуть в твою душу?

– Однажды вы ехали через рыночную площадь. Вы были верхом, окруженный блистательной свитой, вы были прекрасны, как король. Мать моя всегда толкует о вас с восторгом, а тут она точно с ума сошла от радости, так же как и все окружающие. Вдруг она сказала мне, указывая на вас: «Смотри-ка, Маргарита, вот какого мужа я желала бы для тебя».

Бофор улыбнулся.

– Бедная моя матушка! Она такая восторженная и в то время считала, что мой кузен Ренэ недостоин быть мужем ее дочери.

– Вы прекрасны, вы необыкновенная красавица, – сказал Бофор, рассматривая ее.

– А теперь, – продолжила она, выслушав его, – теперь Ренэ презирает меня.

– Нет, я этому не верю и не хочу верить. Увидев меня, он не мог сдержать своего гнева, и я угадал, что он вас любит.

– Любит он меня или нет, какое мне до этого дело! – воскликнула Маргарита в каком-то исступлении.

Но тотчас же успокоившись, она прикрыла руки и грудь одеялом, незаметно соскользнувшим с нее.

– Я забыла! – сказала она вдруг.

– Что такое?

– Когда меня схватили эти злодеи, в это время я несла к вам записку герцогини Лонгвилль.

– Записку!

– Этой записки я не нахожу у себя, вероятно, она попала в руки того злодея!..

– Вот это, может быть, разъяснит тайну. Знаете ли вы, что было в записке?

– Нет.

– Я сам это узнаю. Не расскажете ли вы мне, что там происходило?

– Меня отнесли в гостиницу «Красная Роза». Была минута, я надеялась, что меня избавит всадник, который дрался как лев, защищая меня, когда я позвала его на помощь.

– Мне говорили. Я похлопочу о нем.

– Его зовут Жан д’Эр.

– Он из Лотарингии – отыскать несложно. Потом?

– Я оставалась одна, привязанная к креслу. Слабый свет освещал комнату. Вдруг вошел человек. Он был одет точно как вы; волосы у него такие же белокурые и в локонах, как и ваши. Таких я никогда не видела и потому подумала, что…

– Но вы могли видеть его лицо?

– Он не дал мне времени рассмотреть его; вошел, закрывшись плащом, и погасил свечи.

– Злодей!

– Не могу описать, какое чувство негодования, стыда, ярости я испытывала. Я плакала, умоляла, кричала – ничто не смогло вызвать жалость этого злодея! В это время развязался платок, привязывавший меня к креслу, и я стала защищаться. Я била его по лицу – когда рассвело, я увидела кровь на своих ногтях. Только тогда я вспомнила, что вцепилась в его шею ногтями.

Маргарита с трудом приподнялась, из последнего чувства сомнения взглянула на шею Бофора; но его шея была бела и чиста, как у лучшей античной статуи, и не имела ни малейшего признака вчерашней борьбы.

– Я отомщу за вас, – пообещал герцог, вставая.

– Да, отомстите за меня и главное – простите меня.

– Простить вас? Но за что же?

– За то, что я осмелилась…

– Вы ангел Божий, и я буду любить вас, как родную сестру.

– О! Благодарю!

– Ну, а теперь не скажете ли вы мне ваше имя?

– Маргарита, – отвечала она слабым голосом и не спуская с него глаз.

– Прощайте, Маргарита или, вернее, до свидания, Маргарита. Я еще приду к вам, – сказал он своим звучным и мягким голосом.

Герцог вышел, из другой комнаты послал ей еще привет рукой.

Когда он удалился, Маргарита вздохнула свободнее, но вдруг всем телом задрожала: из-за полога над ее кроватью вышел человек, и его бледное лицо, сжатые зубы, мрачная решимость, сверкавшая в его глазах, перепугали до смерти молодую девушку.

– Ренэ! – воскликнула она.

– Да, Ренэ… Ренэ все слышал, – сказал он глухо.

– Ах! – воскликнула она, закрыв лицо руками.

– Этот человек чудовище лжи и коварства! У него есть тайна – я открою ее, и тогда горе ему, горе!

– Ренэ! Ты ошибаешься!

– Нет, справедлив он или нет, все равно – мне нужна кровь его, вся кровь его!

– О Боже! Ты пугаешь меня! Ты ненавидишь герцога?

– Да, ненавижу! Во мне есть силы и решимость, чтобы погубить его!

– Но за что же, Боже мой?

– За что?… – сказал Ренэ со злобным смехом. – И ты спрашиваешь за что?… За то, Маргарита, что ты любишь его…

Глава 8. Коготки Маргариты

У Ренара собралось веселое и блистательное общество. Тут же находились и вельможи, отправившиеся от коадъютора в Тюильрийский сад; к ним и другие присоединились, так что общество было многочисленное.

Хозяин модного ресторана предоставил знатному обществу лучшую залу, дверь которой была отворена в другую комнату, где находились музыканты; они настраивали уже свои инструменты, готовясь усладить праздник своими гармоническими аккордами.

В середине комнаты стоял великолепно убранный стол с изысканными яствами, самыми дорогими винами; все это освещалось множеством люстр и канделябров.

– Господа! – воскликнул де Жарзэ. – Вы удостоили чести избрать меня президентом настоящего собрания. По этому случаю требую вашего внимания.

– Ого! Будет речь?

– Предложение.

– Маркиз, – возразил герцог Кандаль, – ты прибегаешь к формам господ фрондеров из парламента, а это уже угроза нашему терпению.

– Говорят же тебе, это не речь, а простое предложение.

– Любезный Жарзэ, – вмешался герцог де Бар, – вы человек, известный ханжеством и вместе удальством, следовательно, все, что вы предложите, будет принято.

– Поостерегитесь, господа, именно по случаю моего удальства, быть может, некоторые из вас попятятся назад.

– Говори же, маркиз, говори! – закричала молодежь хором.

– Собираясь сюда, мы думали только о том, как отпраздновать бегство Бофора, и поэтому забыли придать нашему празднику необходимую прелесть. В такой поздний час ни одна придворная дама не решится прокрасться к Ренару, хотя он самый скромный и благоразумный хозяин во всем королевстве. Но так как музыканты у нас есть, то можно заодно пригласить милых созданий Турнельского квартала.

– Жарзэ, умоляю, откажись от таких намерений, – сказал де Бар.

– Почему бы это?

– Королева…

– Бросьте читать мораль, герцог – кому не известны ваши повадки? Вот что рассказывают о вас: втихомолку, где-нибудь из-за угла вы не прочь сделать то, что вслух осуждаете.

– Как, я? Но мои принципы, мое поведение, мое благоговение к моей государыне…

Единодушный хохот прервал слова, произнесенные по всем правилам закоренелого лицемерия…

– В таком случае, – сказал Кандаль, – если Жарзэ, царь празднества, облеченный властью, не прикажет Ренару пригласить этих дам, то мы вынуждены будем заниматься политикой.

– Этак, пожалуй, со скуки умрешь.

– Господа, – возразил Кандаль, – политика, как мы ее понимаем, мы, которые от жизни берем только то, что есть в ней прекрасное и забавное – такая политика, на мой взгляд, весьма увеселительна.