Любовь поэтов Серебряного века - Нина Щербак

Друзья любили его. Но, по словам одного из них, он все равно «жил среди пустыни, в которую сам обратил свой мир». И даже человеческая теплота не могла побороть это ощущение внутренней скорби. В то же время он был внимателен к окружающим. Несмотря на то что постоянно обдумывал новые стихи, он любил занимать общество экспромтами и шутками. Например, один знакомый Анненского славился тем, что в гостях ставил перед собой бутылку вина и молчал. Или задавал собеседникам этакие наивные вопросы: «А где ваша матушка живет? А сколько ей лет?» Однажды он задумал устраивать у себя литературные «понедельники». Анненский пришел в гости в первый раз и весь вечер проскучал. А во второй раз придумал развлечение. Когда все собрались, он заявил: «Знаете, господа, до чего я додумался? Гомер – ничтожный поэт!» Все, конечно, набросились на Анненского. Особенно разгорячился хозяин. После долгого спора Анненский признался, что сказал это намеренно: пронять хозяина можно было лишь подобной дозой дерзости.

Анненский женился по большой любви, на Надежде Хмаро-Барщевской, женщине гораздо старше себя. Стал отцом ее сыновей. Один из них впоследствии женился на некой Ольге Петровне, принявшей фамилию Хмаро-Барщевская. Уже после смерти Анненского она призналась, что любила именно его и что только ее одну любил он. «Мы повенчали души здесь, в Царском Селе», – писала она. Их платоническая любовь, возможно, напоминала и другие увлечения поэта. Анненский умел дружить с женщинами, восхищался их античной красотой, часто писал романтические и нежные письма. Анна Ахматова однажды ехидно заметила: «Когда Анненский увлекался какой-то дамой, жена продавала очередную березовую рощу и отправляла его в Швейцарию, откуда он возвращался „исцеленный“».

В Царском Селе Анненский издал свой первый сборник стихов «Тихие песни». Книга была подписана псевдонимом Ник. Т-о. Эти несколько букв не только входили в имя Иннокентий, но прочитывались как местоимение НИКТО. Так назвал себя мудрый Одиссей, пытаясь спастись из пещеры Циклопа. И так обозначил свое имя поэт, заново прокладывающий свой путь в творчестве. На публикацию откликнулись крупные стихотворцы: Брюсов – холодно-снисходительно, Блок – сдержанно-сочувственно. Анненский воспринял удар достойно: «Нисколько не смущаюсь тем, что работаю исключительно для будущего».

Поэзия Анненского долгое время была известна лишь небольшому кругу близких ему людей. В печати он начал выступать в 1880-е годы с рецензиями, критическими статьями, заметками на педагогические темы, причем эти выступления носили чисто академический характер. В начале 1890-х годов Анненский приступил к переводу трагедий Еврипида – первому полному стихотворному переводу на русский язык одного из величайших драматургов Древней Греции. В Царском Селе он продолжал эту работу, здесь же она была и завершена.

В 1909 году поэт познакомился с Сергеем Маковским, который в то время организовывал литературно-художественный журнал «Аполлон». Долгожданный сборник стихов «Кипарисовый ларец», по несправедливости судьбы, был издан только после смерти поэта. Именно эти стихи принесли Анненскому мировую известность. Много лет спустя, прогуливаясь вдоль Невы с начинающей писательницей Ниной Берберовой, Николай Гумилёв среди прочих ценных книг подарит ей свои произведения, книги Сологуба, Кузмина и «Кипарисовый ларец» Анненского как пример поэтической классики. Нина Берберова, правда, эти книги не приняла, уж больно дорогим ей показался подарок. А Гумилёв от обиды высоко поднял их над головой да и зашвырнул в Неву.

Как многие поэты, Анненский не знал славы при жизни, а умер неожиданно, от паралича сердца, упав на ступеньки Царскосельского вокзала.

А тот, кого учителем считаю…

Как тень прошел, и тени не оставил,

Весь яд впитал, всю эту одурь выпил,

И славы ждал, и славы не дождался,

Кто был предвестьем, предзнаменованьем,

Того, что с нами позже совершилось,

Всех пожалел, во всех вдохнул томленье —

И задохнулся…

Анна Ахматова

Николай Гумилёв 1886 – 1921 «Сады моей души»

«Гумилёв говорит торжественно, плавно и безапелляционно. Я с недоверием и недоумением слушаю и смотрю на него. Так вот он какой. Блок – его портрет висит у меня в комнате – такой, каким и должен быть поэт. И Лермонтов, и Ахматова… Я по наивности думала, что поэта всегда можно узнать. Я растерянно смотрю на Гумилёва», – писала поэтесса Ирина Одоевцева, его ученица, вспоминая о том, как впервые познакомилась с ним. В 1911 году Гумилёв организовал литературную группу «Цех поэтов», позже стал основателем нового направления – акмеизма, а тогда, в 1918 году, он впервые читал лекцию по поэзии. «Гумилёв, действительно, явился, – писала Одоевцева, – именно „явился“, а не пришел. Это было странное явление. В нем было что-то театральное, даже оккультное. Или, вернее, это было явление существа с другой планеты. Высокий, узкоплечий, в оленьей дохе с белым рисунком по подолу, колыхавшейся вокруг его длинных худых ног. Ушастая оленья шапка и пестрый африканский портфель придавали ему еще более необыкновенный вид». Много месяцев спустя Гумилёв со смехом признавался Одоевцевой, каким страданием была для него эта первая в его жизни, злосчастная лекция:

«Что это было! Ах, Господи, что это было! Луначарский предложил мне читать курс поэзии и вести практические занятия в „Живом Слове“. Я сейчас же с радостью согласился. Еще бы! Исполнилась моя давнишняя мечта – формировать не только настоящих читателей, но, может быть, даже и настоящих поэтов. Я вернулся в самом счастливом настроении. Ночью, проснувшись, я вдруг увидел себя на эстраде – все эти глядящие на меня глаза, все эти слушающие меня уши – и похолодел от страха. Трудно поверить, а правда. Так до утра и не заснул».

Главная любовь в жизни Николая Гумилёва, таинственная и мучительная, связана с великой поэтессой, его будущей женой – Анной Ахматовой. Они познакомились в Рождественский сочельник. Тогда четырнадцатилетняя Аня Горенко была стройной девушкой с огромными серыми глазами, резко выделявшимися на фоне бледного лица и прямых черных волос. Гумилёв, в то время пылкий юноша, подражал Оскару Уайльду. Он носил цилиндр, завивал волосы и даже слегка подкрашивал губы. Иногда критики говорили, несколько цинично, что «Гумилёву не хватало одной детали»: все подобные герои непременно были поглощены роковой страстью. На роль жестокой возлюбленной Анна Горенко подходила идеально. Ее необычная внешность притягивала поклонников, к тому же Анна не питала к Николаю ответных чувств, а была влюблена в репетитора из Петербурга – Владимира Голенищева-Кутузова. Однако после продолжительной разлуки, возможно осознав, что отношение Гумилёва искренно и глубоко, Анна отправила ему письмо. Вероятнее всего беспокойство Ахматовой было связано с попыткой Гумилёва покончить с собой. Из «Летописи жизни и творчества Анны Ахматовой» Вадима Алексеевича Черных: «На Пасху Гумилёв, в отчаянии от ее (Анны Ахматовой) нежелания всерьез отнестись к его чувству, пытался покончить с собою. Потрясенная и напуганная этим, она рассорилась с ним, и они перестали встречаться». Много позже, уже в пожилом возрасте, в записных книжках Ахматова сделает запись: «На Пасху 1905 – первая угроза самоубийства. Первый разрыв».

В 1905 году Анна переехала в Евпаторию. В написанных спустя очень много лет заметках Ахматовой «О Гумилёве» о переписке тех лет сказано так: «Нашу переписку (сотни писем и десятки телеграмм) мы сожгли, когда женились, уже понимая, что это не должно существовать». Итак, основная загадка в отношениях между Ахматовой и Гумилёвым того времени лежит в том, что о них можно лишь строить предположения, ведь в число всей уничтоженной переписки и стихов попали почти все «евпаторийские» стихи и письма. Насколько богаче оказалось бы литературное наследие Евпатории, если бы они дошли до нас! По оценкам специалистов, стихов могло быть не менее сотни.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});