Президентский полк - Феликс Меркулов

В надежде тормознуть какого-нибудь таксиста или частника и от него завестись, он вышел на Новочеремушкинскую. Но машин почти не было, а те, что были, даже не притормаживали. Вымокший, с перемазанными руками, злой, Георгий вернулся в свой кабинет и набрал номер домашнего телефона Яцека Михальского.

Он хорошо представлял-то, что сейчас услышит. Но дело могло быть очень серьезным. Друзья же — настоящие, а не те, кого никогда нет, когда они нужны, — на то и существуют, чтобы обращаться к ним в трудных ситуациях. А Яцек Михальский был настоящим другом.

Георгий познакомился с Яцеком в Вильнюсе, куда лейтенанта Гольцова направили служить после окончания Львовского военного училища. В штабе Прибалтийского военного округа Георгий числился старшим референтом-переводчиком, но занимался тем, что на служебном языке именуется специальными информационными мероприятиями, а говоря просто — политической разведкой и планированием контрпропагандистских акций. Он за много месяцев до штурма Вильнюсского телецентра спрогнозировал социальный взрыв. На его докладные не обращали внимания. Ни в Вильнюсе, ни в Москве. Он оказался в положении синоптика, который по показаниям приборов предсказывает грозу, а ему не верят: «Какая гроза? Солнышко за окном, сам смотри, не может быть никакой грозы».

Единственным человеком, который серьезно отнесся к прогнозам Георгия, был оперуполномоченный КГБ капитан Михальский. После окончания Высшей школы КГБ он успел пару лет повоевать в Афгане, а в Литве курировал Клайпедское пароходство. Он был азартным заводилой в любой компании, считался человеком веселым и легкомысленным. Но, когда нужно, умел был серьезным.

Яцек внимательно изучил все материалы Георгия, задал несколько вопросов по делу и подвел итог:

— Они тебя не услышат. Они никого не услышат. Потому что они не в состоянии слышать правду.

— Что же делать? — спросил Георгий.

— Я не даю бесплатных советов. Это решать тебе. Мне интересно, как ты поступишь.

Расстались они довольно холодно, не подозревая, что с этого разговора начнется их многолетняя дружба.

Незадолго до черного для Литвы 11 января 1991 года Георгий очень резко выступил на совещании в республиканском ЦК — о том, что необходимо предпринять самые срочные меры, чтобы не допустить кровопролития, какое уже случилось в Тбилиси. Восприняли его выступление враждебно. Мальчишка, сопляк лезет учить секретарей ЦК. Но слухи о его выступлении разошлись по Вильнюсу.

После совещания к Георгию подошел Яцек Михальский.

— Хочешь знать, что я обо всем этом думаю? — спросил он.

— Нет, — ответил Георгий.

— А я все-таки скажу. Выступил глупо, совершенно бесполезно, но хорошо. Хорошо выступил, парень. От души. Уважаю. Держи пять. С этого дня можешь рассчитывать на меня. Во всем. И когда я говорю «во всем», это и значит во всем.

Случай доказать это представился быстро. Через месяц после штурма телецентра, на рассвете, к дому Георгия подкатили пять полицейских машин. Возглавлял оперативную группу следователь Генеральной прокуратуры Литвы. У него был ордер на арест старшего лейтенанта Гольцова. Выступление Георгия на совещании в ЦК расценили как призыв к введению в республике военного положения — к оккупации свободной Литвы. Но Георгия дома не оказалось. За час до приезда полицейских к нему ворвался Яцек Михальский. По своим каналам он узнал о готовящемся аресте и увез Георгия. На ноги подняли всю полицию, перекрыли выезды из города, вокзалы и аэропорт. Но Гольцов исчез.

Вечером того же дня из припортового бара в Клайпеде вывалилась группа пьяных русских матросов с лесовоза «Капитан Судейкин», проследовала к своему судну, оглашая причалы нестройным пением и крепким матом, разметала дежуривших у трапа пограничников и полицейских и скрылась в недрах лесовоза. Через час «Капитан Судейкин» снялся с якоря и ушел в Лондон с грузом архангельской древесины. В экипаже судна был один лишний — «опасный государственный преступник» Георгий Гольцов.

Георгий не рискнул сразу прийти в советское посольство и рассказать правду о том, каким образом оказался в Великобритании без загранпаспорта, без виз, без денег и с единственным документом — водительскими правами. Матросам с «Капитана Судейкина», принимавшим участие в организованной Яцеком Михальским отвальной пьянке, это могло выйти боком — запретом на загранку. Поэтому он дождался, когда лесовоз разгрузится и уйдет из Лондона, и лишь после этого явился в посольство и чистосердечно признался: пил с какими-то моряками в Клайпеде, перебрал, утром обнаружил себя на борту, потом его похмелили и высадили в Лондоне. Он даже не знал, что это Лондон, и очень удивился, когда узнал. С кем пил, не помнит. На каком судне, не помнит. Ничего не помнит. При всей топорности легенда несла в себе кондовую житейскую убедительность и трудно поддавалась проверке.

В посольстве судорожно посовещались, послали запрос в Москву. В ожидании ответа Георгия поселили в подвальной комнате, очень похожей на камеру следственного изолятора. Но кормили хорошо и разрешали гулять в ограде посольства.

Ответа из Москвы не было и две недели, и три. От нечего делать Георгий помогал посольскому садовнику, обрезал деревья и подметал дорожки. А за оградой посольства жил своей загадочной иностранной жизнью загадочный иностранный Лондон. Сознавать это было невыносимо. И через месяц Георгий сбежал. На столе своей камеры оставил записку. В ней он уведомлял его превосходительство посла СССР, что не может более жить нахлебником. Когда придет ответ из Москвы, пусть ему сообщат открыткой на лондонский главпочтамт «до востребования». Он явится в посольство и примет уготованную ему участь.

Самостоятельную жизнь в Лондоне Георгий начал, как и многие нелегальные эмигранты, с мытья посуды в привокзальных кафе. Потом прослышал, что есть работенка в порту. Работенка была. Платили в несколько раз меньше, чем членам профсоюза докеров, но для Георгия восемь фунтов за смену были деньгами огромными по сравнению с его прежним жалованьем. Правда, колбасы по два двадцать в Лондоне не было, а за клетушку в гостинице, набитой арабами и провонявшей горелым оливковым маслом, драли по пятьдесят фунтов в месяц. Но и при этом Георгий чувствовал себя старателем, случайно напавшим на золотую жилу и выжимавшим из нее все возможное.

Первое время он заезжал на почтамт раз в неделю. Открытки не было. Потом стал заезжать раз в месяц. Наконец не выдержал и позвонил в посольство. Там не поняли, кто он такой и чего хочет. Георгий напомнил. В трубке некоторое время молчали, потом с чувством сказали по-русски:

— Иди ты на…, не до тебя!

И бросили трубку.

Почему не до него, Георгий понял вечером, когда услышал по радио, что в Москве членами ГКЧП предпринята попытка государственного переворота. Еще раз он попробовал добиться от посольства ответа через четыре месяца. И снова его послали. Это было 8 декабря 1991 года. В этот день в Беловежской Пуще были подписаны соглашения, денонсирующие договор об образовании СССР.

Так старший лейтенант Советской армии Георгий Гольцов узнал, что Советской армии больше не существует. И Советского Союза не существует. А что существует? Этого Георгий не знал. Ясно было только одно: до него никому нет дела, на почтамт можно больше не ходить. Но он все же ходил. Открытки не было. Он понял, что нужно что-то придумывать, если он действительно не хочет просить в Англии политического убежища. А этого он не хотел. Но как выбраться без документов? В демократической стране без документов можно жить. Выехать из нес без документов нельзя.

Он купил фотоаппарат с телеобъективом и стал по уик-эндам ездить в Ленсингтон и прогуливаться возле военно-морской базы, время от времени незаметно делая снимки. Расчет оказался верным. Через неделю он обнаружил за собой слежку, а через месяц его арестовали по подозрению в шпионаже. В гостинице провели обыск, изъяли все пленки. На них не оказалось ни одного военного корабля, а были в основном чайки. Никакой разведывательной информации чайки не содержали. Было принято решение посадить этого странного русского шпиона на самолет и отправить в Москву. Но Георгий заявил, что не хочет вводить в расход британских налогоплательщиков, а намерен убраться своим ходом. Согласие было дано вместе с солидной бумагой от Форин оффиса. Георгий купил подержанный белый «Мерседес-280», набил салон подарками, переправился на пароме в Киль и через всю Европу покатил в Россию.

Он пересекал границы, не выходя из машины. Протягивал в открытое окно выданную в Лондоне бумагу, получал ее обратно со словами «Счастливого пути» и врубал скорость. И было у него странное ощущение, что за те месяцы, что он кантовал тюки в Лондонском порту, а вечерами валился без сил на жесткую койку, мир неузнаваемо изменился.