Полимат. История универсальных людей от Леонардо да Винчи до Сьюзен Сонтаг - Берк Питер

Коменский был не первым, кто использовал этот термин. Он критиковал одного из старших коллег-полиматов, Петера Лауремберга, за публикацию книги «Пансофия» (Pansophia, 1633), считая, что «она не заслуживает столь возвышенного названия»[194]. В его собственном «Предвестнике всеобщей мудрости» (Pansophiae Prodromus, 1639) это понятие было определено как sapientia universalis, которое его ученик Самуэль Хартлиб перевел как «всеобщее знание или мудрость» (в другом месте Хартлиб использовал выражение «общее знание», а еще одна книга Коменского была переведена на английский язык под названием «Образец универсального знания» (A Pattern of Universal Knowledge, 1651)[195]. В третьем небольшом трактате по этой теме Коменский цитирует Аристотеля: «мудрому человеку следует ЗНАТЬ ВСЕ, насколько это возможно» (sapientem debere OMNIA SCIRE, quantum possibile est)[196]. По мысли Коменского, pansophia ассоциировалась с понятиями panaugia или panergesia (всеобщая «заря» или «пробуждение»), pampaedia (всеобщее воспитание), panglottia (универсальный язык) и panorthosia (всеобщее исправление, реформа всего мира)[197].

Исполины эрудиции

Самой важной причиной для того, чтобы называть XVII столетие золотым веком полиматов, было наличие тех, кого Герман Бургаве, сам преуспевший на ниве учености, назвал «исполинами эрудиции», – людей, которые перекидывали мосты между науками и писали многотомные труды. Это тем более впечатляет, если вспомнить, что их образованность была результатом чтения при свечах, а книги они писали пером и чернилами. Альстед, безусловно, попадает в их число, а еще о шестерых – Никола-Клоде Фабри де Пейреске, Хуане Карамуэле, Улофе Рудбеке – старшем, Афанасии Кирхере, Пьере Бейле и Готфриде Вильгельме Лейбнице – речь пойдет ниже.

Полимат как коллекционер: Пейреск

Французский чиновник Никола-Клод Фабри де Пейреск, советник парламента Прованса, – один из самых известных представителей того типа ученых раннего Нового времени, которых в ту эпоху называли virtuoso, то есть людей, обладавших средствами и свободным временем, достаточными для того, чтобы сделать приобретение знаний своеобразным хобби.

Одним из главных занятий virtuoso было коллекционирование, а также демонстрация своих коллекций в «кабинетах диковин» (Wundercammer), как их называли тогда в Германии. В таких кабинетах были и природные объекты, и творения человеческих рук – редкие, экзотические или неординарные в каком-то ином смысле. Владельцами коллекций зачастую были люди с широкими интересами, такие как Оле Ворм или Ганс Слоан, два ученых доктора, прославившиеся своими собраниями редкостей.

Ворм, придворный врач короля Дании Кристиана IV, особенно интересовался скандинавскими древностями – мегалитическими гробницами, урнами и погребальными ладьями. Его коллекция, выставленная в Museum Wormianum, была запечатлена на гравюре, где рядом с культурными артефактами (например, копьями или рогами для питья) можно увидеть чучела рыб и черепа животных[198]. Слоан, врач королевы Анны и двух ее преемников, смог собрать богатейшую коллекцию благодаря доходам от плантаций на Ямайке и гонорарам за лечение аристократов. Про него говорили, что он «собирает все на свете»[199].

Однако Пейреск превзошел этих двоих и как коллекционер, и как полимат. Коллекция Пейреска, информация о которой документально подтверждена письмами, отражает его страсть к тому, что мы сейчас называем материальной культурой: рукописям на различных языках, монетам, статуэткам, вазам, амулетам, средневековым печатям, позднеантичным геммам и даже египетским мумиям. Природой он также интересовался – ему принадлежала шкура крокодила, а кроме того, Пейреск содержал зверинец и ботанический сад, который тоже был своего рода коллекцией под открытым небом и в котором произрастали экзотические растения вроде папируса.

Живописец Рубенс, друг Пейреска, отзывался о нем как о человеке, который «во всех областях владеет такими же обширными знаниями, какими профессионал владеет в своей собственной» (possede in tutte le professioni quanto ciascuno nella sua propria)[200]. Пейреск изучал право, ездил в Италию, Нидерланды и Англию, прожил несколько лет в Париже в качестве секретаря президента парламента Прованса, в итоге перебрался в Прованс и провел там последние четырнадцать лет жизни, часто страдая от болезней и «закрывшись в своем кабинете», как писал его секретарь, но при этом путешествуя в воображении благодаря библиотеке, коллекции и письмам[201].

Сейчас Пейреска помнят за его страсть к древностям (ученый-антиковед Арнальдо Момильяно однажды назвал его «архетипом всех антикваров»)[202]. Он интересовался Древним миром, европейским Средневековьем (в частности, Карлом Великим и трубадурами), а также Китаем, Бенином, индейцами Канады и особенно Средиземноморьем, его прошлым и настоящим, со всеми населявшими его многочисленными народами – этрусками, финикийцами, египтянами, евреями и арабами. Осведомленность Пейреска в истории и современности Северной Африки была необычайной для человека того времени[203]. Его привлекали различные традиции и практики – верховая стрельба из лука, обычай пить из черепа врага и т. д.

Пейреск кажется интеллектуальным «лисом», но ключом ко многим из его разнообразных интересов является религия. Он изучал раннюю, «примитивную» церковь и ее отношение к иудаизму и язычеству, что привело его к исследованию позднеантичного гностицизма и митраизма. Его интерес к восточному христианству распространялся на соответствующие песнопения, духовную музыку и музыкальные инструменты[204]. Увлекшись библейской историей, он занялся ивритом, коптским, самаритянским (диалект арамейского языка) и «эфиопским» языками, а всепоглощающее любопытство заставило его изучать другие аспекты этих культур ради них самих. Изучение языков привело Пейреска к размышлениям об отношениях между ними. Он понимал, что распространение и смешение языков может быть свидетельством миграции народов.

Пейреск интересовался не только гуманитарными науками (scienze humane, как он – возможно, первым из ученых – их называл), но и естественными. Его интересовали приливы и течения Средиземного моря. Особенно много он занимался астрономией: наблюдал затмения и спутники Юпитера, открыл туманность Ориона и, вместе со своим другом Пьером Гассенди, составил карту Луны. Он привлек группу друзей к одновременным наблюдениям за Юпитером из разных мест, чтобы скорректировать карту Средиземного моря[205]. Пейреск изучал анатомию, прочитал книгу Уильяма Гарвея о кровообращении почти сразу после ее выхода в 1628 году и сам препарировал глаза животных, птиц и рыб. В область его интересов также входили окаменелости и вулканы.

Пейреск не публиковал результаты своих исследований, возможно, из-за нехватки времени или аристократического нежелания писать книги, которые затем будут продаваться за деньги. Он был своего рода интеллектуальным брокером, получавшим и распространявшим информацию посредством обширной переписки. Часть этих писем была адресована его собратьям-ученым, работавшим в таких центрах научной деятельности, как Рим, Париж и Лейден. Другие письма уходили за пределы Европы – туда, где можно было приобрести новые для европейца знания. Сеть многочисленных информаторов и агентов Пейреска включала, в частности, торговцев из Каира и монахов из Сидона и Стамбула. Агентам, которые покупали предметы для коллекции Пейреска, он отправлял детальные списки своих пожеланий, а информаторам – очень подробные списки вопросов[206].