Президентский полк - Феликс Меркулов

— Что же делать?

— Терпеть.

— Сколько?

— Сколько потребуется. Ладно, оставили тему. Рапорт твой я подпишу. Выживай на здоровье. Но вот о чем хочу тебя попросить… Кстати, как ты относишься к Чечне?

— Что значит — как? — удивился Георгий неожиданному вопросу.

— То и значит.

— Никак.

— Совсем никак?

— Совсем.

— Ты же там был, — напомнил Полонский.

— Я там не был. Я там воевал. Почувствуйте разницу.

— Долго?

— Полгода. В девяносто пятом и девяносто шестом. В разведке сорок пятого полка ВДВ. Вы же видели мое личное дело.

— Видел. Потому и спросил. Но если не хочешь, не говори.

— Почему? Скажу. Я знаю, что там было в первую войну. Было вот что. Я давал координаты цели с точностью до метра, а наша артиллерия садила по площадям. Как будто меня не слышали. Там вообще никто никого не слышал. Такое у меня создалось впечатление. Каждый слышал только себя. Так было в девяносто шестом. Не знаю, что там сейчас. Я не понимаю, почему началась вторая война. И вообще — война это или не война? Я не понимаю, что там происходит. А чего я не понимаю, о том не берусь судить. Потому и сказал, что к Чечне отношусь никак.

— Ну-ну, не выступай, — проворчал Полонский. — Никак — значит никак. Я почему об этом заговорил. Завтра в Москву прилетает делегация Европарламента во главе с лордом Джаддом…

Георгий помрачнел. Он сразу понял, в чем дело. Прилетает делегация, в ее сопровождении нужно иметь людей, владеющих европейскими языками. В составе делегации англичане, немцы, французы, итальянцы, испанцы. В разговорах между собой они не стесняются в выражениях. Информация об этих разговорах даст возможность принять оперативные меры с целью сгладить негативное настроение европейских парламентариев.

— Послезавтра делегация вылетает в Чечню, — продолжал Полонский. — Меня попросили прикомандировать к ней тебя. Как ты на это?

В последнее время делегации в Чечню прилетали одна за другой — из Евросоюза, из ОБСЕ, из международных правозащитных организаций. Георгий сопровождал их уже два раза, и снова выступать в роли соглядатая ему было в лом. Но и наотрез отказать начальнику НЦБ в его просьбе он тоже не мог — особенно после того, как тот пообещал подписать рапорт об отпуске. В этом смысле психологический расчет Полонского при всей его бесхитростности был точен.

Но Георгий все же сделал попытку отмотаться от этого дела.

— Делегациям конца не видно, — недовольно проговорил он. — А работать когда?

— Ну три-четыре дня погоды не делают. В Чечне у тебя же есть сейчас знакомые, сослуживцы?

— Друзья.

— Вот-вот, — оживился Полонский. — Заодно встретишься с друзьями, пообщаешься, пивка попьете. Чем плохо?

— Чечня не то место, где пьют пиво с друзьями, — хмуро возразил Георгий. — Чечня — то место, где поминают друзей.

— Понимаю, — согласился Полонский. — Это я, Гольцов, очень хорошо понимаю. Что ж, нет так нет. Настаивать не могу.

— Владимир Сергеевич, я не отказываюсь, — решительно заявил Георгий. — Нужно — значит, нужно. Но все это как-то… знаете ли…

Он изобразил такую гримасу, будто ему предстояло съесть гусеницу — сырую и без соли.

— Ну, ну! — поторопил Полонский. — Что?

— Да всё. «Йес, сэр». «Пардон, мсье». «Си, сеньор». А потом один наш полковник спрашивает у другого про меня: «Кто это?» — «Да какой-то шнурок из Интерпола. Холуй».

— Как?! — взъярился Полонский. — Так и сказал?!

Такой реакции Георгий и ждал. Авторитет российского Интерпола был для Полонского больным местом. Очень ревниво он к нему относился.

— Да, так и сказал, — подтвердил Георгий.

— Гольцов, врешь! Честно признайся: врешь?

— Ну вру. Да, вру. Вслух не сказал, но наверняка подумал. И правильно подумал. И не он один так подумал. Я не отказываюсь, — повторил Георгий. — Но знаете, Владимир Сергеевич, это не лучший способ укреплять авторитет российского Интерпола.

Полонский внимательно посмотрел на него и неожиданно усмехнулся:

— Засранец ты, Гольцов, вот что я тебе скажу. Но мысль подсказал конструктивную. Под этим соусом я их всех и пошлю. Нашли, твою мать, холуев. В Интерполе холуев нет!

Он поставил на рапорте резолюцию «Согласен» и размашисто расписался.

— Отдай в кадры. Свободен. А про то, о чем мы говорили, серьезно подумай.

— Про Чечню?

— Про семью.

— Обязательно подумаю, — пообещал Георгий, хотя и понятия не имел, о чем тут думать.

Он сказал начальнику НЦБ правду: дома у него было плохо. Но он сказал не всю правду.

Дома у него было не просто плохо, а очень плохо.

Сын. В этом и была неразрешимость проблемы. Георгий понимал, что не он первый и не он последний, но что-то мешало ему смириться с проторенностью лежащей перед ним житейской колеи.

Яцек Михальский, единственный человек, посвященный в личную жизнь Георгия, к семейным неурядицам друга относился без малейшего сочувствия. Сам он был женат раз пять или даже шесть, он точно не помнил, от каждого брака были дети. Он разбрасывал семя свое со щедростью сеятеля, широкими движениями кидающего зерно во влажную, прогретую весенним солнцем пашню. Всхожесть была высокой. При этом со всеми женами, с мужьями жен и с детьми, своими и не своими, он был в прекрасных отношениях, ему везде всегда были рады. Не только потому, что привозил деньги, но и потому, что вносил в их жизнь струю здорового жеребячьего оптимизма.

— Твоя проблема в тебе, — однажды попытался он втолковать Георгию. — Всевышний сотворил мир, чтобы люди радовались ему, а не ныли. Грех уныния в православии считается вторым после чревоугодия смертным грехом. Тебе изменяет чувство юмора.

— А тебе не изменяет? — огрызнулся Георгий.

— Бывает, — согласился Яцек. — Но редко. Этот день я считаю вычеркнутым из жизни.

Умом Георгий понимал, что Яцек прав. Самым верным было уйти из семьи, развестись, чтобы не отравлять жизнь ни жене, ни сыну. Пусть лучше растет без отца, чем в атмосфере постоянной напряженности, которую он ощущал маленьким своим сердцем. Но поступить так Георгий не мог.

Не мог!

Не было решения.

Генерал-майор Полонский прав: нужно терпеть.

Сколько?

Сколько потребуется.

От этих тягостных размышлений Георгия отвлек сигнал факс-аппарата, возвещавший о том, что прием сообщения закончен. Он взял листок.

Там было:

«Начальнику Российского национального центрального бюро Интерпола.

Вчера российские СМИ сообщили, что в Чечне в районе селения Старые Атаги потерпел катастрофу фронтовой бомбардировщик Су-24. Я располагаю информацией, что он был сбит чеченскими боевиками ракетой «Стингер» американского производства. Мне также известно, что готовится закупка партии ПЗРК «Стингер» в количестве пятисот двадцати пяти единиц. Они поступят на вооружение отрядов полевых командиров Басаева и Хаттаба. Предназначенные для этой цели средства в сумме $ 42000000 (сорок два миллиона долларов) аккумулированы в банке «Кредитанштальт», Бергерштрассе, 86, Вена, Австрия. Доверенность на распоряжение счетом имеется у гражданина Турции Абдул-Хамида Наджи, который в действительности является чеченским полевым командиром Магомедом Мусаевым (Муса), находящимся в международном розыске. Он сделал пластическую операцию, по некоторым признакам — недавно. Вчера дневным рейсом Муса вылетел из аэропорта Шереметьево-2 в Амстердам.

В настоящее время вышеуказанный банковский счет в банке «Кредитанштальт» мною блокирован. Уверен, что в самое ближайшее время будет сделана попытка похитить мою семью — жену Рахиль и сына Вахида, постоянно проживающих в поселке Красково Московской области по адресу Привокзальный переулок, 16, с тем чтобы вынудить меня разблокировать счет. Задержание лиц, которые будут участвовать в похищении, даст возможность правоохранительным органам России выйти через них на руководителей операции.

Если вы заинтересованы в срыве закупки «стингеров», прошу в экстренном порядке обеспечить надежную охрану моей семье. О положительном результате сообщите, поместив в венской газете «Zweite Hand» в разделе «Услуги» объявление следующего содержания: «Семья из двух человек ищет помощника, хорошо говорящего по-чеченски». В объявлении дайте номер контактного телефона».

Подписи не было.

2

Не меньше минуты Георгий смотрел на листок факса, пытаясь понять, что это такое. Так человеку, включившему телевизор, нужно некоторое время, чтобы сориентироваться в происходящем на экране.

Первая мысль была: ненормальный. Психи почему-то любят писать в Интерпол. Их завораживает название организации. Тематический диапазон писем огромный: от требования немедленно расстрелять Чубайса до просьбы призвать к конституционному порядку родителей инвалида второй группы, 1971 года рождения: «Они заставляют меня работать физически на двух огородах, словесно обзывают алконавтом и запирают на ключ, ограничивая мою свободу. Такое может быть только в нашем Российском государстве. Ни в одной другой цивилизованной стране такого беспредела нет, как в нашей демократической стране. С родителями вместе я проживать не хочу и не буду, пенсию они мою видеть не будут, твари».