Инспектор и бабочка - Виктория Платова

– Кошки?

– Да. Как их зовут?

– Никак.

То же самое сказал ему ангел. Но ангелу всего лишь восемь, и голова его забита невесть чем, а вот от тридцатилетней, вполне здравой женщины он мог бы ожидать и другого ответа.

– Странно, вы не находите?

– Нет, – женщина снова улыбается, на этот раз снисходительно. – Мы привыкли.

– Ну, хорошо. У кошек нет имени. А как зовут вас?

– Дарья, – просто говорит она. – Не знаю, как воспроизвести это на испанском…

– Дариа? – старательно повторяет Икер.

– Это русское имя. Я – русская.

Русская!.. За долгие годы работы Икер сталкивался с русскими всего лишь несколько раз, и это были не самые приятные знакомства: парочка мелких наркодилеров, с полдюжины проституток, один международный аферист, специализирующийся на торговле элитной недвижимостью (обладатель коллекции из пяти поддельных паспортов); один владелец автомастерской, где перелицовывали краденые автомобили. В поле зрения полиции русские попадали гораздо реже, чем цыгане, марокканцы или колумбийцы, но это не может служить оправданием тому, что знания Субисарреты о России весьма поверхностны. Вернее, их нет вовсе. Россия – в противовес Испании – холодная страна, там никому и в голову не придет улыбнуться незнакомому человеку. А легкое вино заменяет тяжелая водка, которую пьют, чтобы хоть немного согреться. Кажется, Россия – страна великой культуры, страна философов и поэтов, неплохо было бы вспомнить хотя бы одно сакральное для русских имя!.. Но ничего, кроме проклятой водки, международного афериста и Дианы Бирнбаум (так звали одну из потаскух), Субисаррете на ум не приходит.

Вряд ли Диана Бирнбаум была поэтом, а уж тем более философом, надо бы купить водки в ближайшем к дому супермаркете, чтобы проникнуться русским духом.

– Значит, вы приехали из России… – светский тон дается инспектору с большим трудом.

– Нет. Я давно не была в России.

– А девочка? Она тоже русская?

– Наполовину. Ее отец был англичанином.

Так же как и Кристиан Платт, в котором инспектор Субисаррета упорно не хочет признавать своего друга Альваро. Но сейчас его волнует совсем не национальность родителей ангела.

– Как долго вы пробудете в Сан-Себастьяне?

– Недолго. Через два дня мы уезжаем.

– Если интересы следствия потребуют, вам придется задержаться, – говорит Икер первое, что приходит в голову.

– Не думаю, что в интересах следствия задерживать ни в чем не повинных людей только потому, что они имели несчастье проживать в гостинице, где произошло преступление.

– Убийство, если быть совсем точным. Сегодняшней ночью вы не слышали ничего подозрительного?

– По ночам я сплю достаточно крепко.

– А перед рассветом? Может быть, шум? Голоса? Посторонние звуки?

– Тело обнаружили не так давно, насколько я понимаю? – вопросом на вопрос отвечает русская Дарья.

– Несколько часов назад.

– Если бы кто-то услышал нечто подозрительное, вы оказались бы здесь намного раньше, не так ли?

– Кажется, сроков произошедшего я не уточнял. И не говорил вам, когда именно было совершено убийство.

– Это нетрудно предположить, исходя из логики ваших вопросов. К сожалению, я ничем не могу вам помочь. Я ничего не слышала, ни ночью, ни перед рассветом. Не просыпалась от посторонних звуков, и никакие голоса в коридоре меня не беспокоили.

С самого начала все пошло не так. Полноценный опрос свидетеля обернулся сплошным лирическим отступлением, а когда Икер все же попытался вернуть дамочку к существу дела – получил в ответ пару едва ли не издевательских реплик. Все это злит Субисаррету, но еще больше то, что он по-прежнему не может отвести глаз от ее лица.

– Понятно. Я все же хотел бы переговорить с членами вашей семьи. Девочкой и ее братом. Особенно с братом. Когда он вернется?

– Не знаю. Может быть, через полчаса. Может быть, утром.

– Я оставлю вам свой номер телефона. Как только он появится…

– …я позвоню вам.

– Отлично.

– Я могу идти?

– Да, конечно.

Сейчас она уйдет, исчезнет в глубине коридора, как исчез ангел. Быть может, если бы визитка Субисарреты была другой… со скромной припиской после имени – «машинист поезда на Чаттанугу», это заинтересовало бы ее хотя бы ненадолго, вызвало улыбку и желание поговорить о поездах. О Чаттануге, в конце концов, это всего лишь маленький город в штате Теннеси, да и движение поездов на местную станцию давно прекращено.

Железнодорожный тупик, вот что такое теперь Чаттануга, если смотреть на нее из кабины машиниста.

Тупик, о да! Потому что в настоящей визитке Икера значится «инспектор полиции». И поводов, по которым этой визиткой можно воспользоваться, до смешного мало. И позвонят по указанному в ней телефону всего лишь один раз, когда проявится ангельский брат-саксофонист. Разговор с ним (как подозревает Субисаррета) кардинальных прорывов не принесет: уж таковы все музыканты, живущие в своем собственном мире, а он имеет не так уж много точек соприкосновения с миром, где иногда случаются кровавые преступления.

Сейчас она уйдет, сейчас.

– Вы когда-нибудь бывали в Брюгге? – неожиданно для себя спрашивает Икер.

– Что?

Легкое движение, но связано оно не с самой женщиной – с кошкой. До сих пор она вела себя смирно, сидя на руках у хозяйки (что не очень свойственно этим непоседливым животным), и оживилась лишь однажды, когда русская упомянула о темной истории с матерью ангела. Теперь же ее беспокойство усилилось в разы: она поводит ушами в сторону Икера, приоткрывает пасть и издает странный звук, что-то вроде «ш-ш-ш». Звучит, как предупреждение, только вот – кому? О чем?.. Грациозное создание, ничего не скажешь! Заостренная мордочка, огромные глаза-миндалины, – не зеленые и не желтые, как у большинства собратьев, – скорее, янтарные. Тот самый янтарь, в который частенько бывают впаяны насекомые, навсегда исчезнувшие растения, морские коньки. Икер и сам чувствует себя морским коньком, со всех сторон окруженным тягучим янтарем: невозможно даже пошевелиться, тело цепенеет, он не чувствует рук и ног – как будто их не существует вовсе. Впрочем, это состояние не длится и пары секунд, но оставляет неприятный осадок и легкую дрожь в позвоночнике.

– В Брюгге, – слова даются Икеру с трудом, как будто глотка тоже оказалась залитой зловещей янтарной массой.

– Почему вы об этом спрашиваете?

А отчего забеспокоилась кошка? И отчего бы ее хозяйке просто не ответить на безыскусный вопрос? Например: «Нет, а почему вы об этом спрашиваете?» – и это означало бы, что она не была в чертовом Брюгге. Или – «Да, а почему вы об этом спрашиваете?» – и это означало бы… Ничего бы это не означало, каждый год Брюгге всасывает в себя миллионы туристов и иногда проглатывает с потрохами, как его друга Альваро Репольеса. Чтобы выплюнуть затем Кристиана Платта, гражданина Великобритании с проломом в черепе.

– Мне показалось, что я уже видел вас когда-то…

Животному явно не по душе вранье инспектора, шипение нарастает и звучит теперь с удвоенной силой: к первой кошке присоединилась вторая.

– В Брюгге? – уточняет Дарья.

– Да. Пару лет назад. У меня прекрасная память на лица.

– На этот раз она вас подвела.

– Значит, нет?

Несколько секунд она раздумывает, успокаивающе поглаживая кошку между ушами. И в этот момент откуда-то издали, от лестницы, ведущей на первый этаж, раздается окрик:

– Дарлинг!..

Окрик адресован собеседнице Икера, и, кажется, воспринят ею с облегчением. Тему с Брюгге можно считать закрытой, тем более что косвенный ответ дан.

– Вам повезло, инспектор. Исмаэль появился даже раньше, чем я думала, и вы можете поговорить с ним.

Исмаэль – брат ангела и саксофонист. Третий член семьи, если не брать во внимание безымянных шипящих кошек. И Исмаэль – черный. Хрестоматийный африканец. Таких африканских парней полно на набережных и пляжах Сан-Себастьяна, они торгуют пиратскими дисками, поддельными сумочками «Луи Виттон», дешевой китайской электроникой и солнцезащитными очками. При желании в их карманах можно отыскать пару пакетиков с кокаином, но в обязанности инспектора полиции подобный шмон не входит. Зато любопытно было бы взглянуть на содержимое карманов Исмаэля. Наверняка там обнаружатся ключи от элегантной спортивной тачки, бумажник из хорошей кожи, распухший от кредиток, и… записочки с номерами телефонов, которые суют ему самые очаровательные девушки. На четной стороне улицы, и на нечетной тоже; в лаунж-барах, в клубных чил-аутах, в маленьких бистро. Суют в тайной надежде, что он позвонит им, хоть когда-нибудь. И все потому, что этот юноша по-настоящему красив и, в отличие от вороватой пляжной мелочи, в нем чувствуется порода. Принц крови — наверное, так назвал бы его Альваро, немедленно потянувшись за карандашом и блокнотом. От темнокожего принца веет легкой надменностью никогда и ни в чем не нуждавшегося человека. Он высок, широк в плечах и прекрасно сложен. Свободный летний костюм (брюки и пиджак с закатанными по локоть рукавами) лишь подчеркивает это. Голову африканца украшают дреды, шею – золотой медальон, а запястья – кожаные браслеты, по одному на каждое. Едва появившись, черный Исмаэль отбрасывает гигантскую и такую же черную тень на русскую, делает ее еще более загадочной.