Внучка берендеева. Второй семестр - Карина Демина

А чего не пожрет — потопчет.

И предвестником тому — двухголовое теля, которое бабка самолично видала. А еще писала, что одна женщина, достойная особа, мельникова жена, кроликов рожает да по дюжине за раз и никак остановиться не способная. Прокляли ее…

Но про перевертней и загрызенных — ни словечка.

— Не бойся, Лис у нас тихий, — Ерема руку убрал. — Ему тяжело…

Я кивнула.

Верно. У меня второго обличья нету, оттого не чую я себя обделенною. А вот если б было да заперли? Мыслю, для того кольцо и лежит над сердцем? Это ж навроде клетки выходит, только не снаружи она, изнутри.

Разве ж оттого легче.

— Зачем ты…

— Затем, что интересно, чего в тебе братья отыскали. Может, и нам это сгодится, — Ерема голову набок склонил и глянул этак, с насмешечкою. А в глазах его блеснула волчья хитрая желтизна. — Жил-был боярин… обыкновенный. Не худородный, но и не из первой дюжины. Не богатый, но и не бедный. Собой не писаный красавец, но и не урод. Не особо умен, но и не сказать, чтоб вовсе дурак. Над холопами не зверствовал, хозяйство вел крепкою рукой… как пришла пора, то и женился на соседское дочке. Взял в приданое пару деревень и воз рухляди. Зажили молодые… и случилось так, что полюбил боярин супругу. Тиха, говорили, была боярыня, нравом кротка, разумна не по-женски. Все у них с мужем ладилось, иные глядели и завидовали. И верно от зависти, а может, проклял кто, но вышло так, что ходила боярыня праздною…

Сказка?

Нет, не сказка.

Я сижу. Гляжу. На Елисея, с которого схлынула былая бледность, да и задышал он ровней. Но кровь из носу все текла, яркая, что водица крашеная. А никто и не думал утереть.

— Долго она этим маялась. И по святым местам ездила, и жрецам кланялась, и целителей о помощи просила, но никто не мог понять, отчего так. Здорова, говаривали целители. А жрецы лишь руками разводили: мол, на все воля Божинина. Тогда-то и нашелся недобрый человек, который шепнул боярыне, будто бы, если Божиня не слышит молитв, то сестрица ее всяко благосклонною будет.

Речь Еремина звучала ровно, спокойно, а глаза он отвел, но чуяла я — не впервой рассказывает он сию сказку. Только, сколько ни рассказывай, а боли не станет меньше.

— Кто ищет, тот вйсегда найдет. И боярыня отыскала чыерную жрицу. Об чем они говорили &оndash; мне того не ведомо, — темные пмальцы, загорелые, будто пропеченные, дернули Елисея за прядь. — Но вернулась боярыня задуменною… выбор ей был дан. Она и сделала. Может, и не решилась бы, как знать, однако ж замечать стала, что супруг ее, прежде с нее глаз не сводивший, на дворовых девок заглядываться стал. Нет, не красотою любовался, по-прежнему не было для него женщины краше, чем жена, Божиней даденая, но неможно мужчине вовсе без наследников. Кому дом передать? Земли? Люд свой? Вот и подыскивал девку, чтоб здоровая да в теле…

Егор подал воды, и Ерема выпил одним глотком, отряхнулся как-то по-собачьи и продолжил.

— А надо еще сказать, что в тех краях аккурат волки в великом множестве водились. Людям-то не особо докучали, разве что вовсе в зиму голодную. Такая и случилась, не иначе Мораниною волей… леса снегом завалило. Морозы ударили лютые. Сгинула вся дичь, кто попрятался, кто померз, кто ушел искать доли иной. Оголодали волки. До того оголодали, что своих старых да слабых пожрали, а это за волками, поверь, редко водится.

Я лишь кивнула.

Знаю. Волк, дед сказывал, зверь особый. И за малыми они ходят, и стариков уважают, сколь умеют, а такого, чтоб своих пожрали, я вовсе не слыхала.

— Водил ту стаю волчище огроменный, хитер был и свиреп. Обходил он, что силки, что ямы. А хуже всего — людей не боялся. В каждом звере страх перед человеком сидит, и не каждый зверь способен этот страх преодолеть.

Желтизна исчезла из Ереминых глаз.

А может, примерещилось мне? Может, и не было никакой желтизны. Кирей меня впечатлиельною натурой обзывал, а ну как имелась в его словах своя правда?

— Вывел он стаю к деревеньке. И не стало деревеньки. Скот весь порезали. В дома сквозь крыши пробрались… что малого, что слабого, что сильного… никто не спасся. Когда о том боярину донесли, то разгневался крепко. Велел собирать большую облаву, со всех деревень народ призвал. Полыхнули по лесу огни. Загремели пугачи, волков подгоняя… и сам боярин в седло сел, потому как власть ему дана над землями этими была, но с властью — и право людей своих беречь.

Елисей открыл глаза и захрипел.

— Не двигайся, Лис… полежи еще немного. Я тут сказку рассказываю. Знаю, ты у нас сказки любишь… особенно, если про волков.

Елисей попробовал сказать что-то, но из горла донеслось лишь глухое рычание.

— Лежи, сказал… вот упрямый. Боярыня тож на охоту собралась, пусть и отговаривал ее муж. Одно дело соколиная благородная охота. Иль травля лисья, когда верхами да по лесу. Охотники один перед другим похваляются, кто собаками, кто лошадьми, а кто убранством роскошным. И другое дело — когда охота, которая война, без пощады, без надежды вырваться…

Елисей завыл.

— Тише… ты же слышал, братик, эту историю. Все будет хорошо. А Зослава не слышала. Ей рассказываю. Кирей баил, что она у нас сказки любит. Пусть послушает…

Бурштыновые волчьи глаза вперились в меня.

— И тебя не боится, — добавил Ерема. — Правда, я заверил, что кусаться ты не станешь.

Елисеева усмешка кривобокою вышла. Да и само лицо его, левая половина бездвижна, а правую морщит, кривит, будто бы сказать Елисей что-то силится, превозмочь проклятье, вернуться к облику человеческому.

— Но боярыня, вестимо, мужа не послушалась. А он, за собой вину чуя — понесла-таки дворовая девка, за что и взята была в терем — не посмел приказывать. Зря… глядишь, перегорело бы сердце, и смирилась бы… а так… пить хочешь?

Еська присел рядом и подал флягу, желтою кожей обшитую. Поили Елисея тонкою струйкой, а он силился глотать, да все одно темный травяной отвар выливался изо рта.

— Облава выдалась знатная… многие волки шкур лишились. А вот вожак, тот ушел… боярин сказывал, что самолично в него пяток стрел всадил, да волк, видать, и вправду непростым был. Как бы там ни было, охотники стаю проредили. И в поместье возвернулись. Тогда-то и хватились боярыни. Все на месте, до распоследнего мальчонки, а боярыни нету…

Флягу убрали.

И Елисей закрыл глаза, теперь он походил на мертвеца, бледный, с прозеленью, и не дышит. Или дышит, но слабо. И сердце егоное — его я слышала — стучит через раз. А кольцо вокруг сердца сжимается.

— Боярин в ту ночь поседел весь. Кликнул людей, всех, которые в поместье были, и старых, и малых, никого не пощадил — погнал в лес, искать супругу. И всю ночь бродили, от огней светло, что будто… да без толку. Лошадь боярынину нашли, волками задранную, а саму ее… все-то зашепталися, что, мол, без толку теперь, что пожрали волки и костей не оставили, что отомстил охотнику перевертень-вожак за стрелы да стаю свою…