Война амазонок - Альбер Бланкэ

– Тише! Тише! Как вы разгорячились! А я надеялась… но через форточку, сделанную в двери той комнаты, где была заключена похищенная женщина, я узнала, что это не та соперница, которая страшит меня, и я ушла успокоенная.

Бофор вздрогнул, когда герцогиня заговорила о сопернице, и захотелось ему узнать что-нибудь побольше.

– Герцогиня, – сказал он ласкающим голосом.

– Что прикажете, ваше высочество?

– Неужели вы можете подозревать меня? Как допускать такие мысли обо мне?… Ведь это ужасно!

– Вот как!

– И что бы вы сделали, если бы гнусному злодею удалось совершить это преступление и захватить ту особу… которую вы оскорбляете своими подозрениями?

– Я убила бы ее.

– Убить! Разве это можно?… убить вашею рукою.

– В случае надобности Ле Мофф удивительно изобретателен.

– Но жертва нашла бы защитников.

– И нашла на этот раз в первом прохожем, которого успела кликнуть из окна, только Ле Мофф скоро образумил его.

– Кровь была пролита?…

– Кажется, мне так послышалось, – сказала герцогиня равнодушно. – Речь шла о молокососе, которому судьба дала больше храбрости, чем счастья. Они порядком оттузили его.

– Ах! Я вижу бездну под моими ногами! Ясно – не простой случай руководил этим делом. Тут замешано злоумышленное желание погубить меня в мнении народа, как уже погубили при дворе.

– Это может быть.

– Уж не Жарзэ ли опять?

– Маркиз Жарзэ честнейший человек; он может поссориться с вами, может похвастаться, будто заставил вас отступить перед ним, но это совсем не то, чтобы под вашим именем совершать…

– Непременно надо проникнуть в эту адскую тайну… Может быть, я достигну этого с помощью коадъютора, у которого полиция действует в другом роде.

– Ступайте к нему, принц, только без меня. Здесь ожидают герцогиню Лонгвилль, а я, как вам известно, желаю по возможности избегать встреч с этой красавицей.

– Вы покидаете нас?

– Сегодня же, в полночь, я буду счастлива, если услышу от вас самих, что вы точно не замешаны в истории похищения этой госпожи.

– Но скажите же, что это за госпожа?

– Ступайте, ступайте к коадъютору; он, может быть, и скажет вам.

– Герцогиня, вы знаете, кто нанес удар?

– Ну так что же из этого? Я знаю.

– Произнесите это проклятое имя.

– Герцог, если б дело шло о простом человеке, я не колеблясь произнесла бы его имя; но это такая важная особа, что я совсем не желаю сделать вас ее врагом.

– Имя! Ради самого неба назовите мне эту особу!

– Это такой человек, которого вы бесполезно будете вызывать на дуэль. В ответ он прикажет зарезать вас.

– Неужели вы думаете устрашить меня?

– Разумеется, нет, но вы забываете, что я люблю вас.

– Герцогиня, – настаивал Бофор с возрастающею энергией, – мне надо знать имя этого человека.

– До свидания, герцог, – сказала она, высвобождая свою руку из его руки. – Если вам непременно хочется узнать это имя и если коадъютор – он тоже любит вас, потому что нуждается в вас – откажется назвать вам этого человека, то обратитесь к герцогине Лонгвилль.

– К герцогине?…

– И не забудьте, что я вас жду в полночь.

Герцогиня Монбазон наградила его самой очаровательной улыбкой, и Бофор простился с ней, поцеловав ее руку с видом нежнейшей страсти, хотя далеко не разделял ее.

«На этот раз, – думал он, глядя вслед прекрасной и величественной герцогине, которую приветствовали со всех сторон самые знатные и красивые юноши, – кажется, кинжалом хотят действовать против меня – беда грозит, надо остерегаться!»

Глава 7. Начало справок

Герцог Бофор довольно узнал относительно истории в «Красной Розе» и не считал нужным говорить о том с коадъютором.

Гонди, по обыкновению, приветливо встретил Бофора, которого описывает в своих «Записках» каким-то картонным паяцем, плясавшим под его дудку, когда только ему было угодно дергать пружину.

Коадъютор, некогда простой аббат Поль Гонди, был известен открытой борьбой с кардиналом Ришелье, дело он вел так ловко, что не сложил тогда же своей головы. Благодаря этому случаю он вообразил, что обладает силой, чтобы победить Мазарини.

Но его удальство, отвага, его рассчитанная смелость были лишены последовательности, непоколебимой настойчивости, посредством которых министр Анны Австрийской в конце концов всегда обуздывал всех своих противников.

Со времени знаменитого дня Баррикад, героем которого был Гонди, он, конечно, не канул в неизвестность, однако много потерял в своем значении. Он поддерживал сношения со столичными приходскими священниками, через которых сохранял влияние на народ и власть над двадцатью или тридцатью тысячами удальцов, готовых под звон его золота вылезти из своих трущоб.

Известно, что ночью на 6 января 1649 года королева бежала в Сен-Жермен, увезя с собой и маленького короля. Двор последовал за ними, и оттуда хитрый кардинал надеялся восторжествовать над парламентом.

Молва об этом еще до рассвета разлилась по всему Парижу. Ярость и ужас достигли крайних размеров. В то время хлеб привозили каждое утро из Гонесса, и вдруг стало известно, будто принц Кондэ высказал мнение, что надо приостановить доставку хлеба в Париж.

Коадъютор решился воспользоваться народным волнением. Не покоряясь просьбам королевы присоединиться ко двору в Сен-Жермене и не тревожась мыслью, что окажется виновным в неповиновении ее величеству, он огласил свое намерение уехать из Парижа.

Тактика его удалась как нельзя лучше: едва его карета выехала из архиерейского дома, как лошади были мигом выпряжены, и уличные торговки вынудили его пересесть из кареты в наскоро сделанные носилки, которые они сами потащили с громкими криками:

– Да здравствует коадъютор! Он наш родной отец! Мы не выпустим его из Парижа!

Раз утвердив свою власть законным порядком, Гонди думал, что нет ни партий, ни принцев, ни королей, которые не считали бы за счастье вести с ним переговоры, как равные с равным.

Конечно, впереди него стоял герцог Бофор, которого двор в насмешку прозвал Рыночным королем, но не коадъютор ли, по существу, царствовал в Париже?

Он хвастался, что может вертеть герцогом Бофором как и когда ему угодно, послать его туда, где надо будет воспламенить поохладевший восторг, или подучить его сделать какую-нибудь нелепость, предоставляя себе случай исправить ее блестящим образом.

Герцог Бофор и видел и угадывал это, но у него тоже был свой план.

Гонди вертел и советником Брусселем, когда имел надобность приводить в волнение парламент. Это тот самый Бруссель, который был арестован в начале Фронды, что послужило коадъютору поводом к первому разрыву с двором.