Итальянец - Артуро Перес-Реверте

– Не нравится мне эта Испания Франко. Мне не по себе, ты знаешь… Как-то мрачно все.

– Не только вам, сейчас у многих так. У меня те же мысли всякий раз, когда я прихожу на Гибралтар.

– Теперь ты понимаешь, какое для меня удовольствие твой визит. И если выдастся свободный день и тебе захочется стереть пыль со старых книг, как когда-то, ты знаешь, где они находятся. Я всегда буду рад… Плохо то, что мне нечем заплатить.

– Пожалуйста, без глупостей. В этом нет необходимости.

– Я же говорю, времена тяжелые.

– Я у вас в долгу, профессор. Я была так счастлива здесь: я научилась и языку, и ремеслу. Я бы, наверное, осталась с вами, если бы не…

Она умолкает, нахлынувшие воспоминания противоречивы: они горькие и сладкие одновременно. Она обхватывает себя руками, будто ей холодно, а Гобович не отрывает от нее сочувственного взгляда, полного доброты и нежности.

– Ведь это здесь ты с ним познакомилась, да?

Она кивает. Потом впервые за долгое время произносит его имя вслух:

– С Мигелем.

– Да-да, с Мигелем… Видный парень, я видел его дважды: первый – как раз тогда, а второй – в Альхесирасе, на вашей свадьбе. Ты была самая красивая невеста, какую я только видел в жизни.

– С того первого раза прошло три года… Он попросил книгу Финдлея «Северная Атлантика».

– А у нас она была?

– Была.

– Стало быть, он забрал и книгу, и тебя.

Елена медленно качает головой:

– Все было не так просто. И не так быстро.

На самом деле именно так и было. Судно, пришвартовавшееся в те дни на Гибралтаре, называлось «Монтеарагон»: для него это был первый гражданский рейс после восстановления торгового флота, как и для старшего офицера, который три с половиной года войны проплавал на крейсере «Адмирал Сервера». Этому моряку нравились старинные трактаты о навигации, и кто-то сказал ему, что в магазине на Лайн-Уолл таковые имеются. В этом он признался позднее. «Я вошел в магазин, увидел тебя в окружении старых томов, словно озаренных светом твоего присутствия, и подумал: на этой женщине я женюсь. Так я и сделал».

– Одиннадцать месяцев брака – это не так уж много, – замечает Гобович.

– В общем-то, да… Не так уж.

Дом в Пуэнте-Майорга принадлежал его семье, а порт приписки судна был Альхесирас; они поселились в этом доме, и Елена начала привыкать к своеобразному быту жены моряка. Из одиннадцати месяцев супружества они едва ли провели вместе три, включая медовый месяц: то месяц, то две недели, или неделя, потом три дня, потом неделя, одиннадцать дней, две недели, девять дней… И когда он навсегда исчез в Масалькивире, они все еще были не слишком хорошо знакомы друг с другом. Возможно, думает она, это к счастью, что не были. Короткий кусочек жизни, который не успел ни превратиться в рутину, ни нанести ущерб отношениям. Нечто прекрасное в скобках, нежный, неуловимый сон.

На минуту облако закрывает солнце. А когда оно вновь открывается, бухта и порт сверкают ослепительными вспышками, на фоне которых выделяются серые и черные пятна корабельных силуэтов. На мачте ближайшего судна гордо развевается на ветру британский флаг.

Вернувшись в настоящее, Елена прикрывает глаза от слепящего света и грустно улыбается:

– Я храню эту книгу до сих пор.

Пытаясь сплести различные версии этой истории, рассказанной несколькими людьми, я так и не понял, почему случилась новая встреча Елены Арбуэс и Тезео Ломбардо. И я до сих пор не знаю, была ли это личная инициатива итальянца или он выполнял приказ. На последнее предположение меня навел Дженнаро Скуарчалупо, который, сидя за столиком закусочной в Неаполе, уверял меня – я храню эти заметки и магнитофонную запись, – что его товарищ действовал согласно прямым указаниям капитан-лейтенанта Маццантини, поскольку тот решил разузнать, чего можно ожидать в такой деликатной ситуации от женщины, слишком много знавшей об отряде «Большая Медведица». Однако после встречи со Скуарчалупо я дважды разговаривал в Венеции и с самой Еленой, и она, не таясь, упомянула о том эпизоде, подчеркнув, что именно Ломбардо по собственной инициативе появился в Ла-Линеа накануне новой атаки на Гибралтар. Как она уверяла, речь не шла ни о тактических расчетах, ни о чувствах. Или, что наиболее вероятно, как раз тогда и появились чувства, которые привели к сложным и опасным последствиям.

Ясно одно: в этом вопросе, решающем для того, что произошло позднее, чрезвычайно трудно установить истину. По крайней мере, неопровержимую истину. Когда я наконец взялся написать эту историю – через сорок лет после публикации нескольких репортажей в испанской газете «Пуэбло», где я ограничился тем, что рассказал эпопею о корабле-призраке и о тех, кто тогда боролся и умирал (я назвал статью «Троянский конь на Гибралтаре», даже не представляя себе, что однажды из нее выйдет целый роман), – так вот, когда я наконец решился, хозяйки книжного магазина в Венеции и ветерана-водолаза уже не было в живых. Скуарчалупо скончался вскоре после нашего интервью, а о смерти Елены я узнал в новогоднюю ночь накануне 1997 года. Приехав в город, я пошел в книжный магазин и увидел, что он называется уже не «Ольтерра», а «Линеа Омбра», и новая владелица ввела меня в курс дела. Действительно, из тех, кто застал атаки итальянцев на Гибралтар в 1942–1943 годах, не было в живых уже никого. Так что об истории Елены Арбуэс и Тезео Ломбардо я тогда собрал не так уж много свидетельств: записки местного комиссара полиции, о котором я расскажу позднее; упоминание о тех событиях в мемуарах под названием «Глубина и безмолвие», написанных капитаном третьего ранга Ройсом Тоддом, да несколько строк в «Маленьком Уилсоне и большом Боге», автобиографии Энтони Бёрджесса, который служил в британской колонии во время войны. Остальное мне приходится домысливать, иногда сдабривая подробностями, предоставленными мне косвенным свидетелем, который жив до сих пор: это гибралтарец по имени Альфред Кампелло, сын одного из тех, кто близко соприкасался с тогдашними событиями.

Итак, самое важное – то, что произошло в день возвращения Елены Арбуэс с Гибралтара. Когда она вечером работала у себя в магазине на улице Реаль –