Кассаветис - Василий Степанов

Я занимаюсь кино как искусством и не вижу никакого искусства в умении сделать из бестселлера кинобестселлер. Фрэнсис Форд Коппола – отличный парень и восхитительный художник, но он еще набьет шишек, снимая «Крестного отца».

Снимать кино – чрезвычайно дорогостоящее занятие. Чтобы снять фильм, нужно испытывать искреннее пренебрежение к деньгам.

Прибыль Paramount достигла 150 миллионов долларов после того, как Эванс встал во главе кинопроизводства. До этого студия выпускала какие-то успешные фильмы, какие-то провальные и еще какие-то фильмы вроде «Уловки-22» (одному Богу известно, о чем был этот фильм; я так и не понял). <…> И затем они сняли «Историю любви» под жестким контролем студии, фильм, который имел фантастический успех, и Эванс заявил, что он творческий руководитель всего кинопроцесса. Но разве Эванс был режиссером, автором сценария, оператором этой картины или сыграл в ней? Он внес свой вклад, предоставив свою жену в качестве звезды. А когда выяснилось, что фильм удался, он объявил, что не намерен отдавать творческий контроль кому бы то ни было. Отдавать? Кто вообще дал ему право что-либо отдавать? Эванс – пустое место! Забытый на складе манекен, который внезапно ожил. Единственное, что ему удалось сделать, – это какая-то линия одежды. Как он смеет сравнивать себя с художником! <…> Как человек Эванс, вероятно, отличный парень, но как художника я бы его и на порог не пустил.

Невозможно снять личный фильм, работая на студию.

Режиссерам пора понять: они должны быть как «Битлз», сами сочинять свои произведения.

Когда я начал снимать фильмы, мне хотелось, чтобы каждый кадр был как у Фрэнка Капры. Но я мог снимать только безумные, жесткие картины. От себя не убежать.

В детстве он [Джеймс Кэгни] был моим кумиром; наверное, именно благодаря ему я пришел в кинематограф. Я обожал его. <…> От его экранного образа веяло какой-то силой. Он всегда играл обыкновенного парня, который мог сразиться с великанами. Он был спасителем для всех парней невысокого роста, к числу которых принадлежу и я.

Снимать кино

По-моему, нет ничего более разрушительного, чем планирование. Оно губит человеческий дух. То же относится и к чрезмерной дисциплине, потому что тогда невозможно ощутить всю прелесть некоторых мгновений жизни, а если вы не можете ощутить прелесть одного мгновения, жизнь утрачивает свое волшебство. Без этого волшебства можно просто сдаться и признать, что все мы скоро умрем. Возможно, мы просто задохнемся от недостатка воздуха, или погибнем в аварии, или нас пристрелит какой-нибудь псих, или какой-нибудь идиот решит сбросить на нас бомбу. Нам необходимо волшебство, чтобы забыть о суровой реальности. Остается надеяться на человеческое безумие. Ужасно скучно работать со здравомыслящими людьми, которые наперед знают, что и как нужно делать.

Сценарий – это всего лишь цепочка слов. Они каким-то таинственным образом создают историю, и я имею дело с персонажами, как и любой писатель. Есть персонажи, которые мне нравятся, к которым я испытываю симпатию. Некоторые меня не трогают. Приходится потрудиться, чтобы привести их в движение.

Когда я начинаю писать сценарий, я чувствую себя первооткрывателем. В каком-то смысле это не работа, а попытка найти нечто романтическое в жизни людей. <…>

Подготовка к написанию сценария занимает у меня много времени; это трудное, утомительное и напряженное исследование. Готовясь к съемкам, я не говорю: «Мы будем снимать такой-то фильм». Я долго размышляю, зачем снимать этот фильм, могут ли персонажи так себя вести, случается ли такое с людьми, о чем они мечтают и что они думают на самом деле.

Я стремлюсь создать мир, который существовал бы как семья. Создать семью не из членов съемочной группы и не из актеров, а из персонажей фильма. В таком мире у героев есть знакомые улицы и свой дом, и они знают, как к нему пройти. <…> Пьяный или трезвый, человек всегда может найти дорогу домой. Но вдруг он сбивается с пути и не может найти дорогу домой. Вот об этом и стоит снимать кино.

Джина [Роулендс] всем жалуется, что со мной трудно жить, так как я записываю каждое ее слово. Я наблюдаю за Джиной дома, смотрю, как она общается с детьми, и записываю на магнитофон все, что слышу. Я записываю какие-то разговоры и потом в искаженном виде использую их в сценарии в совершенно других ситуациях. Я никакой не писатель! Я просто записываю то, что слышу. Обычную болтовню и разговоры, то, что волнует людей в повседневной жизни. У меня хороший разговорный слух. Каждое слово, произнесенное в обычной жизни, так или иначе попадает в фильмы, которые я снимаю.

Я пишу очень жесткий сценарий, но во время съемок позволяю актерам интерпретировать его так, как они считают нужным. Однако после того как они выбирают собственную трактовку, я стараюсь быть максимально последовательным, и актеры тоже должны быть максимально последовательными в интерпретации своих персонажей.

Каждый эпизод в «Тенях» строился очень просто; все основывалось на том, что у героев была проблема, а в финале сцены возникали новые проблемы, которые накладывались на предыдущую. Это позволило придать движение сюжету и создать простую структуру. Имея структуру, можно было переходить к разработке персонажей и их характеров. Это было нелегко, потому что, во-первых, я никогда раньше не снимал кино, а во-вторых, актерам нужно было обрести постоянную уверенность в себе, не только во время диалогов. На это ушло около трех первых недель съемочного процесса. В итоге весь отснятый материал мы выкинули, но актеры обрели уверенность и спокойствие, и теперь им было что сказать.

Мне не хотелось, чтобы каждый встречный говорил: «Разве не прелесть? В этом фильме [„Мужья“] не показали ни одну из жен». Такой вот кошмар. И тогда мы решили одну жену показать. Для этого нам необходимо было придумать такие супружеские отношения, которые были бы понятны двум другим героям. Мы написали короткую сцену, актеры ее сыграли. Эпизод получился очень театральным, но я знал, что эта сцена сработает, потому что герой в ней душит тещу.

Я написал сценарий, и как только я его закончил, сценарист должен умереть. <…> Когда автор сценария появляется на съемочной площадке, все живые чувства умирают, потому что сценарист точно знает, как нужно играть ту или иную роль, точно знает все мотивации героев.

Все рассуждают об импровизации так, как будто режиссер приходит на площадку, говорит: «Каждый делает что хочет», потом берет камеру и снимает кино. Так не получается. Любой, кто хоть что-то понимает в кино, знает,