Богатырь - Александр Мазин

Лиска и Голубь. А больше никого не видать.

А где ж враги?

– Где… эти?.. – прохрипел Илья.

– Сбежали. Далеко уже. Напугал ты их!

– А этот? Последний?

– Голубь его. Хороший конь, хороший… – Она погладила жеребца, который тоже сунулся, тронул мягкими губами лицо Ильи, «улыбнулся» хозяину. Радуется, что жив Илья.

– Это он его, копытом! – гордо сообщила Лиска. – Прямо в рожу! Тот сразу из седла долой! А ты, господин, тоже упал. Еще раньше, когда Голубь на дыбки вскинулся. А этого я его же мечом добила. Не то встал бы да пошел махать… Верно ли? – вдруг испугалась она. – Может, нельзя было?

– Можно. – Илья улыбнулся, хотя улыбка далась трудно: лицо занемело, будто приморозил. – Нужно. Лук мой цел?

– Ага. А стрелы – не все…

– Дай сюда!

Верно, цел.

«Значит, повоюем», – подумал Илья. Больше, чтоб себя подбодрить, потому что чувствовал он себя погано. В глазах двоилось, руки тряслись, будто у ветхого старика.

– Лиска, помоги мне в седло сесть. А то вернутся те, кто сбежал, и будет нам туго…

Поднять Илью в седло не удалось. Для Лиски он был слишком тяжел, а помочь не мог, ослаб совсем: руки слушались плохо, голова кружилась, тошнило. Видать, головой ударился, когда упал.

Вернись сейчас беглецы, взяли бы Илью, как лиса в норе берут. Руками.

Но те, видать, удирали без оглядки.

И что теперь Илье делать? Коней у него теперь в избытке: Лиска троих поймала. Те дались. Не боевые. Повезло. Кони есть, а толку? Даже волокушу сделать не из чего.

Очень хотелось пить, но фляга пуста. Выскочила пробка, когда упал. Хлебнуть бы сейчас меду горячего, может, и полегчало бы. Или, наоборот, наизнанку вывернуло.

Держись, Илья! Держись и думай!

Думать было трудно. Голова болела всё сильней. Но что это за боль, если сравнить с той иглой, что в спине сидит. Не боль, а почесуха комариная.

«Эх, Голубь-Голубок! Жаль, что у тебя, друже, рук нет, как у кентавров эллинских. Ты б меня поднял да на спинку уложил… Уложил…»

– Дурень я, – сказал сам себе Илья. Стыдно. Артём или Богуслав небось сразу бы сообразили. А он вот напрочь забыл, чему коника своего учил.

– Голубь! Прячься, друже! Вниз!

Жеребец фыркнул. Ни малейшего желания укладываться на снег у него не было. Сдурел, хозяин, да? Мокро ж и холодно!

– Вниз, мой хороший, лечь! – Илья ухватил повод, потянул жеребца вниз. – Знаю, не травка степная, теплая, но ты ж – мохнатый. Вниз, Голубь! – крикнул он строго.

И конь подчинился. Опустился на колени, хотел и на бок, как учили. Мог бы и лечь, но тогда ему трудно будет подниматься с Ильей-то на спине.

Это было нелегко, но они справились. Затащили Илью в седло, распихали неживые ноги по дыркам. И Голубь тоже молодец. Поднялся аккуратно, иначе Илья, даже с помощью Лиски, мог бы и не удержаться.

– Лиска, ты знаешь что… Привяжи меня покрепче, а то как бы мне в пути… не потеряться, – пробормотал Илья, навалился грудью на край седла-коробки и выпал из Яви.

Глава 13

Сергей Иванович помял затекшую шею и отодвинул документы.

Не любил он эту работу. Мог бы перевесить на помощников, на Сладу… Но раз уж взял за правило разбираться с византийскими делами сам, значит – сам. Ведь речь идет не о тонне воска или десятке-другом бочек вина. Оружие – это оружие. Так что надо быть вдвойне осторожным. Тем более что кто-то в Константинополе в последние пару лет активно играет против него. Играет, правда, мелко. На уровне «сунуть палку в колесо», не более. Серьезно нагадить спафарию Сергию, пользующемуся личным доверием Автократора[10]и расположением по меньшей мере двух высших иерархов империи, у таинственного пакостника кишка тонка.

Но – раздражает. Надо бы Богуслава попросить в следующий раз в Константинополе задержаться и поискать настырное дрянцо…

– Князь Серегей! Батько! Сюда!

Кричали во дворе. Кто-то из дружинных.

Духарев встал так резко, что стул с грохотом опрокинулся. Сквозь окно, забранное мелкими цветными стеклами, не видать ни черта. Сергей Иванович толкнул створки. Так, гридь кого-то несет. На руках. Кого-то оружного и заляпанного кровью.

Сердце пропустило удар. Если позвали его, значит… Кто-то из родни?

Сергей Иванович захлопнул окно, выбежал в коридор и бросился вниз по лестнице…

– Сюда кладите, сюда…

Голос жены. Слада была уже здесь, распоряжалась.

«Кто?»

Духарев растолкал дружинных…

Илью он узнал не сразу. Показалось: лежит на лавке какой-то незнакомый богатырь[11]. Лицо в крови и грязи…

Узнал, когда Илюха открыл глаза:

– Батя… – прошептал он. – Моров…

– Ну-ка тихо всем! – рявкнул Духарев, наклонился: – Что, сын, что случилось?

– Моров… Враги… Не удержал…

Духарев покосился на Сладу.

Та приподняла голову Ильи, поднесла ко рту чашу, напоила осторожно и умело: Илья даже не поперхнулся. Потом кивнула мужу: спрашивай.

От сердца отлегло. Значит, опасности для Илюхиной жизни нет.

– Тати напали… Две сотни… Привел Свардиг… По наущению Семирада…

И расслабился. Главное сказал.

Семирад. В это Духарев поверил легко. Но Свардиг…

– Точно Свардиг? Сам видел?

– Как тебя. – Слабая улыбка. – Резать меня хотел… Но я – лучше…

– Что – лучше?

– Лучше. Я его сам… зарезал. У меня гривна его… Лиска… Где? Со мной была. Жизнью должен…

Духарев лишь взгляд метнул, как пара отроков сорвалась: искать.

– Голубь…

– Конь твой в порядке, – пробасил кто-то из гриди. – Обиходят.

– Батя… Пошли воев в Моров. – После Сладиного питья Илье стало чуть лучше. Он даже привстать попытался, но княгиня не позволила. – Пошли скоро. Много не надо. Полсотни хватит. Там – лесовики одни остались. Может, успеют наши.

– Равдиг! Ты слышал! – не оборачиваясь, бросил Духарев. – Найди Развая. Пусть возьмет полусотню и двуоконь в Моров! Борзо!

– Да, батько! – И топот нескольких десятков ног.

– А что ж Кулиба, что дружина твоя? – недобро произнес Духарев. – Не управились с лесовиками?

– Не было Кулибы. Разбойников ловить отъехал. С дружиной…

– Со всей? – уточнил Сергей Иванович и, получив ответ, решил: Кулибу надо менять. Или подчинить тому, кто будет управлять Моровом. Вот хоть Илье, когда поправится.

– Больно? – спросил он, заметив, как вдруг напряглось лицо сына.

– Немного. Спина…

– Муж, ты узнал, что хотел? – вмешалась Сладислава.

Духарев кивнул. Главное ясно.

– Несите княжича наверх! – велела княгиня. – Горячую воду туда и чистые полотенца.

Привели Лиску. Тоже – в грязи и в крови, как и Илья.

Испуганную и какую-то съёжившуюся. Сергей Иванович помнил ее другой.

– Ты ранена? – спросил он как можно мягче.

Помотала головой.

– Господин… Как княжич?

– Всё хорошо с ним. Есть хочешь?

– Больше пить, господин.

– Горячего молока! Быстро! Крещеная?

– Да, господин.

– Имя?

– Елисавета, господин!

– Марфа! – окликнул Духарев женину доверенную холопку. – Поди сюда! Баня, как? Топлена?

– Да, господин, – поклонилась холопка.

– Хорошо. Елисавета, пойдешь с ней. Помоешься, переоденешься в сухое. Тебе дадут, что нужно… Не торопись, молоко допей! Потом – ко мне в горницу. Марфа! Еды ко мне наверх горячей, меду. – И Лиске: – У меня поешь. И расскажешь, что было. Иди в баню, а то продрогла совсем.

«Значит, Семирад, – размышлял Сергей Иванович, поднимаясь по лестнице. – Это гадина известная. Кстати, не он ли и в Константинополе воду мутит? Может быть, может быть… И Свардиг. Вот уж на кого бы не подумал. Хотя понять можно». После смерти сына у Свардига в башке точно что-то повернулось. Живые обрубки, которые он сотворил из пленных ляхов… Один почти полгода прожил у Свардига в доме. Такое даже для нурмана ненормально, а уж для варяга…

Как же Илье удалось с ним справиться? Он сказал: зарезал. Значит, не стрелой убил…

Сергей Иванович был всерьёз заинтригован. Сдвинулась у Свардига крыша или нет, но воином он всё равно оставался элитным. Таким, что и в лучшие годы Духареву пришлось бы попотеть, чтоб с таким справиться. А уж безногому Илье…

На страже у дверей кабинета уже стоял дружинник из отроков постарше. Равдиг распорядился. У него всё четко. Раз напали на Моров, значит, кто-то объявил Духареву войну. Значит – военное положение. Следовательно, стража теперь не только у дверей и ворот, но и в самом тереме. Так сам Сергей Иванович завел когда-то, так будет и впредь.

Духарев махнул рукой открывшему дверь отроку и прошел мимо, туда, где Слада устроила «лазарет для своих». Узнать, как там Илья…

Сын, уже разоблаченный и чистый, лежал на животе посреди жарко натопленной комнаты, а Сладислава легонько тыкала серебряной иголочкой ему в крестец.