Жизнь вопреки - Олег Максимович Попцов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сверхдостаточно вопросов и к преподаванию литературы, из которого, по сути, выпала советская литература 70–80-х, когда она ещё была. Школьники нескольких поколений ничего не знают о таких писателях, как Виктор Астафьев.
Работа в журнале «Сельская молодёжь» стала другой эрой моей жизни. Можно сказать, что случилось желаемое – я вырвался из пут политики, и отныне литература, культура – пусть другой, но это мой мир, тот самый, которого я желал.
Увы, желать – ещё не значит иметь. Всё именно так.
Советское государство – это мощнейшая идеологическая конструкция, в которой политика – на правах нервной системы этого живущего, творящего и производящего организма. А это значит, что где бы ты ни работал, ты остаёшься внутри этой конструкции, ты ей подчинён, от неё зависим. Именно политика, её нормы и капризы, нарушала нормальный образ жизни и требовала подчинения себе.
И на писательских съездах, пленумах, в издательских кабинетах, на международных литературных форумах всегда присутствовал главный вопрос: ты с кем и за кого? Так что радость – наконец свободен от политики – была самообманом, и моя последующая судьба это подтвердила.
Позиция журнала для многих читателей уже стала ориентиром свободы слова и торжества правды. Путь к этому был непрост, но он случился. Было интересно наблюдать, как происходила смена взглядов у твоих коллег.
Время шло, менялись исторические вехи. Оглядываясь назад, я даже недоумеваю, как могло случиться, что я, человек, находящийся в постоянном профессиональном и карьерном движении, вдруг в буквальном смысле этого слова застыл на 24 года, оставаясь главным редактором журнала «Сельская молодёжь». И опять только мощнейшие политические потрясения вытолкнули меня на политическую орбиту, но я оказался на ней совсем в другом качестве.
Останься я в 1966 году в ЦК ВЛКСМ, моя политическая карьера могла иметь совершенно другую спираль. Трудно предугадать, куда бы бросила меня судьба, одно ясно – тень Михаила Андреевича Суслова не оставляла меня в покое все редакторские годы, а что бы было, окажись я в аппарате ЦК КПСС?! Такое и в страшном сне не приснится.
Как говорят в таких случаях – Бог миловал. Писательский мир – мир специфический, и эту специфичность создали сталинские времена и писательское Переделкино, городок в лесу из писательских дач. Подобный мир дачного поселения ЦК КПСС создал и для учёных. С одной стороны, это демонстрировало отношение ЦК КПСС к писателям, учёным, театральным деятелям советской интеллигенции, которую партия считала элитой общества, с другой – и эта другая сторона объясняет многое – дачная «якобы благость» появилась в сталинские времена. Она была собственностью профессиональных объединений: Академии наук, Союз писателей СССР, Союза театральных деятелей, Союза художников. Сгруппировавшаяся в одном месте элита была удобна для наблюдения органами безопасности, а это был главный рычаг управления подобными структурами, так как давал возможность иметь всю информацию о каждом проживающем на этих территориях. И в штате управления этими территориями, как правило, находились сотрудники КГБ. Это всё незабываемые детали прошлого. В настоящем осталось Переделкино с домами, не ремонтированным десятилетиями, скверно работающим газом, перебоями в водоснабжении и электричестве. Внешний и внутренний облик домов повторяет облик жильцов – состарившихся писателей.
Почему я вспомнил Переделкино? Моё избрание секретарём Московской писательской организации, а затем секретарём Союза писателей РСФСР, создавало некую ранговую благоприятность на получение дачи в Передел-кино. И, естественно, такое предложение, намёк, мне было сделано, но я отказался. Для меня во все времена превыше всего была свобода. Писательское сообщество было пропитано интригами, и мне не хотелось оказаться в этой паутине, куда неприемлемо угодит мой дом. И в этом случае слово «бесплатно» меня более настораживало, чем радовало. Для меня достаточно было сплетен в Союзе писателей, дополнять их сплетнями из дачного мира – это уже был бы перебор.
Правило моей жизни – не быть никому должным. Нет ничего изнурительнее зависимости.
Когда я покупал старый дом в Тарусе, а это за 140 километров от Москвы, я мечтал попасть в мир собственного уединения, и я его нашёл. На берегу Оки, место ссылки советской интеллигенции: писателей, художников, учёных. Кстати, именно там, в Тарусе, похоронен замечательный русский писатель Константин Паустовский, но не только он олицетворяет Тарусу. Три памятника на берегу Оки – Марине Цветаевой, Белле Ахмадулиной и Константину Паустовскому. Оказаться там и прикоснуться к творческой сути этих ярких личностей, жизнь которых так или иначе была связана с Тарусой, всмотреться в мир литературный сегодняшний, именно мир, а не дрязги вокруг него. Конечно, во все времена в любой управленческой структуре этим занимались литературные чиновники, и, оказавшись, пусть не в значительном, но отдалении каких-то 170 километров от этого самого Переделкино, дома литераторов на улице Герцена, которую, руководствуясь очередной блажью современных политиков, дабы приблизить Москву к ее истории, переименовали в Центральную улицу Москвы, улицу Горького в Тверскую. При этом ещё и убрали памятник великого писателя А. М. Горького, выполненного выдающимся скульптором советских времён – Мухиной.
Всё это отголоски не революционного, а дремучего новаторства, сотрясающего времена нашей жизни. Алексей Максимович Горький своим выдающимся творчеством заслужил этот памятник, как и место его расположения в центре Москвы.
Это отступление в сторону, хотя и несколько хаотично, но правомерно, так как все эти события происходили именно тогда, в конце шестидесятых – начале семидесятых годов прошлого столетия.
Вообще, вопрос к нашей истории – это особый вопрос. Россия в этом смысле удивительная страна. История – это летопись страны, и ничего правдивее истории быть не может. И мешает истории выполнять эту главную роль – зеркало правды, её истолкование, когда каждая эпоха выталкивает на поверхность времён новых истолкователей. Так историю лишают права творить единство страны, влагая в уста слова разрушителя и вершителя народного раскола, что мы наблюдаем сейчас.
Как-то прочёл статью Млечина в МК – «Нержавеющий Сталин». Я люблю и ценю творчество талантливого публициста Леонида Млечина, но всякая крайность рождает крайность ответную. Предание Сталина проклятью исчерпало свой ресурс не потому, что слова о кровавом диктаторе были лишены объёмной правды. Почему? А потому, что жестокость Сталина многообразна. И её достаточно для воссоздания образа диктатора и добавлений всякого рода мифов – о разрушении науки, сельского хозяйства, промышленности.
Да, был железный занавес. Да. Но холодную войну объявил не Советский Союз, а объявили Советскому Союзу, и в этих условиях развитие науки не
