Профессионалы - Николай Леонов

Туров дружески взял Гурова под руку и пошел с ним в ногу.

– Значит, группку создали, – тихо и понимающе заговорил он. – Тебя, естественно, во главу. А кто здесь против тебя? Никого. Только не пойму я руководство, что же тебе мальчишек насовали?

Туров, якобы случайно, остановился у окна, развернул Гурова лицом к свету, смотрел сочувственно, но тон и взгляд коллеги были лживы до неприличия.

– Благодарностей у тебя, Лева, пропасть, а ордена нет! – Туров разыгрывать дружелюбие перестал, глядел с откровенной издевкой. – И не дадут! Ты напросился в игру, где ставки неравноценные. Выиграешь, тебя по плечу похлопают, может, часики с гравировочкой подарят. А если ты проиграешь, Лев Иванович, знаешь, что с тобой сделают?

У Гурова вспотели ладони, во рту появился привкус чего-то несвежего. Он мог уйти, мог сказать слова грубые либо ласковые о порядочности, но стоял молча, смотрел в лицо майора завороженно. В открытом зле и уродстве, так же как и в доброте и красоте, есть нечто притягательное.

Туров не понимал, что Гуров сейчас чувствует себя как человек, попавший в террариум. Гады, конечно. Однако любопытные.

– Мальчики у тебя в группе, слов нет, – продолжал Туров, смакуя, – больно торопливые. У Терентьева женушка на последнем месяце, а у Саши Прохорова родились в прошлом году, сразу двое. Мальчишки. Девочкам без отца жить неуютно, а пацанам так просто беда. Ну, удачи тебе, Лев Иванович, – он сжал Леве локоть и зашагал по коридору.

Гуров присел на подоконник.

«Плохой человек? Сволочь? – Лева никак не мог подобрать подходящее определение. – Он же меня из седла хотел вышибить. Если кого-нибудь из ребят убьют, он радоваться будет. Если двух, то ликовать! Если он со мной так разговаривает, то как он ведет себя с задержанными? Он же садист. И что люди о нас всех думают после встречи с Туровым? Паршивая овца все стадо портит? Нет, он не овца, мы не стадо, все сложнее. Что же начальство? Ну, генерал слишком высоко, ему видно плохо. А дружочек мой, Петр Николаевич Орлов? Как же можно туровых в нашей системе хоть день держать? Все равно что садисту, который наслаждение от чужой боли получает, разрешить зубным врачом работать. Куда же ты смотришь, начальничек?»

Гуров наконец отлепился от подоконника и пришел в свой кабинет.

Здесь его ждал Крячко.

– Я Бориса в район отпустил, – сказал он. – Пусть побегает, зеленый стал.

Гуров лишь кивнул, не мог забыть разговор, переключиться, сел за стол, пытался вспомнить, зачем снял Крячко с территории и попросил приехать?

– Зачем я тебя вызвал? Не знаешь? Я по телефону вчера ничего конкретного не говорил?

– Что-то о личной версии, Лев Иванович, – ответил Крячко несколько удивленно. – Вы сказали…

– Откуда «вы» появилось? – Гуров вспомнил разговор с Орловым. – Дистанцию устанавливаешь?

– Больно вид у тебя замученный.

– Ты майора Турова знаешь?

Крячко пожал плечами, считая вопрос праздным, не ответил.

– Что он за человек? – спросил Гуров. – Отвечай, пожалуйста.

– Подонок. Все знают.

– А чего мы молчим?

– Говорите, – Крячко цинично улыбнулся. – Погляжу, что у вас получится? Или вы хотите моими руками? Представляю: капитан Крячко, без году неделя в МУРе, поднимается на партсобрании и бездоказательно начинает убеждать офицеров-коммунистов, которые и без него отлично знают…

– Станислав, чего ты такой злой? – перебил Гуров. – Ну, глуп мой вопрос, признаю.

– Ты у нас добрый! – Крячко говорил шепотом, хотя и были они в кабинете одни. – Ты меня год за горло держишь и умиляешься своей доброте. Вы, Лев Иванович, цельно золотой. И пробу вам надо прямо на лоб поставить, чтобы все видели и не сомневались.

Странно, но Гурову от злых слов товарища на душе полегчало, словно гнойник вскрыли, боль еще чувствовалась, но отпускало.

– Загибаешь, – Гуров неожиданно рассмеялся, провел пальцами по лбу. – Не надо клейма, я больше не буду. Есть для тебя дело. – Он отпер сейф, вытащил тоненькую папочку, перебросил на стол Крячко. – Я данной версии цветастое название придумал: «Дуплет в угол». Сколько меня продержат, неизвестно, а работу спросят. Так что читай, вникай, задавай вопросы и двигай. Я посижу, бумажное хозяйство приведу в порядок.

Гуров вынул из сейфа папки, разложил на столе. Крячко сидел напротив, читал рапорты и справки по версии, которую пытался создать Гуров, заложив в фундамент кусочек мела.

«Все это вилами на воде писано, – рассуждал Крячко, перечитывая справки. – Но, признаться, ты, капитан, мелок в руки не взял, ямочку на нем не углядел и ничего похожего не придумал».

Из отделения милиции позвонил майор Светлов, доложил, что провел очередной инструктаж участковых инспекторов, спросил, нет ли чего нового.

– Ни порадовать, ни огорчить, – ответил Гуров. – Просьба, Василий Иванович, позвони мне домой, скажи, что услали меня на несколько дней в тундру. Мол, я звонил, но никого не застал.

– В какую тундру? – не понял Светлов.

– В такую тундру, где нет телефона, и я звонить домой не могу, – пояснил Гуров. – Придумай.

– Хорошо, – Светлов тяжело вздохнул. – Может, Станислав?

– У него глаза профессионального лгуна. Ты у нас мужик открытый, правдивый. Выполняй.

– По телефону глаз не видно, – сказал Светлов. – Хорошо, я тебе перезвоню.

– Насчет лгуна в мой адрес? – поинтересовался Крячко.

– Нет, в мои.

– Докатились до личных оскорблений.

– Между прочим, писать тебе на лбу я не предлагаю, – Гуров не сумел закончить, зазвонил телефон. – Ну, что она? – сняв трубку, спросил опытнейший сыщик.

– Она интересуется, теплые носки в тундре не нужны? – ответила Рита. – Неужели у тебя нет никого с голосом поправдивее? Как вы работаете?

– Правдивость нас и губит, – признался Гуров. – Ты моя любимая и друг. Два-три дня меня не будет.

– Хорошо, я подожду. Целую.

– Эх, конспираторы! – Крячко встал, вернул Гурову папочку с бумагами. – Поехал. Адрес я без ваших указаний знаю. Значит, роста, телосложения и возраста среднего. А вы правы, майор, это не такие уж плохие приметы.

Гуров остался один, ему предстояло ждать.

Ваш выстрел – второй

Улица, на которой группа Гурова приняла под наблюдение Ивана Петренко, не походила на столичную. Асфальт на мостовой в трещинах и выбоинах, чахлые деревца вдоль тротуара, облупившиеся безликие дома, на перекрестке ни светофора, ни указателей, хлопающая дверью булочная, табачный киоск. Лишь в дальнем конце улицы, за забором, высовывал решетчатую шею башенный кран, поднимая современное здание, дотянул его уже примерно этажа до десятого.

На этой улице в пятиэтажном доме с тяжеловесными балкончиками и жила сестра Петренко. Его самого засекли около шести утра, Петренко вышел, из-за угла, не оглядывался, не суетился, устало и привычно вытянул на себя тяжелую дверь подъезда и скрылся в нем. Тут же проверили, нет ли черного хода, сообщили дежурному по городу. Оперативники, обрадованные, что свое нудное, утомительное задание выполнили, ждали группу захвата, но полковник Орлов их разочаровал:

– Спасибо за службу, продолжайте наблюдение, вас сменят после десяти, – он посмотрел на удивленные лица окружающих, усмехнулся: – Человек будет есть, пить, мыться, спать. Гурова и ребят не беспокоить, пусть отдыхают, они еще нахлебаться успеют.

– В квартиру может прийти слесарь, электромонтер, – потирая еще не бритую после суточного дежурства щеку, предположил помощник дежурного.

– Если только вас переодеть, – задумчиво ответил Орлов. – Не желаете?

– Я не специалист, товарищ полковник, но, если прикажут…

– Не бойтесь, не прикажут, – Орлов сердился, что пустыми разговорами его отвлекают, и незаслуженно обидел человека: – Нам не нужны ни подвиги, ни трупы! Ясно? – И еще больше разозлившись, теперь уже на себя, вышел, хлопнув дверью, тут же вернулся и сказал: – Во-первых, переключайте все разговоры с наблюдателями на мой кабинет. Во-вторых, объясните им, что они будут передавать Гурову не подъезд, в который вошел разыскиваемый, а его самого, в натуральном виде.

Еще до появления Петренко установили, что его родная сестра Смирнова Лидия Степановна, тридцати двух лет, разведенная, работает секретаршей в стройконторе, занимает однокомнатную квартиру, которая раньше принадлежала ее мужу, исчезнувшему два года назад. Оперативники его судьбой не интересовались. Лидия характеризовалась как женщина, «совершенно не употребляющая», дисциплинированная, скромная. Появился соблазн вступить с ней в контакт и, не вдаваясь с подробности, просить помощи. Даже сверхосторожный генерал Турилин сказал, что надо, мол, подумать. Но полковник Орлов категорически запретил. Они из одного гнезда, и ее реакция совершенно непредсказуема.

Итак, Петренко в дом сестры пришел в шесть утра, в восемь она убежала на работу. К одиннадцати подъехал Гуров с группой. Нина в форме лейтенанта с жезлом в руке встала на нерегулируемом перекрестке. Небольшой грузовичок, из кузова которого торчали лопаты, дорожные знаки, остановился не далеко, но и не близко, Виктор Терентьев и Александр Прохоров в затертой рабочей одежде, которая скрывала их телосложение, выпрыгнули на мостовую и стали придумывать себе занятие. Гуров в «волге» с шашечками остановился в другом конце малолюдной улицы. Леня Симоненко расположился на заднем сиденье. Он был в форме студенческого стройотряда, пистолет лежал в специально пришитом внутреннем кармане курточки. В «такси» имелся городской телефонный аппарат. Гуров позвонил Орлову, сказал, что прибыли и начали ждать.