Любовь поэтов Серебряного века - Нина Щербак
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Свою жизнь, которая закончилась в 1927 году, Сологуб почитал не первой и не последней. Она казалась ему звеном в нескончаемой цепи преображений: «Ибо все и во всем – Я и только Я, и нет иного, и не было, и не будет, – писал он. – Темная земная душа человека пламенеет сладкими и горькими восторгами, истончается и восходит по нескончаемой лестнице совершенств в обители навеки недостижимые и вовеки вожделенные». При таком взгляде на вещи временная жизнь, цикл переживаний, кончается столько же временной смертью – переходом к новому циклу.
О Сологубе говорили, что он злой. Возможно, писатель не был злым, просто не любил прощать. После женитьбы на Анастасии Николаевне Чеботаревской, обладавшей, как говорили, неуживчивым характером, Сологуб нередко ссорился с людьми, вступаясь за нее. Впрочем, он и сам долго помнил обиды. В 1906 году Андрей Белый напечатал в «Весах» о Сологубе статью, которая показалась ему неприятной. И через семнадцать лет, в 1924 году, когда Белый, явившись на его шестидесятилетний юбилей, после своей, как всегда, бурно-восторженной речи жал Сологубу руку, тот процедил сквозь зубы: «Вы сделали мне больно». И больше не сказал ни слова.
Существовали, однако, два человека, две женщины, которых Сологуб очень любил и которых – обеих – утратил. Первая была его сестра, Ольга Кузьминична, тихая, болезненная, чуть слышная, ходившая всегда в черном. Она умерла от чахотки в 1907 году. Следы этой любви есть во многих стихах Сологуба, в частности:
…Рассказать, чем сердце жило,
Чем болело и горело,
И кого оно любило,
И чего оно хотело.
Так мечтаешь, хоть недолго,
О далекой, об отцветшей,
Имя сладостное Волга
Сходно с именем ушедшей.
Второй женщиной в жизни Сологуба была уже упомянутая Анастасия Николаевна Чеботаревская, на которой он женился вскоре после смерти сестры. Анастасия Николаевна была родственницей Луначарского, и в определенный момент высокопоставленный родич жены сыграл немаловажную роль в жизни писателя. В 1921 году он подал в политбюро заявление о необходимости выпустить за границу больных писателей – Сологуба и Блока. Ходатайство поддержал Максим Горький, но политбюро почему-то постановило Сологуба выпустить, а Блока задержать. Узнав об этом, Луначарский отправил в политбюро чуть ли не истерическое письмо, в котором ни с того ни с сего потопил Сологуба. Аргументация его была приблизительно такова: «Товарищи, что ж вы делаете? Я просил за Блока и Сологуба, а вы выпускаете одного Сологуба, меж тем как Блок – поэт революции, наша гордость, о нем даже была статья в Times’е, а Сологуб – ненавистник пролетариата, автор контрреволюционных памфлетов». Копия этого письма была прислана Горькому, после чего Блоку выдали заграничный паспорт, которым тот так и не успел воспользоваться, а Сологуба задержали. Осенью, после многих страданий и стараний Горького, ему все-таки тоже дали заграничный паспорт, потом опять отняли, потом опять дали… Вся эта история настолько поколебала равновесие Анастасии Николаевны, что, когда уже был назначен день отъезда, она, в припадке меланхолии, бросилась в Неву с Тучкова моста. Ее тело извлекли из воды лишь через семь с половиной месяцев. Сологуб долго не верил в гибель жены, а убедившись в ужасной правде, уже не захотел уезжать. Его почти не печатали, но он писал. Упорствуя и не сдаваясь, в 1921 году он создал веселый, задорный цикл стихов:
Любовью я – тра, та, там, та – томлюсь,
К могиле я – тра, та, там, та – клонюсь.
Иннокентий Анненский 1855 – 1909 «Не потому, что от Нее светло, а потому, что с Ней не надо света»
Поэт, лингвист, глубокий знаток античной культуры, переводчик Иннокентий Фёдорович Анненский окончил историко-филологический факультет Петербургского университета по отделению сравнительного языкознания. Лингвистические способности у него были выдающиеся. Сын Анненского, поэт Валентин Кривич, писал: «Помнится мне цифра 14, всегда упоминавшаяся, когда почему-либо заходила речь о языках ему знакомых. Конечно, одни, как французский и немецкий, он знал с детства, а древние были его, так сказать, профессиональной специальностью, в других же, может быть, он только разбирался, конечно, в этот счет входили и языки славянские, но все же их было 14».
В 1896 году поэт поселился в Царском Селе, «городе муз», став директором Николаевской мужской классической гимназии. Для директора была предоставлена квартира, располагавшаяся на втором этаже гимназии и имевшая большую веранду. Окна выходили на Малую улицу. Во дворе был личный сад Анненского. Он очень любил цветы и с удовольствием их разводил. Вот как вспоминал то время будущий поэт, а тогда маленький мальчик Всеволод Рождественский: «Огромная директорская веранда выходила в сад, где бежали улицы, желтеющие песком дорожки и дремали клумбы с необычайно яркими, пряными цветами, которые так любил их хозяин, И. Ф. Анненский. С самого раннего детства я помню его высокую суховатую фигуру, чинную и корректную даже в домашней обстановке. Неторопливо раскачиваясь в плетеной качалке, он узкими, тонкими пальцами с какой-то брезгливой осторожностью перебирал страницы журнала или, опираясь на трость, долго следил за танцующим полетом лиловой бабочки над ярко распахнутой чашей георгина или мохнатой астры…»
Спокойный и горделивый, в туго накрахмаленном высоком воротнике и в широком галстуке старинного покроя, с приветливым взглядом серо-синих глаз – этот человек сразу сумел внушить своим ученикам любовь и преклонение. Современница Анненского Любовь Гуревич в статье, посвященной его памяти, писала: «Рассказы гимназистов, его учеников, дополняемые личными впечатлениями, рисовали образ учителя, не похожего на обыкновенных русских учителей, – изысканного, светски-любезного в обращении со старшими и младшими, по-европейски корректного, остроумного, с каким-то особенным, индивидуальным изломом в изящной стройной фигуре, в приемах и речах».
Однако заслуга Анненского была не в том, что гимназисты пытались постигнуть античную трагедию, а в том, что он, по воспоминаниям Эриха Голлербаха, «звал к „пленительным и странным“ мечтаниям, с которыми не сравнится никакая педагогическая „польза“. На глупую шалость ученика педагог мог без злобы вяло уронить: „Вульфиус, какая вы дрянь…“ Но когда в 1905 году начались студенческие волнения, директор не посчитал нужным вмешиваться в дела своих подопечных. На одном из педагогических собраний он так и сказал: „Считаю учеников гимназии благородными, независимо от их взглядов“. Он был популярен среди гимназистов, но высшие чины его недолюбливали. Все это не прошло для Анненского даром, в 1906 году он был удален с директорского поста, о чем переживал до конца жизни».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});