Любовь поэтов Серебряного века - Нина Щербак

В 1905 году Анна переехала в Евпаторию. В написанных спустя очень много лет заметках Ахматовой «О Гумилёве» о переписке тех лет сказано так: «Нашу переписку (сотни писем и десятки телеграмм) мы сожгли, когда женились, уже понимая, что это не должно существовать». Итак, основная загадка в отношениях между Ахматовой и Гумилёвым того времени лежит в том, что о них можно лишь строить предположения, ведь в число всей уничтоженной переписки и стихов попали почти все «евпаторийские» стихи и письма. Насколько богаче оказалось бы литературное наследие Евпатории, если бы они дошли до нас! По оценкам специалистов, стихов могло быть не менее сотни.

По одним сведениям, поэт в это время с Анной не общался, но поддерживал дружеские отношения с ее старшим братом Андреем. Гумилёв готовил книгу стихов «Путь конквистадора», которую издал на средства родителей в октябре 1905 года. Но многие стихи были посвящены Ахматовой, а некоторые – навеяны мотивами моря, поэтому вполне вероятно, что Гумилёв мог приезжать летом в Евпаторию в тот год:

У русалки мерцающий взгляд,

Умирающий взгляд полуночи,

Он блестит то длинней, то короче,

Когда ветры морские кричат.

У русалки чарующий взгляд,

У русалки печальные очи.

Потом шли бесконечные переезды и встречи. Отъезд Гумилёва в Париж биографы датируют началом июля 1906 года. Известно его письмо поэту Брюсову, тогдашнему законодателю мод в поэзии. Николай писал ему из Царского Села 15 мая 1906 года: «Летом я собираюсь ехать за границу и пробыть там лет пять».

Мог ли он в таком случае перед отъездом не повидаться с Анной? Ведь по-прежнему многие его стихи посвящались ей. К тому же Гумилёв с детства воспитывал в себе упорство, смелость в преодолении трудностей. Он долго добивался взаимности, приходил в отчаяние, несколько раз пытался свести счеты с жизнью, увлекался другими женщинами, но снова и снова возвращался к своей любимой с очередным предложением.

По версии Павла Лукницкого (поэта и прозаика, собирателя материалов об Ахматовой и Гумилёве): «В 1905 году Николай Степанович сделал Анне Ахматовой предложение и получил отказ. Вскоре после этого они расстались и не виделись в течение года – полутора лет, даже не переписывались. Осенью 1906 года Анна Ахматова почему-то решила написать письмо Николаю. Написала и отправила. Это письмо не заключало в себе решительно ничего особенного, а Николай ответил на это письмо предложением. С этого момента началась переписка». Однако, по воспоминаниям близкой подруги Ахматовой Валентины Срезневской, «Аня никогда не писала о любви к Гумилёву, но упоминала о его настойчивой привязанности, о неоднократных предложениях брака и своих легкомысленных отказах и равнодушии к этим проектам».

Осенью 1906 года Анна жила уже в Киеве у родственников, училась в гимназии, стихов не писала. Гумилёв же в Париже нашел друзей и единомышленников, в конце 1906 года они задумали издавать журнал «Сириус». Из письма Анны к Сергею Штейну от 2 февраля 1907 года: «Я выхожу замуж за друга моей юности Николая Степановича Гумилёва. Он любит меня уже 3 года, и я верю, что моя судьба быть его женой». Но дальнейшие строки будто списаны с плохой мелодрамы: «Люблю ли его, я не знаю, но кажется мне, что люблю. Помните у В. Брюсова:

Сораспятая на муку,

Враг мой давний и сестра,

Дай мне руку! Дай мне руку!

Меч взнесен. Спеши. Пора.

И вот я дала ему руку, а что было в моей душе, знает Бог и Вы, мой верный, дорогой Сережа. Не говорите никому о нашем браке. Мы еще не решили ни где, ни когда он произойдет. Это – тайна, я даже Вале Срезневской ничего не написала».

Срезневская писала: «Конечно, они были слишком свободными и большими людьми, чтобы стать парой воркующих „сизых голубков“. Их отношения были скорее тайным единоборством. С ее стороны – для самоутверждения как свободной от оков женщины; с его стороны – желание не поддаться никаким колдовским чарам, остаться самим собою, независимым и властным над этой вечно, увы, ускользающей от него женщиной, многообразной и не подчиняющейся никому». Их союз не укрепился и с рождением сына. Лев Николаевич Гумилёв, будущий ученый-историк, появился на свет 1 октября 1912 года. Воспитывался он у родных Гумилёва.

Ахматова и Гумилёв развелись в августе 1918 года. Но в заметках «О Гумилёве» она писала: «Когда в 1916 г. я как-то выразила сожаление по поводу нашего в общем несостоявшегося брака, он сказал: „Нет – я не жалею. Ты научила меня верить в Бога и любить Россию“». Оба сохранили навсегда уважение друг к другу, оба умерли в России.

При советской власти Гумилёв ничего не изменил в своих взглядах, открыто заявлял о себе как монархисте. И хотя в политику никогда не вмешивался, в 1921 году был обвинен в соучастии в монархическом заговоре, «Таганцевском деле», и расстрелян 25 августа того же года вместе с другими 60 обвиненными. По мнению Ахматовой, он был невиновен и оказался жертвой провокации. Скорее всего, так и было, а после ареста дело просто сфабриковали. По расхожим понятиям, для своего сына Анна не была образцовой матерью, но, тем не менее, сумела передать ему главное – то, что он сын своего отца. Вот рассказ самого Льва Гумилёва о том, из-за чего он, студент университета, был арестован в 1938 году и попал в лагерь: «Лектор стал потешаться над стихотворениями и личностью моего отца. „Поэт писал про Абиссинию, – восклицал он, – а сам не был дальше Алжира… Вот он – пример отечественного Тартарена!“ Не выдержав, я крикнул профессору с места: „Нет, он был не в Алжире, а в Абиссинии!“ Пумпянский снисходительно парировал мою реплику: „Кому лучше знать – вам или мне?“ Я ответил: „Конечно, мне“. В аудитории около двухсот студентов засмеялись. В отличие от Пумпянского, многие из них знали, что я – сын Гумилёва. Все на меня оборачивались и понимали, что мне, действительно, лучше знать. Пумпянский сразу же после звонка побежал жаловаться на меня в деканат. Первый допрос во внутренней тюрьме НКВД на Шпалерной следователь Бархударян начал с того, что стал читать мне бумагу, в которой во всех подробностях сообщалось об инциденте, произошедшем на лекции Пумпянского».

Многие стихотворения Николая Гумилёва – «мысленный разговор с Ахматовой». Внутренняя связь обоих поэтов оставалась всегда. А неудачных подражательниц поэтессы, которых называл «подахматовками», Гумилёв любил высмеивать: ведь они порой практически вторили ахматовскому «я на правую руку надела перчатку с левой руки» такими перлами, как «я туфлю с левой ноги на правую ногу надела». Так и остались эти воспоминания на долгие годы, порой счастливые, порой трагичные, всегда – живые.

Как странно – ровно десять лет прошло,

И не могу не думать я о пальмах,

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});