Семейный позор - Шарль Эксбрайя

— А кто готовил план, разве не ты?

— И что дальше?

— А то, что ты плохо его продумал!

— Как же я мог догадаться, что этот сукин сын сторож ни с того ни с сего вдруг изменит время обхода?

— Конечно… конечно…

— Ты говоришь «конечно», а сам думаешь по-другому!

— Верно, никак я не могу примириться…

Тони обогнул стол и угрожающе навис над приятелем.

— Послушай, Боканьяно, мне не нравятся твои фортели!

Луи снова оторвался от тарелки и поглядел на Салисето.

— Не нравятся — можешь уматывать!

Еще ни разу за десять лет его безраздельного царствования среди убийц никто не смел так разговаривать с Салисето. От яростной жажды убийства глаза его заволокло красной пеленой. Облокотившись на стол, он нагнулся к самому лицу Боканьяно.

— Придется мне тебя проучить, деревенщина!

Боканьяно плюнул ему в лицо и тут же схлопотал по физиономии. Парень мгновенно вскочил.

— Ну, теперь, Тони, обоим нам на этом свете не жить…

Выхватив нож, Луи пошел на Салисето, а тот медленно отступал, не сводя с него глаз.

— Вот этой самой штукой ты и прикончил итальяшку? — насмешливо бросил Тони.

Не отличаясь особым умом, Боканьяно все понимал буквально и попадал в любые расставленные ему ловушки.

— Отродясь я его не видел!

— Врешь! Ты по-тихому обстряпал дельце, а теперь из-за твоей измены Бастилика угодил за решетку! Знай я про Ланчано, никогда бы не полез в тот ювелирный магазин!

— Подонок!

У Салисето не было под рукой оружия, поэтому он старался отвлечь внимание противника. Чуть-чуть замедлив шаг, он дал Боканьяно подойти поближе.

— И по твоей вине Антуан состарится в кутузке!

Боканьяно очень любил Бастелику. Поэтому, вне себя от злобы и обиды, он кинулся на Салисето, но тот ожидал нападения и молниеносно швырнул под ноги Луи стул. Боканьяно упал. Тони схватил со стола бутылку и по всем правилам разбил ее о затылок Луи. Тот мигом утратил весь воинственный пыл. Успокоившись, Салисето взглянул на распростертого у его ног противника.

— Ах ты чертова старая шкура, — пробормотал он, почесываясь, — если это не ты ухлопал и ощипал итальяшку, то кто же, черт возьми, мог это сделать?

Допив свой пастис, Пишранд почувствовал, что ему и в самом деле полегчало. Он глубоко вдохнул морской воздух. Инспектор любил родной город и в этой любви черпал необходимую энергию, чтобы продолжать порой невыносимо трудную работу. Полицейский не сомневался, что рано или поздно справится с Тони. С убийцей Ланчано будет посложнее, но он и тут не терял надежды. Впрочем, над Марселем сверкало такое ослепительное солнце, что, право же, не стоило отчаиваться в чем бы то ни было.

Выходя из кафе, Пишранд заметил Пэмпренетту. Но теперь ее походка вовсе не казалась танцующей, и все ее существо как будто перестало излучать неистребимую радость жизни. Короче говоря, мадемуазель Адоль выглядела очень печальной. Инспектор подошел к девушке:

— Ну и как поживает наша Пэмпренетта?

Девушка вздрогнула и с довольно жалкой улыбкой повернулась к полицейскому:

— А-а-а… месье Пишранд…

— Гуляешь?

— Да так, захотелось проветриться…

— Послушай, Пэмпренетта, сдается мне, что тебе совсем не весело и ты совершенно права, решив хорошенько проветрить голову! Вдруг осенит какая-нибудь путная мысль!

— Пустяки… — вяло возразила девушка.

— Но я ведь вижу, что ты несчастна, Пэмпренетта!

— Наоборот, ужасно счастлива! И доказательство — то, что завтра у меня обручение!

Инспектор прикинулся дурачком:

— Завтра? Не может быть!

— Матерь Божья! А почему это не может быть, хотела б я знать? — возмутилась девушка. — Может, по-вашему, я недостаточно хороша собой, чтобы понравиться парню?

— Вовсе нет, и ты сама это отлично понимаешь, Пэмпренетта, потому как я уверен, что ты самая красивая девушка во всем Марселе… Просто мне очень грустно…

— Грустно?

Пишранд слегка отвернулся.

— Ну попробуй поставить себя на мое место! Я люблю Бруно, как младшего брата, а этот неблагодарный мальчишка даже не подумал ни сказать мне, что у него помолвка, ни пригласить… Говори что хочешь, но узнать о таком предательстве очень тяжко!

Вместо ответа девушка горько расплакалась. А полицейский напустил на себя изумленный вид:

— О-ля-ля! Да что это с тобой?

— Я… не за… Бру… но вы… хожу замуж…

— О Господи Боже! Что это ты болтаешь?

— Бруно — чу… довище… Он меня не любит! И я выхожу за Ипполита!

— За Ипполита Доло?

— Да!

— Я тебе не верю!

— Не верите?

— Нет, не верю!

Пэмпренетта в ярости поднесла к самому лицу инспектора кольцо.

— А это что, по-вашему?

Пишранд внимательно поглядел на ее палец.

— Очень красивое колечко…

— Это Ипполит мне его подарил к свадьбе!

— Правда?

— Клянусь вам!

— Что ж, Ипполиту пришла в голову отличная мысль… А меня ты не приглашаешь на помолвку, Пэмпренетта?

Девушка немного смутилась.

— Обед мы устраиваем дома… завтра в полдень… Я думаю, все будут рады вас видеть…

— Еще бы! Жаль… И тем не менее я желаю тебе огромного счастья с тем, кого ты любишь, Пэмпренетта…

— Ипполит…

— Я имел в виду вовсе не Ипполита…

И полицейский ушел, оставив мадемуазель Адоль в полной растерянности.

Бруно прекрасно знал о скором обручении Пэмпренетты и чувствовал себя глубоко несчастным, и несчастье казалось тем больше и тяжелее, что в эту трудную минуту парень не мог рассчитывать ни на чью поддержку. А потому вполне естественно, что Бруно потянуло на улицу Лонг-дэ-Капюсэн. Но он лишь бродил вокруг, не рискуя подходить слишком близко к дому. Воспоминания о родном гнезде притягивали Бруно, но парень хорошо помнил, что для всех представителей семейства Маспи он — воплощение позора.

И вдруг среди женщин, окруживших тележку бродячей торговки, Бруно заметил свою мать. Сердце у него учащенно забилось. Смущенный и растроганный парень подошел поближе и чуть слышно шепнул:

— Мама…

При виде сына Селестина выронила корзинку и молитвенно сложила руки.

— Матерь Божья! Мой Бруно!

И, не обращая внимания на прохожих, мадам Маспи обняла своего мальчика и стала покрывать его лицо поцелуями. Боясь, как бы один из не в меру прытких зевак не побежал предупредить Элуа, полицейский взял мать за руку и повел в маленькое кафе, где они и устроились рядышком, как влюбленные. Селестина раскраснелась от счастья.

— А что отец?

Она грустно покачала головой.

— Он по-прежнему считает тебя позором нашей семьи… Не думаю, чтобы он когда-нибудь простил… А мне это очень тяжело… потому как тебе я могу честно признаться, мой Бруно, что с тех пор много чего передумала… раньше мне такие мысли и в голову не приходили… Но теперь я уверена, что ты правильно поступил. И, что бы там ни говорил Элуа… тюрьма — штука препротивная…

Бруно прижал мать к себе, обняв за плечи.

— Я очень рад, мама… хотя, ты ведь знаешь, какое у меня горе…

Она отстранилась и с тревогой поглядела на сына.

— А что такое?

— Пэмпренетта…

— Ты ее все еще любишь?

— Да… а она выходит за Ипполита…

— Бедный мой малыш!.. Может, мне поговорить с Пэмпренеттой?

— Она не станет тебя слушать.

— Почему?

— Из-за моей работы… Мне пришлось допрашивать ее родителей насчет той истории с итальянцем… помнишь, его тело вытащили из воды в Старом Порту?

— А кстати…

И Селестина рассказала Бруно, как к ним явились Салисето и его дружки, об их поведении и угрозах. Опустив глаза, мать Бруно призналась, что получила две пощечины и еще одну — Элуа… Полицейский сжал кулаки. Ну, попадись ему только Корсиканец! Узнает, как лезть к Маспи!

— Твой отец созвал друзей, но все, кроме Адоля и его жены, струсили… Элуа старается не показывать виду, но я чувствую, как все это гложет его изнутри…

Какая-то девица, видимо, не оставшаяся равнодушной к красоте Бруно, все время вертелась около их столика, то и дело посылая парню многообещающие улыбки. В конце концов Селестина не выдержала и резко одернула нахалку:

— Нет, да когда ж этому настанет конец, бесстыдница этакая?

Девица, похоже, не привыкла лезть за словом в карман и ответила в том же духе:

— Кроме шуток? Да вы ее только послушайте! И за кого она себя принимает, за королеву?

— Постыдились бы!

— Это вам должно быть стыдно! Чего вы клеитесь к парню, который годится вам в сыновья?

Селестина лучезарно улыбнулась.

— А это и вправду мой сын, потаскушка!

Девица рассвирепела.

— И ничем я не хуже тебя, старая коза!

Бруно решил, что пора вмешаться.

— А ну, быстро чеши отсюда, если не хочешь ночевать в камере!

И он сунул красотке под нос полицейское удостоверение. Девица обалдело вытаращила глаза.

— Черт! — пробормотала она. — Я пыталась прикадрить легавого!

Выйдя из своей парикмахерской, Фелиси замерла от радости — на улице ее поджидал Жером Ратьер. Ей нравился друг Бруно — вежливый, сдержанный и немного застенчивый (что иногда довольно приятно).