Беспокойный возраст - Георгий Шолохов-Синявский

— Но вы же еще не устроились. Почему же вы хотите, чтобы она жила у ваших родных? — Серафима Ивановна вновь заволновалась. — Ах, вы хотите оставить ее на попечении родителей? Тогда пусть лучше живет у нас. Мы-то уж как-нибудь ее обеспечим. Вы поженитесь, у Лиды будет ребенок. И ребенка вы хотите у своих оставить? — Лицо Серафимы Ивановны покраснело. — Мы так не рассуждали. Мы ни на кого не надеялись, не перекладывали ответственность за воспитание детей на других. Мы, как только поженились, сами начали устраивать свою семью, как ни трудно нам приходилось. Так не лучше ли вам, Максим Гордеевич, теперь же подумать об этом? Сначала устроиться, поступить на работу, подождать, пока Лида окончит институт, а потом уже и жениться. Да и время будет поразмыслить, хорошенько узнать друг друга, проверить, так ли крепко вы ее любите, Ведь вы не на один день или час сходитесь!

Максим был озадачен доводами Серафимы Ивановны. Логика их сначала представлялась ему неоспоримой, и он даже растерялся, готов был отступить, но тут же все в нем запротестовало.

— Серафима Ивановна, но ведь я люблю Лиду! — вскричал он. — И мне будет тяжело уехать, ничего не решив. Я не хочу ждать… вернее — мы…

Он встал, глядя на Серафиму Ивановну недоуменно и сердито. Все ее доводы казались ему бессердечными. «Обеспечить, взять ответственность…» — Эти слова были для него пустыми звуками. Ведь главное — это любовь, а остальное все — мишура.

Он и вслух сказал «мишура», это слово ему очень понравилось, но Серафима Ивановна в ответ только сожалеюще усмехнулась:

— Эх, Максим, как вы еще несерьезны…

— Серафима Ивановна, вы скажите: согласны ли вы отдать за меня Лиду теперь же? — настойчиво спросил Максим.

Серафима Ивановна подошла к нему, положила на его плечо руку, по-матерински ласково попросила:

— Я прошу вас, Максим, послушайтесь меня, повремените год. Пусть Лида окончит институт. Если вы действительно так любите ее, сделайте это для нее, для нас…

Максим исподлобья, враждебно взглянул на Серафиму Ивановну. Он все острее испытывал досаду на эту женщину, вставшую со своими старыми понятиями между ним и Лидией, как неприступная скала.

— Серафима Ивановна, — уже грубо заговорил он, терзая в руках шляпу, — позвольте нам самим решать, как поступить.

— Вы только не сердитесь на меня, — с сожалением сказала Серафима Ивановна. — Ведь я желаю вам добра. Как вы не хотите этого понять?

— Обычаи, приличия, — раздраженно заговорил Максим, — все это было в старое время, в буржуазном обществе, когда вы были порабощены, а в наше время мы не связаны никакими условностями или материальной зависимостью. Все, что вы говорите, Серафима Ивановна, это домостроевщина, — с ноткой превосходства убежденно заключил Максим. — Время сейчас другое. Наших чувств никто не должен связывать.

— Да, но у вас есть обязанности перед семьей… перед государством, да и перед детьми, которые у вас будут.

Максим усмехнулся:

— Тем более, Серафима Ивановна, надо не откладывать и теперь уже решать, как строить наше будущее. Вы хоть скажите, куда уехала Лида? Куда вы ее упрятали? — дерзко спросил он.

Серафима Ивановна покачала головой:

— Вот видите, Максим, вы все о своем. Вы видите во мне только отсталую женщину. Как вам не стыдно! Никуда я не упрятала Лиду. Она уехала сама и просила меня не говорить вам, куда.

Лицо Максима сразу изменилось, стало умоляюще-растерянным;

— Скажите, Серафима Ивановна, где Лида? Скажите, прошу вас.

Теперь глаза его смотрели жалобно. Серафима Ивановна покачала головой, и невольная улыбка тронула ее губы.

— Ну как же я могу сказать… Нарушить данное слово…

— Скажите, Серафима Ивановна, — молил Максим. Он даже протянул руки. — Пожалуйста. Должен же я знать, где она. Я не могу без нее, не могу, вы понимаете?

— Хорошо, хорошо, — легонько подталкивая Максима к двери, говорила Серафима Ивановна.

— Не скажете? — снова озлобился Максим.

— Скажу, скажу… Не торопитесь, — уклонилась от ответа Серафима Ивановна.

Уходя, Максим пригрозил:

— Я все равно узнаю, и тогда мы сами с Лидой договоримся… без вашей помощи…

Он рывком нахлобучил шляпу, наградил Серафиму Ивановну гневным взглядом и вышел, стукнув дверью.

Пока Максим сидел у Серафимы Ивановны, пронесся ливень с зеленоватыми молниями и раскатисто-величавым громом. Вечерело. По улицам, прыгая и играя, мчались мутные дождевые потоки. Вода еще клокотала и плескалась в желобах, водопадами низвергалась в зарешеченные проруби водостоков. Туча удалялась, громовые раскаты постепенно затихали.

Мятный запах дождя стоял в освеженном, чистом воздухе. Мокрый асфальт блестел, как черное зеркало, отражая бегущие автомобили, автобусы, троллейбусы. Ливень умыл не только улицы, яркую листву деревьев, дома и крыши, но, казалось, даже лица пешеходов.

Максим шел быстро, перепрыгивая через лужи, словно подгоняемый стремительно сменяющими одна другую мыслями. Чувство протеста все еще бушевало в нем, самолюбие и заносчивая юношеская гордость были уязвлены. Уговоры Серафимы Ивановны казались ему смешными, а отказ сообщить, куда уехала Лидия, возмущал до глубины души.

И вдруг он вспомнил о Гале Стрепетовой: она-то уж наверняка знает, куда уехала ее подруга, не могло быть, чтобы Лидия не сказала ей. И Максим решил заехать к Стрепетовым. Они жили недалеко от того района, где в новом многоэтажном доме была квартира Страховых.

Максиму открыл сам Славик.

— О-о! Откуда ты? Где ты пропадал? Что там у тебя стряслось? Заходи и выкладывай!

Втянув голову в плечи, Максим молча прошел через комнату, в которой жили отец и мать Славика, в другую, поменьше, занимаемую молодоженами.

Максим швырнул шляпу на старомодный диванчик, сел на стул, обхватив руками голову, запустил пальцы в разлохмаченные волосы.

Галя подбежала к нему:

— Что с тобой? Мы уже хотели идти к тебе узнать, что случилось…

Максим поднял голову, махнул рукой:

— Ничего особенного не случилось! Вы разве не знаете? Всю эту затею с речным министерством я расстроил. Вот… — И Максим вынул из бокового кармана путевку, помахал ею перед самым носом Славика. — Что? Не ожидали? Думали, я останусь в Москве? Ошиблись, друзья! Пришлось рассориться с матерью, пошел я к директору и потребовал путевку. Решил быть подальше от этих попечителей. Правильно я поступил? Как по-вашему?

Славик смотрел на товарища с тонкой усмешкой.

— Черт! Зачем же ты тогда все это заваривал? — спросил он. — Зачем нужен был тебе этот неприятный шум в институте?

— Не я заваривал… Моя любимая мамочка. — Глаза Максима яростно сверкали. — Но это еще не все. За эти два дня я многое мог натворить… Галя, скажи, куда уехала Лида?

Галя испуганно взглянула на Максима:

— А куда она могла уехать? Ты что — бредишь?

Максим недобро усмехнулся:

— И ты скрываешь? Эх вы, моралисты!

— Что ты плетешь? Ты, никак, болен? Или того… хлебнул на радостях? Слава, что с ним? Гляди, какие у него глаза… Он пьян, честное слово!

— Ха-ха! Я и был пьян вчера… Пил в ресторане… И дрался. — Максим ухмыльнулся. — Да, набил морду одному типу. Чего испугались? Эх вы, женатики!

— Слушай, ты что валяешь дурака? — серьезно спросил Славик. — Пришел сюда паясничать?

— Я не паясничаю. Я говорю то, что было. Скажи, Галя, где Лида?

Галя пожала плечами, все еще тревожно поглядывая на Максима..

— Откуда я знаю? Она не была у нас уже дня четыре… Разве ты не узнал про нее дома? Странно…

— Ты в самом деле не знаешь?

— Даю честное слово! Я ничего не понимаю, что там у вас произошло.

Славик и Галя переглянулись. Лица их стали очень серьезными.

То, о чем рассказывал Максим, так не соответствовало всей их обстановке, всему по-детски веселому уюту их маленькой, тесно заставленной вещами комнаты с высоко взбитыми подушками и подушечками на кровати, старым диванчиком, четырьмя стульями, столиком посредине, с висевшим над ним шелковым розовым абажуром, радиоприемником «Рекорд» в уголке, дешевенькой этажеркой с книгами и множеством других недорогих стандартных вещей.

Видно было — Славик и Галя только устраивались после недавней свадьбы, обзаводились вещичками и очень дорожили всякими мелочами, которые так милы и кажутся такими важными в первую пору супружеской жизни. И нет ничего дороже этих впервые на собственные деньги приобретенных вещей; все купленное в более поздние сроки, лучшее и дорогое, уже не кажется таким милым и значительным.

— Так где же ты пил? Где дрался? Почему уехала Лидия? И что говорил тебе директор? И как ты получил обратно путевку? — допытывался Славик. — Рассказывай же наконец.

И Максим под изумленные возгласы Гали, под сосредоточенно-глубокомысленное молчание Славика рассказал о встрече с Бражинским и его компанией, о знакомстве с Бесхлебновым и Аркадием, об их столкновении, о том, как ударил Леопольда и как колебался — уезжать или не уезжать из Москвы, и как наконец твердо решил потребовать путевку.