В окрестностях тайны - Николай Жданов

Мне удалось благодаря моим опытам взглянуть в глубину этой сферы. Я убедился, что там таятся силы, в миллион раз превосходящие титаническую энергию атомных ядер.

Это открытие ошеломило меня. Я не хотел верить самому себе, всему тому, что подсказывали мне с поразительной последовательностью лабораторные эксперименты.

Хуже всего, что я, не имел близких друзей, с которыми мог бы поделиться своими мыслями. Моего лучшего друга только что сослали в концлагерь, Орби я не решался ничего говорить. В последнее время профессор не проникал в суть моих опытов. Наши отношения стали отдаленными как раз в наиболее плодотворный период моих исследований. И вот после мучительных раздумий я решил вовсе прекратить свои эксперименты.

Я сломал опытную установку и сжег расчетные формулы.

— Но скажите, Клемме, разве от того, что вы покинули свою лабораторию и забросили свои исследования, так много изменится в науке? Разве другие не смогут все-таки проникнуть в тайны той сферы, о которой вы говорили?

— Да, разумеется, это может случиться. Ученые редко останавливаются на полпути. К тому же в науке всегда есть своего рода цепная реакция: одно открытие неизбежно влечет за собой и другое. Но важно, чтобы этот процесс замедлился, как можно больше, чтобы в это время люди смогли достигнуть больших успехов в социальном отношении. Новая энергия была бы слишком опасной силой в руках враждующих государств. Люди смогли бы получать температуры, равные тем, что имеются в центре солнца. Это создает условия для организации взрывов, способных сбить нашу планету с ее оси и превратить в пылающую туманность. Необходимо во что бы то ни стало остановить науку, помешать открытию титанической силы, таящейся в глубине атомного ядра.

Вам это покажется странным, но, поверьте, если бы это было в моей власти, я закрыл бы все ядерные лаборатории мира, сломал приборы, уничтожил все сделанные расчеты и рабочие гипотезы. Мы должны сначала достигнуть гармонического общественного устройства, исключающего вражду между народами и самую возможность возникновения войн.

Клемме замолчал и вытер рукой капельки пота, выступившие на лбу.

— Не думайте, что я помешанный, — печально добавил он. — Все, что я говорю, теоретически обосновано рядом ученых. Сейчас все это переходит в стадию практического осуществления.

Возьмите любые экономические справочники мира, ежегодники полезных ископаемых — и вы увидите, что все данные, связанные с добычей урана, уже исчезли оттуда.

Поинтересуйтесь, где находятся все ученые, занимавшиеся ядерной проблемой и достигшие в этой области крупных успехов, — вы убедитесь, что все они уже не работают в своих университетах, а мобилизованы для осуществления глубоко скрытых военных приготовлений.

У нас в стране уже создано до двенадцати специальных заводов.

Американцы проложили дорогу в глубину Африки и вывозят уран из Бельгийского Конго, а также разрабатывают урановые месторождения в Канаде.

Недалеко то время, когда над миром раздастся взрыв, который будут, вероятно, выдавать за высшее достижение науки, но это будет началом Конца!..

Наступило молчание.

Доктор Тростников уже не возражал больше. Он только слушал, завороженный апокрифической силой нарисованной перед ним картины всеобщей гибели.

— Неужели нет никакого выхода? — подавленно произнес доктор и принялся яростно протирать свои очки. — Неужели положение уж настолько серьезно? Ведь вы так молоды, а молодости свойственен оптимизм.

— Только не смешивайте с оптимизмом беззаботность, порождаемую обычно невежественностью, — жестко заметил Клемме. — Настала пора, когда мы не можем с прежней беззаботностью полагаться на то, что наш земной шарик будет исправно вертеться вокруг своей оси, независимо от того, как мы ведем себя на нем. Нам придется прилагать сознательные усилия к тому, чтобы Земля удержалась в своей орбите.

— Но сколько, по-вашему, понадобится времени для того, чтобы практически получить оружие такой колоссальной взрывной силы, о которой вы говорите?

— Думаю, что совсем немного. Возможно, что теперь, когда вопрос решен в принципе, для создания первых «приспособлений» достаточно всего нескольких месяцев, — во всяком случае, вряд ли больше года. Дело только за тем, чтобы отделить друг от друга различные изотопы урана, а это проблема уже чисто технологическая[2].

— Значит, следует считать, что катастрофа неизбежна?

— Я бы сам хотел это знать, черт возьми! — воскликнул лейтенант. — С точки зрения математической теории это неизбежно. Но я подозреваю, что здесь решающее значение имеет социальный фактор. Мне кажется, что если бы можно было объяснить людям, как далеко заведет их современная война, то они еще успели бы отвести опасность. Но теперь, когда голос разума заглушается ревом пушек, эта затея, должно быть, оказалась бы утопической. И при всех условиях я готов отдать жизнь, чтобы найти выход, — добавил он.

Доктор задумался.

— Скажите, вы никогда не интересовались советской ядерной физикой? — спросил он.

Клемме медленно покачал головой.

— Специально — нет. У нас не было для этого настоящих возможностей.

— Как вы знаете, у меня совсем другая специальность, — продолжал доктор, — но я хорошо знал некоего Просолова, быть может, вам самому приходилось слышать эту фамилию. За границей известен ряд его работ по квантовой теории света.

— Просолов? — переспросил Клемме. — Да, да, теперь я припоминаю. Под этой фамилией я читал недавно весьма заинтересовавшую меня статью «Теория атомного поля». Неужели это ваш друг?

— Был друг, — резко заметил доктор и на минуту сделался мрачен.

— Он умер?

— Да нет, живет и здравствует! Видите ли, с ним произошла, так сказать, вертеровская история: он был тайно влюблен в мою жену… Все, однако, кончилось без кровопролития с чьей бы то ни было стороны. Но это к делу не откосится. Так вот, этот Просолов установил в своей лаборатории в Харькове мощный электроциклотрон. Он проводил там опыты с нейтронами и бывало целыми часами увлеченно рассказывал нам о том, что может дать человечеству энергия, скрытая в ядрах атомов.

В отличие от вас, он был совершенно чужд мрачных предчувствий. Наоборот, в этом открытии он видел этакую сияющую зарю, которая осветит ближайшее будущее человечества. Он считал, что от этого открытия один шаг до того, чтобы навсегда покончить с нуждой и голодом миллионов людей на нашей планете. Говорил, что оросить пустыню станет таким же простым делом, как сварить уху из пойманных стерлядей, что на земле наступит век полного благоденствия, что людям незачем будет воевать между собой, и войны исчезнут навсегда, как исчезли средневековые мистерии, и так далее в этом роде… Он был красноречив, и мы с женой слушали его с невольным увлечением. Нельзя сказать, что я полностью верил всем его прожектам, но ведь не это главное. Главное, что я привык с тех пор идею расщепленного ядра связывать с лучшими надеждами человечества, а вовсе не видеть в этом черную бездну, которая чудится вам!

Клемме некоторое время молчал, казалось что-то обдумывая.

— Да, да, ваш Просолов, разумеется, был бы прав, если бы… если бы на свете не существовало фашизма. Но, к сожалению, то, что могло стать счастьем для человечества, того гляди, станет его трагедией. Быть может, последней трагедией для всей нашей планеты.

— Неужели вы не преувеличиваете, дорогой Клемме? Земля ведь огромна, что ни говори. И если погибнем мы с вами, то останутся же другие люди. Они, наконец, потушат пожар, рассеют дым и будут греться у огня, вместо того чтобы сгорать на нем.

— Хорошо, если бы это было так, доктор. Но мой учитель, знаменитый Эйнштейн, недаром сказал, что наука слишком рано сделала это открытие: человеческое общество еще не созрело, чтобы распорядиться им с пользой для себя.

Доктор вдруг усмехнулся.

— Он думает, что мы подожжем земную атмосферу, подобно тому как маленькие дети, которым попали в руки спички, поджигают свой дом. Но ваш почтенный коллега слишком преувеличивает детскость современного человечества. Кое в чем оно все-таки уже научилось разбираться. Не останавливайтесь на полпути, дорогой Клемме, идите к нам. Может быть, вы заразитесь оптимизмом, свойственным нашему обществу. Скепсис не плодотворен. Только веруя в человека, можно бороться и побеждать. Поверьте, что я в такой же глубокой степени, как и вы, сознаю собственную беспомощность перед лицом того, что происходит сейчас вокруг нас. Но нельзя же терять надежду на то, что дым рассеется и люди извлекут необходимые выводы из этой трагедии, унижающей каждого из людей. Даже хорошо, что ваша ядерная наука уже подсказывает нам всем: или научитесь жить в мире, или вы неизбежно погибнете, дорогие друзья…